Жены декабристов и "подвиг любви бескорыстной"

...Сообразив сие и, зная, что жены осужденных не иначе могут следовать в Нерчинск, как через Иркутск, я возлагаю особенное попечение Вашего превосходительства употребить все возможные внушения и убеждения к оставлению их в сем городе и к обратному отъезду в Россию».

Далее в предписании  следуют пункты, те самые, которыми пытал 

Иван Богданович Цейдлер княгиню Трубецкую, а  за ней и Волконскую, и Муравьеву, и всех других. 

2.4 Иркутск 

...Из давней  тьмы выступает вечер 14 января 1827 года. Роковое четырнадцатое число. Месяц назад мысленно отметила она годовщину возмущения на Сенатской площади, возмущения, так преломившего судьбы близких ей людей, и Сергея судьбу, и её... Четвертый месяц уже живет она в чиновничьем этом городе, столице восточносибирской, которая могла бы показаться даже милой и приветливой при других обстоятельствах, но не сейчас... Сейчас круг за кругом, точно спирали Данкова ада идет нравственная пытка. Сперва её предупредили, что «...жены сих преступников, сосланных в каторжные работы, следуя за своими мужьями и продолжая супружескую связь, естественно сделаются причастными к их судьбе и потеряют, прежнее звание, то есть будут уже признаны не иначе, как жены ссыльнокаторжных, дети которых, прижитые в Сибири, поступят в казенные поселяне...».17 Вот как! Одним пунктом официального предписания убиты и матери и дети!

«Ах, милостивый государь, Иван Богданович Цейдлер! Вам, ли несущему власть губернатора в  краю каторги, не знать русских женщин. Я и не рассчитывала на другую судьбу. Хотя, по чести сказать, это жестоко. Это омерзительно и жестоко: император, который мстит женщинам и детям...»18

Странно, но когда  ей зачитывали «отречения», она слышала  как бы два голоса говорящих противоестественным  жутким дуэтом. Да, это был голос  Цейдлера, но словно бы говорил не он, а тот, другой, из Петербурга, из Зимнего дворца...Какое лицемерие, какое иезуитство: разрешить всемилостиво отправится в Сибирь, обнадежить, дать поверить в благородство и вдруг после тысяч таежных верст задержать, ставить условия одно страшнее другого, условия, о которых можно было сказать еще там, в начале пути...

И вот он, этот вечер 14 января.

Земля притихла. Идет медленный снег. Угомонилась  наконец, и стала Ангара. Ещё неделю назад - и это зимой! - она поднялась  на три с половиной аршина, вышла из берегов, затопила улицы Иркутска и все дымилась, все туманилась, застывая.

Княгиня пишет  письмо. Тень от гусиного пера странно  ломается на стыке стены с потолком. Вместе со снегом пришло нежданное  успокоение, какого не знала она  с того дня, как арестовали князя Сергея Петровича. Может быть, это не спокойствие, а предчувствие?...

«Милостивый государь Иван Богданович!

Уже известно Вашему превосходительству желание мое  разделить участь Несчастного моего  мужа, но, заметив, что Ваше превосходительство все старания употребляли на то, чтобы отвратить меня от такого моего намерения, нужным считаю письменно изложить Вам причины, препятствующие мне согласиться с Вашим мнением.

Со времени  отправления мужа моего в Нерчинские рудники я прожила здесь три  месяца в ожидании покрытия моря. Чувство любви к Другу...»

Она написала слово  это - «Другу» - с приписной буквы, подчеркнув этим и бесконечное уважение к мужу, и веру в праведность  его дела, и надежду на встречу  с ним. В ней и в самом  деле поднималось и росло ощущение, что вот сейчас, в тесной неуютной комнатке, при оплывшей свече, заканчиваются все её мучения.

«...Чувство любви  к Другу заставила меня с величайшим нетерпением желать соединиться  с ним; но со всем тем я старалась  хладнокровно рассмотреть свое положение и рассуждала сама с собою о том, что мне предстояло выбирать. Оставляя мужа, с которым я пять лет была счастлива, возвратиться в Россию и жить там во всяком внешнем удовольствии, но с убитой душой, или из любви к нему, отказавшись от всех благ мира с чистой и спокойной совестью, добровольно предать себя унижению, бедности и всем неисчислимым трудностям горестного его положения в надежде, что, разделяя все его страдания, могу иногда с любовью своею хоть мало скорбь его облегчить? Строго испытав себя и удостоверившись, что силы мои душевные и телесные никак бы не позволили мне избрать первое, а ко второму сердце сильно влечет меня...»

Ровный, покойный свет свечи затрепетал вдруг, огонек заметался, забегал, словно рыжим мотыльком  решил слететь с черной ниточки  фитиля... Снег уже улегся было, но пришел ветер, закрутил белые спирали. Они  ввинчивались в воздух - все выше, выше... Свеча оплывала, из комнаты уходило тепло, стало зябко. Трубецкая накинула на плечи шаль, сняла нагар - огонек загустел. Она подумала, что все это очень похоже на её жизнь.

