Адуев, Райский, Обломов как единый тип

Похвалы первому рисунку, увы, испортили юношу. «Упиваясь легким успехом, он гордо ходил: «Талант, талант!» – звучало у него в ушах». Райский забыл, что последние, самые важные штрихи положил на его картину все-таки учитель. «Но чертить зрачки, носы, линии лба, шей и рук по сто раз – ему было до смерти скучно». Вместо того, чтобы совершенствовать одно полотно, он предпочитал переходить к следующей картине, избегая всех деталей, которые требуют упорного труда. «Дня через три картина бледнела, и в воображении теснится уже другая <…>. Через неделю и эта картина забывалась и снова заменялась другою…» То же самое происходит и с музыкой. «Музыку он любил до опьянения», – сообщает автор. Даже подружился со всеми презираемым мальчиком Васюковым, который умел играть на скрипке. Борис готов защищать от обид товарища; «с умилением» и «с удивлением» слушает его игру. Но попытки научиться – сперва на скрипке у того же Васюкова, затем на фортепиано у немца – провалились, поскольку Борис хотел как «легче», «скорей». «Когда, наконец, он одолел, с грехом пополам, первые шаги, пальцы играли уже что-то свое <…>, – а трудной школы не играли».

Все же Борис Павлович решает посвятить жизнь искусству. И  встречает противодействие родных, в котором отразилось все презрение  света к трудовому творческому  человеку. «Конечно, для общества почему не иметь приятных талантов: сыграть на фортепиано, нарисовать что-нибудь в альбом, спеть романс <…>. Но быть артистом по профессии – что за блажь!..» – заявляет опекун. Несмотря на уговоры родных, Райский совершает поступок: забросив службу, начинает посещать Академию живописи, учится у настоящего художника Кирилова. Кирилов, угадывая дарование Райского, призывает его: «Нельзя наслаждаться жизнию, шалить, ездить в гости, танцевать и, между прочим, сочинять, рисовать, чертить и ваять <…>. Отдайте искусству все, <…> и что бы ни делалось около вас, куда бы ни увлекала жизнь <…>, чувствуйте одно чувство, испытывайте одну страсть – к искусству!» И тут же скептически добавляет: «Где вам! вы – барин, вы родились не в яслях искусства, а в шелку, в бархате. А искусство не любит бар…» Монолог художника раскрывает первопричину творческих неудач Бориса Павловича. Оттого-то Гончаров называет его «сыном Обломова», оттого этот герой являет собой фигуру трагикомическую – банальная лень, прикрываемая пышными фразами, мешает ему самореализоваться.

Райский — воплощение и развитие созерцательной, артистической стороны обломовского типа. Такие мягкие, впечатлительные и ленивые натуры — благодарная почва для художественного дилетантизма. Райский — эстетик, воспитанный в духе сороковых годов. "Равнодушный ко всему на свете, кроме красоты", он "покорялся ей до рабства, был холоден ко всему, где не находил ее, и груб, даже жесток, ко всякому безобразию".

Но несмотря на страстное поклонение красоте, из Райского настоящего художника никогда не выйдет, вследствие той же обломовской лени и привычки жить "на всем готовом". С обычной, несколько циничной манерой Марк Волохов предсказывает Райскому: "Нет, из вас ничего не выйдет, кроме того, что вышло, т. е. очень мало. Много этаких у нас было и есть: все пропали или спились с кругу... Это все неудачники". Бабушка замечает про него: "Ни Богу свечка, ни черту кочерга". Да и сам Райский сознает свою обломовщину: "Я урод... я больной, ненормальный человек, и притом я отжил, испортил, исказил... или нет, не понял своей жизни".

У Райского, как и у  Обломова, есть "высокие помыслы" и "слезы о бедствиях человечества", которые тоже находятся в непримиримом противоречии с характером и жизнью дилетанта.

Характер Райского задуман широко и сложно. Настроения его до такой степени изменчивы и прихотливы, что в нем нельзя ни на чем остановиться, ничего предсказать. Он создан весь из тонких переплетенных и запутанных противоречий. Поэту, изобразившему подобный характер, пришлось бороться с такими же трудностями, как живописцу, который задумал бы перенести на полотно радугу: неуловимая нежность тонов, мимолетность, бесчисленность оттенков и отблесков.

