Анализ пьесы. В.Шекспир. Гамлет

       Пятый акт, сцена вторая.

       Пятый акт можно разделить на четыре драматургические сцены – разговор Горацио с Гамлетом, разговор Гамлета с Озриком, сцена дуэли и последняя сцена осознания произошедшего и распоряжений Фортинбраса. В чем-то, в плане стремительного накопления последних событий, эта сцена напоминает вторую сцену второго акта. Тема памяти и возвращения к прошлому, осознания его еще раз, в последний раз, поднимается здесь как единственный выход преодоления разрушительной судьбы и истории. Иронически, Гамлет еще в начале этой последней сцены рассуждает с Горацио о том, как судьба спасла его: «Есть, стало быть, на свете божество, // Устраивающее наши судьбы // По-своему» и далее: «Ах, мне и в этом небо помогло» и Горацио подтверждает, что есть: «На наше счастье есть». Но не судьба, а разрушительное стечение стремлений и обстоятельство приведет к финальному кругу гибелей, судьба препарирована, драматургически разложена пьесой как реальное соединение и непредвиденное развитие желаний и действий разных героев. Вера Гамлета в судьбу – опять же ослепление, расхождение с реальностью событий. Также интересно, что и в этом рассказе пьеса с опозданием нагоняет произошедшие события – официально эта новость будет произнесена только в конце, но на данный момент уже, скорее всего, смерть Р. и Г. состоялась, таким образом воздействие и этой смерти отложено, движется в Данию с опозданием, и даже никогда не будет донесено до того, в результате чьих действий опосредованно погибли герои – Клавдия. И Гамлет сам узнает (получает точное подтверждение) о намерении Короля убить его тоже, получается, гораздо позже того, как созрел этот план – он озвучивает это знание только в последней сцене пьесы. Но и тут уже начинает запаздывать, не успевать за ломаным ходом действия – против него уже давно созрел другой план, пока он счастлив тем, что развенчал предыдущий. Опять действие разлучается с результатом, планы с событиями, время происходящего с узнаванием о нем. Эта же сцена проясняет состояние Гамлета – его спешку (вынужденную) расправиться с королем, пока не пришли вести из Англии – он уже давно потерял инициативу, но ему кажется, что она все еще за ним. Обратим внимание – он и здесь пытается обогнать время, урвать последние оставшиеся ему дни: «А пока // Остаток дней в моем распоряженье»

       Далее следует сцена с Озриком. Она кажется еще невероятно затянутой, еще более, чем разговоры с Полонием или Р. и Г. Сцена создает еще одну вынужденную паузу, в которой опять создается ситуация, похожая на ту, в которой Гамлет встречался с Р. и Г., или с Полонием - чем не повторение в ситуации со шляпой разговора с Полонием про форму облаков. Озрик – это новый Р., новый Г., не дотягивает по уму, но в чем-то новый Полоний. Пока Гамлет радуется, что избавился от орудий по выполнению планов Короля, на смену им, как грибы, появляются новые. Смерть одних не приводит ни к чему, появляются новые, а разрушительная сила смерти остается. Гамлету кажется, что у него все под контролем, он позволяет себе шутить и издеваться над придворным, но тот пришел к нему с конкретным поручением, приготавливающим его смерть. То, что об этом может знать (или догадываться) сам Озрик, видно из его слов: «Никто другой за него не поручится…». Последующая сцена с дуэлью в этой сцене, казалось бы, никак не приготавливается, на нее соглашается сам Гамлет – как проведение времени, досуга, как игру, шутку. Он совершенно не ожидает того, что произойдет потом – все его разговоры о судьбе, охраняющей его, перестают действовать, потому что в этом космосе уже нет божественного предназначения. Развязка, как и все, происходившее в пьесе, становится чуть ли на случайностью – со стороны незнающих (Горацио и Гамлета), и развитием планов – со стороны Короля. Интересно, что к концу пьесы позиции Гамлета и Короля диаметрально противоположны – Король теперь знает все (или почти все) и намерен довести задуманное до конца, Гамлет  - немногое, и с его стороны утрачена и инициатива, и желание заканчивать начатое дело, но осталась ложная уверенность, что сила – на его стороне. Иначе, как не игрой в поддавки, где он надеется выиграть (как выиграл в истории с Р. и Г.) оправдать и его согласие на игровую дуэль, и общее подчинение королю: «Я верен своим  решениям. Они приноровлены к желаньям короля. Была бы его воля, а я в долгу не останусь. Сейчас или когда угодно, лишь бы я чувствовал себя так же хорошо, как теперь». Гамлет считает, что у него есть время, есть и возможность действия, и возможность выбора – поэтому он так легко в этот момент передает бразды силы и управления моментом королю – так как считает, что он ничем не управляет. И, таким образом, последний круг смертей начинается и происходит «сейчас или когда угодно», вне времени, по стечению обстоятельств, финального исхода которых не знает еще никто из собравшихся на «игровую дуэль» Гамлета и Лаэрта.