Разве не свеча  жизнь человеческая? Чистая, стройная, она ждет часа своего, с трудом загорается... потом пылает, трепещет, становится короче... Уже нет стройности, но есть другая красота - пышность украшений, заставший узор капель и струек... Потом все опадет, растает, и останется черный, неприютный уголек, тихий и покойный, как могильный камень.

Она отогнала грустные размышления и, чтобы вернуть  твердость и мыслям и руке, стала  вспоминать другие свечи - они тоже трепетали, и пламя на них металось, когда священник, венчая их с князем Сергеем Петровичем, напутствовал их святой молитвой...

Что-то в этом воспоминании оставило её, что-то очень важное. Воспоминания отступили, мысль прояснилась... Довод! Вот он, довод, точный довод, против которого не найдут возражений, уловок ни господин генерал Цейдлер, ни тот, чьими незримыми устами глаголет губернатор иркутский. Вот оно:

«Вот оно:

«Но если б чувства  мои к мужу не были таковы, есть причины  еще важнее, которые принудили  бы меня решиться на сие. Церковь наша почитает брак таинством, и союз брачный  ничто не сильно разорвать. Жена должна делить участь своего мужа всегда и в счастии и в несчастии, и никакое обстоятельство не может служить ей поводом к неисполнению священнейшей для неё обязанности. Страданье приучает думать о смерти: часто и живо представляется глазам моим тот час, когда, освободясь от здешней жизни, предстану пред великим судьею мира и должна буду отвечать ему в делах своих, когда увижу, каким венцом спаситель воздаст за претерпленное на земле, именно его ради, и вместе весь ужас положения несчастных душ, променявших царствие небесное на проходящий блеск и суетные радости земного мира. Размышления сии приводят меня в еще большее желание исполнить свое намерение, ибо, вспомнив, что лишение законами всего, чем свет дорожит, есть великое наказание, весьма трудное переносить, но в то же время мысль о вечных благах будущей жизни делает добровольное от всего того отрицанье жертвою сердцу приятною и легкою».

Теперь осталось завершить письмо: несколько любезных слов, уверенность в благородстве, надежда на исполнение просьбы, et cetera, et cetera...

« Объяснив Вашему превосходительству причины, побуждающие меня пребывать непреклонно в своем намерении, остается мне только просить Ваше превосходительство о скорейшем направлении меня, исполнив вам предписанное. Надежда скоро быть вместе с мужем заставляет меня питать живейшую благодарность к государю императору, облегчившему горе несчастного моего Друга, позволив ему иметь отраду в жене...»

Так!

« За сим поблагодарив Ваше превосходительство за доброе расположенье, Вами мне оказанное в бытность мою в Иркутске, и даже за старанья, Вами прилагаемые к удержанию меня от исполнения желания моего...»

Так!

«...от исполнения желания моего, ибо чувствую, что  сие происходило из участия ко мне, прошу, Ваше превосходительство, принять  уверенья в искренней и совершенной  моей к Вам преданности, и остаюсь готовая к услугам Вашим

Княгиня Катерина

Трубецкая»

Через две недели, 29 января 1827 года, генерал-губернатор Восточной  Сибири Лавинский получил донесение  от иркутского губернатора Цейдлера:

«Секретно

Я имел честь  донести Вашему Высокопревосходительству, что жена государственного преступника Трубецкого находится в Иркутске и по получении извещения, что преступники через Байкал переправлены, я ей, согласно Вашему предназначению, делал внушения и убеждения не отваживаться на такое трудное состояние, но она ...в начале сего месяца прислала письмо ко мне, которое при сем в оригинале честь имею представить. По получении письма я ей сделал письменный отзыв с прописанием всех тех пунктов, которые к женам преступников относятся...

Выдав Трубецкой прогоны, разрешили выезд её и она отправилась за Байкал сего 20 января с прислугою из вольнонаемного человека и девушки... Гражданский губернатор Иван Цейдлер».

Лед на Байкале  крепок и прозрачен. Нежно-голубые  хрустальные глыбины светятся изнутри. Они громоздятся у берега, точно последняя грань между тем, что покидает она, и тем, к чему спешит. Какая холодная грань! Какая чистая грань!

Голос царя: Жены сих преступников... потеряют прежнее  звание... дети, прижитые в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне...

Трубецкая: Согласна!

Голос царя: Ни денежных сумм, ни вещей многоценных взять  им с собой... дозволено быть не может...

Трубецкая: Согласна!

Голос царя: Ежели  люди, преступники, уголовные, коих за Байкалом множество, жуткие люди, погрязшие в пороках, надругаются над вами или же - не дай бог! - убьют, власти за то ответственности не несут...

Трубецкая: Согласна!

