Пётр Кропоткин "Анархия, её философия, её идеалы"

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И  НАУКИ РФ

Федеральное государственное бюджетное

Образовательное учреждение

Высшего профессионального образования

ТВЕРСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Юридический факультет

Специальность

Юриспруденция

РЕФЕРАТ

Пётр Кропоткин "Анархия, её философия, её идеалы".

 Выполнила:                                                                                                     Гоге Л.В.

студентка 31 гр.

Проверил:                                                                                                        Жук В. Н.

Тверь 2011

АНАРХИЯ. ЕЕ ФИЛОСОФИЯ, ЕЕ ИДЕАЛЫ.

Не без некоторого колебания  решился я избрать предметом  настоящей лекции философию и  идеал анархизма. Многие до сих пор  еще думают, что анархизм есть не что иное, как ряд мечтаний о  будущем или бессознательное  стремление к разрушению всей существующей цивилизации. Этот предрассудок привит нам нашим воспитанием, и для  его устранения необходимо более  подробное обсуждение вопроса, чем  то, которое возможно в одной лекции. В самом деле, давно ли — всего  несколько лет тому назад —  в парижских газетах пресерьезно утверждалось, что единственная философия анархизма — разрушение, а единственный его аргумент — насилие.

Тем не менее об анархистах так много говорилось за последнее время, что некоторая часть публики стала наконец знакомиться с нашими теориями и обсуждать их, иногда даже давая себе труд подумать над ними; и в настоящую минуту мы можем считать, что одержали победу по крайней мере в одном пункте: теперь уже часто признают, что у анархиста есть некоторый идеал — идеал, который даже находят слишком высоким и прекрасным для общества, не состоящего из одних избранных.

Но не будет ли, с моей стороны, слишком смелым говорить о философии  в той области, где, по мнению наших  критиков, нет ничего, кроме туманных видений отдаленного будущего? Может  ли анархизм претендовать на философию, когда ее не признают за социализм  вообще?

Я постараюсь ответить на этот вопрос по возможности ясно и точно.

Но эти примеры, мне кажется, лучше помогут выяснить, что именно нужно подразумевать под философией анархизма.

Вы, конечно, не посетуете на меня, если я, прежде всего, возьму несколько  простых примеров из области естествознания. Я нисколько не имею при этом в  виду принять их за основу для наших  общественных воззрений — далеко нет; я просто думаю, что они помогут  мне выяснить некоторые отношения, которые легче понять на явлениях, принадлежащих к области точных наук, чем на примерах, почерпнутых исключительно из сложных фактов жизни человеческих обществ.

Что больше всего поражает нас в  настоящее время в этих науках, это — та глубокая перемена, которая  происходит в последние годы во всем их способе понимания и истолкования природы.

Вы знаете, что было время, когда  человек считал себя центром вселенной. Солнце, луна, планеты и звезды качались ему вращающимися вокруг нашей планеты, а эта планета, на которой жил он сам, — центром творения. Сам же он являлся в своих собственных глазах высшим существом своей планеты, избранником творца. И солнце, и луна, и звезды существовали для него одного; на него было обращено все внимание бога, который наблюдал за малейшими его поступками, останавливал для него движение солнца, парил в облаках и посылал на поля и города дождь или грозу в награду за добродетели или в наказание за преступления жителей. В течение целых тысячелетий человек представлял себе вселенную именно таким образом.

Но в XVI в., когда было доказано, что земля не только не центр вселенной, но не более как песчинка в солнечной системе, не более как шар, гораздо меньший по величине, чем многие другие планеты; что само солнце — это громадное светило по сравнению с нашей землей — есть не более как одна из тех бесчисленных звезд, которые мы видим светящимися на небе и составляющими своей массой Млечный Путь — в мироздании людей прошла, как вы знаете, огромная перемена. Каким ничтожным показался тогда человек в сравнении с этой бесконечностью, какими смешными показались его претензии! Изменение космогонических взглядов отразилось на всей философии, на всех общественных и религиозных взглядах того времени. Лишь с той поры начинается то развитие естественных наук, которым так гордимся мы теперь. В настоящее время, однако, во всех отраслях науки происходит еще более глубокая и еще более существенная перемена, и анархизм представляет собою, как вы увидите, не что иное, как одно из многочисленных проявлений этой эволюции, как одну из отраслей этой новой, нарождающейся философии.