       Однако  Гамлета начинают терзать дурные предчувствия, которые «остановили бы женщину». Но даже и здесь, чувствуя возможность смерти, он, как в сцене с Призраком, спокойно идет навстречу возможной смерти, полагаясь на судьбу, господню волю (или на свои представления о ней). «Если не сейчас, все равно этого не миновать. Самое главное – быть всегда наготове». Предыдущие размышления о смерти как бы вели его к этому выводу: «Будь что будет!». Интересно, что в своем обращении к Лаэрту, извинении перед ним, Гамлет винит не себя, а как бы то свое второе альтер эго, которое можно назвать сумасшедщим. Зная, что Гамлет предполагал только разыгрывать сумасшедшего, можно удивиться тому, как этой маске придается столько силы, влияния – она стала действовать отдельно от Гамлета, он перестал контролировать ее действия. «Ответственен ли Гамлет? Нет, не Гамлет». Ранее в пьесе эта маска, сформированная по личному желанию, уже начинала брать контроль над ним – в сцене с Офелией, в сцене с Королевой, теперь он сам – может, слегка иронически, может серьезно – признает свою раздвоенность и влияние этого второго, сформировавшегося за пьесу существа над ним. Существо способно разрушать и убивать, Гамлет же остается невиновен. Не отражение ли это ситуации, к которой пришел Клавдий (самооправдания) – но он даже больше осознавал свою вину, чем Гамлет сейчас. У Гамлета впереди могло бы быть такое же правление после убийства Клавдия, с сознанием собственной невиновности и, значит, разрушающее жизнь начало, разрыв времен продолжал бы существовать, воплощаться в жизнь.

       С другой стороны, может это, вправду, могла бы быть попытка примирения? Еще одна упущенная возможность возвратиться на путь баланса – очевидно, что несмотря на дружеские слова, сейчас это уже просто невозможно, и здесь Гамлет ошибается, предполагая, что еще можно примириться с Лаэртом. Король пытается поторопить развитие событий, как мне кажется, ему не терпится угостить Гамлета и отравленным вином, наверно он не верит в исход первого своего плана. Этот кусок кажется мне рассчитанным несомненно на сценические эффекты у елизаветинской публики – эти эффекты как бы проговариваются в словах. Когда пьет вино королева, Клавдий понимает, что опоздал – опять опоздал, опять планы пошли не так, как рассчитано – и ничего уже не делает, остается как бы не у дел, не верит даже в удар Лаэрта, но его план – первый, в успех которого он не верил – все же осуществляется, Лаэрт – уже против своей совести - ранит Гамлета. То есть последние убийства совершены уже как бы по инерции, по случайности, без явного желания со стороны участников совершать их именно в этот момент. Лаэрт ранит Гамлета против совести, Клавдий отравил королеву, предназначив яд для другого, Гамлет ранил в ответ Лаэрта, не зная, что шпага отравлена. И только король – который виновен, которого обличают и королева, и Лаэрт, убит, казалось бы, по предназначению, но тоже невпопад, случайно, без подготовки, убит как бы два раза, потому что одного не хватило – и получается, своими же средствами. Придуманные им два вида яда (в рапире и бокале) оказываются направленными на него самого. Все смешивается, все планы расстраиваются окончательно, отрываясь от своих создателей и в этот момент уже не развиваясь дальше, а умирая вместе с ними. Только смерть  нагоняет запаздывания от времени, от действия, потому что уже нет действия, и нет времени для - по крайней мере, для этих героев.

       Тем не менее, круг мести завершается  обоюдным прощением двух героев (непонятно, знал ли Лаэрт о причине смерти старого Гамлета, видимо нет), и таким  образом пьеса находит единственный выход к возможной гармонии – прощение и воспоминание: «… все кончено, Гораций // Ты жив. Расскажешь правду обо мне // Непосвященным». Гамлету, всей пьесе, и всему ее космосу, с запутавшимся действием и временем, с обрубленными узлами событий и их логических связей, нужна человеческая, историческая память для обретения истины: «Каким // Бесславием покроюсь я в потомстве // Пока не знает истины никто!». И память о Гамлете начинается уже с первой минуты его смерти: «Разбилось сердце редкостное». Память о «превратностях, убийствах по ошибке» продолжается в будущем рассказе Горацио и готовности Фортинбраса и его окружения его  выслушать. Память и пример прошлого – путь к предотвращению «новых беззаконий», а церемонное прощание – ритуальный путь выведения прошлого в достояние всего человечества, всего будущего. Это единственный путь к гармонии, обретенный этой пьесой, стоящий как бы не в самих персонажах, а уже вне их, в истории, во времени – связующая цепь которого наконец-то будет – если верить Горацио – восстановлена.