Царь умолкает. Она ступает на лед. Лошади закуржавели, копытят снег. Она садится в  сани, ямщик закрывает полог, лошади делают первые неловкие шаги. Ничего, они ещё разойдутся... Ещё разойдутся...19 

2.5 Нерчинск 

...И вот она  в Большом Нерчинском заводе - тогдашнем центре каторжного  Забайкалья. Здесь догнала её  Мария Николаевна Волконская. «Свидание  было для нас большой радостью, - вспоминает она, - я была счастлива иметь подругу, с которой могла делиться мыслями; мы друг друга поддерживали... Я узнала, что мой муж находится в 12 верстах, в Благодатском руднике. Каташа, выдав вторую подписку, отправилась вперед, чтобы известить Сергея о моем приезде...»20, и далее Мария Николаевна рассказывает об этой «второй подписке», о новом унижении ,которому их подвергли уже здесь, в Нерчинске». По выполнении различных несносных формальностей, Бурнашев, начальник рудников, дал мне подписать бумагу, по которой я соглашалась видеться с мужем только два раза в неделю в присутствии офицера и унтер-офицера, никогда не и приносить ему ни вина, ни пива, никогда не выходить из деревни без разрешения заведующего тюрьмой - и ещё какие-то другие условия. И это после того, как я покинула своих родителей, своего ребенка, свою родину, после того, как проехала 6 тысяч верст и дала подписку, по которой отказывалась от всего и даже от защиты закона, - мне заявляют, что я и на защиту своего мужа не могу более рассчитывать. Итак, государственные преступники должны подчиняться всем строгостям закона, как простые каторжники, но не имеют права на семейную жизнь, даруемую величайшим преступникам и злодеям. Я видела, как последние возвращались к себе по окончании работ, занимались собственными делами, выходили из тюрьмы; лишь после вторичного преступления на них надевали кандалы и заключали в тюрьму, тогда как наши мужья были заключены и в кандалах со дня приезда»21. 

2.6 Благодатный рудник 

Рудник Благодатный. Коротенькая улица вросших в землю бревенчатых домов, каменистая почва, местами прикрытая травой, голые, выстриженные сопки - лес сведен на пятьдесят верст вокруг, дабы не служил укрытием каторжникам, ежели вздумают бежать. Над всем этим убогим, нагим пейзажем высится усеченная пирамида горы Благодатки, изъеденная снаружи, выгрызенная внутри, в темных норах добывают здесь заключенные свинец с примесью драгоценного серебра.

Трубецкая и  Волконская сняли малюсенькую избушку - два подслеповатых окна в улицу. С холодными - по-сибирски - сенями. Крытую дранью. Ляжешь головой к стене - ноги упираются в двери. Проснешься утром зимним - волосы примерзли к бревнам - между венцами ледяные щели.

Каторжная тюрьма. Разделенная на две неравные половины, она прятала в темной утробе своей по вечерам убийц, грабителей, разбойников - им была отдана половина побольше, государственным преступникам была отведена половина потеснее, но и этого было мало: внутри помещение «князей», как их называли сибиряки, дощатыми перегородками поделили на малые каморки без света. В одной из них помещены были Трубецкой, Волконский, и Оболенский, и, чтобы этот третий имел место для сна, приколотили для него нары вторым этажом - над Турецким.

Старожил Сибири П. И. Першин приводит рассказ достоверного свидетеля, горного инженера Фитингофа, служившего в те поры на руднике Благодатном:

«В то время  горным начальником был Бурнашев, человек строгий до грубости и  боязливый до трусости. Такие ссыльные его очень беспокоили, и он не знал, как с ними быть и как  поступать. Если им дать послабление, не использовать буквально инструкцию, гласившую употреблять их на тяжелую рудничную работу, то он может жестоко поплатиться своей карьерой. Как быть? Надо выполнить инструкцию - значит их отправить прямо в подземелье, в рудники, ручным способом, киркою и молотом, добывать руду при свете мерцающих свечных сальных огарков. Бурнашев так и поступил. Каждый день, не ленясь, спускался он в рудники и осведомлялся о производительности работ «каторжников».

- Черт знает,  что делать с этими сиятельными каторжниками, - горевал Бурнашев. - С одной стороны, гласит инструкция, держать из без всяких послаблений, в строгости, занимать в рудниках тяжелыми работами, а с другой - заботиться об их здоровье. Как тут быть? - несколько раз повторил Бурнашев. - Если б не этот последний пункт, то я бы их скоро вывел в расход».

Камеры были тесны, на работу водили в кандалах, пища была более чем скудной, приготовлена ужасно. Тюрьма кишела клопами, казалось, из них состояли и стены, и нары, и потолки; зуд в теле был постоянным и невыносимым. Невольники добывали скипидар, смазывали им тело, но это помогало лишь на короткий срок, от скипидара облезала кожа, а клопы с новой силой набрасывались на несчастного. Волконская и Трубецкая, возвращаясь из тюрьмы после короткого свидания с мужьями, должны были немедленно вытряхивать платье.22Можно представить, каким событием, каким счастьем бы для заключенных приезд двух отважных женщин. Княгини объединили всех восьмерых узников в товарищескую семью, проявляя ко всем внимание и заботу. Во всем отказывая себе, они покупали ткани в Нерчинске и шили, как могли, одежду заключенным, ибо в руднике, в тесном и темном забое, трудно было сохранить её, не порвать. Они организовали обеды для декабристов, во всем отказывая себе.