Мне нет надобности входить в дальнейшие подробности: сказанного достаточно, чтобы показать, какое глубокое изменение происходит в настоящее время в области естественных наук. Изменение это заключается не в том, что они изучают теперь такие подробности, которыми пренебрегали раньше. Далеко нет: факты остаются те же, но изменяется самый способ их понимания. Чтобы охарактеризовать в немногих словах это новое направление, мы можем сказать, что прежде наука занималась изучением крупных результатов и крупных сумм (математик сказал бы: интегралов), тогда как теперь она изучает главным образом бесконечно малые величины — т. е. тех индивидуумов, из которых составляются эти суммы и в которых ученый увидел наконец элементы самостоятельные, индивидуализированные, но в то же время тесно связанные между собою.

Что же касается до гармонии, которую  человеческий ум находит в природе  и которая есть в сущности не что иное, как проявление известного постоянства явлений, то, несомненно, современный ученый признает ее в настоящее время больше, чем когда бы то ни было; но он уже не стремится объяснить ее действием «законов», созданных по определенному плану, предустановленных какой-то разумною волею.

То, что называлось прежде «естественным  законом», представляется нам не более  как улавливаемым нами отношением между  известными явлениями; каждый такой  «закон получает теперь условную форму  причинности, т. е. «если при таких-то условиях произойдет такое-то явление, то за ним последует другое, такое-то явление». Вне явлений нет закона; каждое явление управляется не законом, а тем явлением, которое ему  предшествовало.

В том, что мы называем гармонией  природы, не проявляется никакая  предвзятая мысль; для ее установления достаточно было случайных столкновений и сочетаний. Одно явление, например, будет существовать в продолжение  целых веков, потому что для установления той приспособленности к условиям, того равновесия, которое оно выражает, требовались века; другое явление  просуществует лишь одно мгновение, потому что эта временная форма  равновесия возникла мгновенно. Если планеты  нашей солнечной системы не сталкиваются ежедневно и не разбиваются друг о друга, а существуют в продолжение  миллионов веков, то это зависит  от того, что они представляют собою  такую форму равновесия, на установление которой, как равнодействующей целых  миллионов слепых сил, потребовались  миллионы веков. Если материки не подвергаются ежегодно разрушению вследствие вулканических  сотрясений, то причина этого в  том, что тысячи веков понадобились им, чтобы воздвигнуться частица  за частицей и принять настоящую  свою форму. Напротив того, молния длится одно мгновение, потому что представляет собою минутное нарушение равновесия и внезапное перераспределение  еще не уравновешенных сил.

Таким образом, гармония в природе  является для нас временным равновесием, устанавливающимся между различными силами, — некоторым временным  приспособлением, которое может  существовать лишь при условии постоянного видоизменения, представляя собою в каждый данный момент равнодействующую всех противоположных сил. Стоит только одной из этих сил оказаться стесненной на время в своем действии, и гармония исчезнет. Способность к действию будет тогда постепенно накопляться в данной силе и рано или поздно должна будет проявиться, должна будет обнаружиться. Если другие силы будут ей противодействовать, она все-таки не исчезнет, а нарушит, в конце концов, равновесие и разрушит гармонию, чтобы найти новое равновесие, новую форму приспособления. Так бывает в вулканических извержениях, когда заключенная внутри сила пробивает наконец застывшую лаву, которая мешает выходу газов, расплавленной лавы и раскаленного пепла. Так бывает и в революциях.

Аналогичное изменение в методах  мышления совершается в то же время  и в науках, занимающихся человеком.

Мы видим, например, что история, бывшая когда-то историей царств, стремится  сделаться историей народов и  изучением личностей. Историк стремится  узнать, как жили в данную эпоху  члены той или другой нации, каковы были их верования, их средства существования, какой общественный идеал рисовался  в их воображении и какими средствами они обладали для его достижения. Именно действие всех этих сил, прежде оставлявшихся без внимания, даст ключ к истолкованию великих исторических явлений.

Точно так же ученый, занимающийся правом, уже не довольствуется изучением  того или иного свода законов. Подобно этнологу, он стремится отыскать зарождение последовательного ряда учреждений, — стремится проследить их развитие в точение ряда веков, причем занимается не столько писаным  законом, сколько местными обычаями, тем «обычным правом», в котором  во все эпохи находило себе выражение  созидательное творчество безвестных народных масс. В этом направлении  вырабатывается теперь совершенно новая  отрасль науки, которая разрушит со временем все существующие понятия, внушаемые нам в школе, и объяснит историю таким же образом, как  естественные науки объясняют природу.