В роман вводится эпизод, который с полным правом можно  назвать символическим. Напротив Райского поселился бедный музыкант. Днем и ночью, многие часы упражняется он на своем инструменте, немилосердно терзая слух соседей. «И месяцы проходили так». В сердцах Борис Павлович не раз называет соседа ослом. Вот только однажды «остановился и замер на месте», «слушая с дрожью почти ужаса»: «Звуки не те: не мычанье, не повторение трудных пассажей слышит он. Сильная рука водила смычком, будто по нервам сердца: звуки послушно плакали и хохотали, обдавали слушателя точно морской волной, бросали в пучину и вдруг выкидывали на высоту и несли в воздушное пространство». Неизвестный виолончелист преодолел трудности учебы и теперь может свободно разговаривать, поведать свои думы слушателям через струны: «…Не слыхать ни смычка, ни струн; инструмента не было, а пела свободно вдохновенно будто грудь самого артиста». Потрясенный Райский размышляет: «…Откуда он взял эти звуки? Кто их дал ему? Ужели месяцы и годы ослиного терпения и упорства?»

При смене двух исторических эпох являются характеры, принадлежащие  той и другой, нецельные, раздвоенные. Их убеждения, верования принадлежат новому времени; привычки, темперамент — прошлому. Побеждает в большинстве случаев не разум, а инстинкт; не убеждения, а темперамент; отжившее торжествует над живым, и человек гибнет жертвой этой борьбы. Так гибнет в пошлости Александр Адуев, в апатии — Обломов, в дилетантизме — Райский.

Александр Адуев, Райский, Обломов - праздность, возведенная в принцип. Адуев, Райский, Обломов – это романтики.

Гончаров вообще рисовал  только то, что любил, т. е.  с  чем  сжился,  к чему привык, что видел  не  раз,  в  чем  приучился  отличать  случайное  от типического. Между ним и его героями чувствуется все время самая тесная  и живая связь.  Адуева ,  Обломова ,  Райского  он не из одних наблюдений сложил,  - он их пережил. Эти романы - акты  его самосознания  и самопроверки.

Скупой на признания, Гончаров все же роняет в своем "Лучше  поздно"следующие знаменательные слова (речь идет об отзыве Белинского  об  его "Обыкновенной истории"): "...что сказал бы он об  " Обломове ,"  об  "Обрыве", куда уложилась и вся моя, так сказать, собственная и много других  жизней?"³. - Гончаров писал только то, что вырастало, что созревало в нем годами.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Литература

 

1. Алексеев А.Д. И.А. Гончаров в воспоминаниях современников //Л., Худ. лит-ра, 1969.
2. Белинский В.Г. Полн. собр. соч. М., 1956. Т.8.
3. Гончаров И.А. Обломов. М., Художественная литература, 1985.
4. Гончаров И.А. Обрыв. М., Государственное издательство художественной литературы, 1958.
5. Гончаров И.А. Обыкновенная история. М., Государственное издательство художественной литературы, 1960.
6. Дружинин А. В. Литературная критика / Составление, подготовка текста и вступительная статья Н. Н. Скатова; Примеч. В. А. Котельникова. - М..: Сов. Россия, 1983.
7. Иннокентий Анненский. Гончаров и его  Обломов. Серия "Литературные памятники" Иннокентий Ф.Анненский,  М., "Наука", 1979
8. Михайловский Н.К. Софья Николаевна Беловодова//И.А. Гончаров в русской критике. М., Гос. изд-во художественной литературы, 1958.
9. Петров С.  И. А. Гончаров: (Критико-биографический очерк) // Гончаров И. А. Собрание сочинений: В 8 т. — М.: Гос. изд-во худож. лит., 1952—1955.

 

¹   Дружинин А. В. Литературная критика / Составление, подготовка текста и вступительная статья Н. Н. Скатова; Примеч. В. А. Котельникова. - М..: Сов. Россия, 1983. – с.158.

² Петров С.  И. А. Гончаров: (Критико-биографический очерк) // Гончаров И. А. Собрание сочинений: В 8 т. — М.: Гос. изд-во худож. лит., 1952—1955. – с.73.

³ Белинский В.Г. Полн. собр. соч. М., 1956. Т.8, с.264.