Наконец, политическая экономия, бывшая в начале своего существования изучением  богатства народов, становится теперь изучением богатства личностей. Она интересуется не столько тем, ведет ли данная нация крупную  внешнюю торговлю, сколько тем, есть ли достаточно хлеба в хижине крестьянина  и рабочего? Она стучится во все  двери — в дворцы и в трущобы — спрашивая как у богатого, так и у бедного: «В какой степени удовлетворены ваши потребности в необходимом и в предметах роскоши?» И, убедившись, что у девяти десятых человечества не удовлетворены даже самые настоятельные потребности, она ставит себе тот же вопрос, который поставил бы себе физиолог, изучающий какое-нибудь животное или растение, а именно: «Каким путем возможно удовлетворить потребностям всех с наименьшей тратой сил? Каким образом может общество обеспечить каждому, а следовательно, и всем, наибольшую сумму благосостояния и счастья?» В этом именно направлении происходит изменение экономической науки, которая так долго была простым перечислением явлений, истолкованных в интересах меньшинства богатых, а теперь стремится сделаться (или, вернее, вырабатывает нужные для этого элементы) наукой в настоящем смысле слова, т. е. физиологией человеческих обществ.

По мере того, как в  науке вырабатывается, таким образом, новая общая точка зрения, новая  философия, мы видим, что и понятие  об обществе становится совершенно иным, чем оно было до сих пор. Под  именем анархизма возникает новый  способ понимания прошедшей и  настоящей жизни обществ и  новый взгляд на их будущее, причем и то и другое проникнуто тем же духом, о котором мы говорили только что по поводу изучения природы. Анархизм является, таким образом, одной из составных частей нового миросозерцания, и вот почему анархист имеет так  много точек соприкосновения  с величайшими мыслителями и  поэтами.

В самом деле: по мере того как человеческий ум освобождается от понятий, внушенных  ему меньшинством, стремящимся упрочить свое господство и состоящим из духовенства, войска, судебных властей и ученых, оплачиваемых из старания увековечить  это господство, по мере того как  он сбрасывает с себя путы, наложенные на него рабским прошлым,— вырабатывается новое понятие об обществе, в котором  уже нет места такому меньшинству. Перед нами рисуется уже общество, овладевающее всем общественным капиталом, накопленным трудом предыдущих поколений, и организующееся так, чтобы употребить этот капитал на пользу всех, не создавая вновь господствующего меньшинства. В это общество входит бесконечное разнообразие личных способностей, темпераментов и сил, оно никого не исключает из своей среды. Оно даже желает борьбы этих разнообразных сил, так как оно сознает, что эпохи когда существовавшие разногласия обсуждались свободно и свободно боролись, когда никакая установленная власть не давила на одну из чашек весов, были всегда эпохами величайшего развития человеческого ума.

Признавая за всеми своими членами  одинаковое фактическое право на все сокровища, накопленные прошлым, это общество не знает деления  на эксплуатируемых и эксплуататоров, управляемых и управляющих, подчиненных  и господствующих, а стремится  установить в своей среде известное  гармоническое соответствие - не посредством  подчинения всех своих членов какой-нибудь власти, которая считалась бы представительницей всего общества, не попытками установить единообразие, а путем призыва  людей к свободному развитию, к свободному почину, к свободной деятельности, к свободному объединению.

Такое общество непременно стремится  к наиболее полному развитию личности, вместе с наибольшим развитием добровольных союзов - во всех их формах, во всевозможных степенях, со всевозможными целями - союзов, постоянно видоизменяющихся, носящих в самих себе элементы своей продолжительности и принимающих  в каждый данный момент те формы, которые  лучше всего соответствуют разнообразным  стремлениям всех. Это общество отвергает всякую предустановленную форму, окаменевшую под видом закона; оно ищет гармонии в постоянно изменчивом равновесии между множеством разнообразных сил и влияний, из которых каждое следует своему пути и которые все вместе, именно благодаря этой возможности свободно проявляться и взаимно уравновешиваться, и служат лучшим залогом прогресса, давая людям возможность проявлять всю свою энергию в этом направлении.

Такое представление об обществе и  такой общественный идеал, несомненно, не новы. Изучая историю народных учреждений - родового строя, деревенской общины, первоначального ремесленного союза, или «гильдии», и даже средневекового городского народоправства в первые времена его существования, мы находим повсюду стремление народа к созданию обществ именно этого характера - стремление, которому, конечно, всегда препятствовало господствовавшее меньшинство. Все народные движения носят на себе более или менее этот отпечаток; так, у анабаптистов и у их предшественников мы находим ясное выражение этих самых идей, несмотря на религиозный способ выражения, свойственный тому времени. К несчастью, до конца прошлого века, к этому идеалу примешивался всегда церковный элемент, и только теперь он освободился из религиозной оболочки и превратился в понятие об анархическом обществе, основанное на изучении общественных явлений.