Анализ «Парафразиса псалма 143» В.К. Тредиаковского

… На защиту мне смирену

Руку  сам простри с  высот,

От  врагов же толь презренну,

По  великости щедрот,

Даруй способ – и избавлюсь;

Вознеси рог – и прославлюсь;

Род чужих, как буйн вод  шум,

Быстро  с воплем набегает,

Немощь  он мою ругает

И приемлет в баснь  и глум. 

     Как видим, поэт переложил псалом хореем, следуя и доказывая свою точку зрения. Данное 10-тистишие (строфа), как и все остальные, написаны не чистым 4-ех стопным хореем, а с осложнением стоп пиррихием и спондеем. Проанализировав весь ритмический строй оды, мы заметили, что пиррихий чаще всего появляется в 3, 4, 5, 6, 7, 8 и 9 стихах в 1 и 3 стопах, где ритм замедляется, а к концу восстанавливается. Спондей, как и пиррихий, встречается часто, но немного реже. В основном эта утяжеленная стопа встречается в основном в 8 и 10 стихах в 1, 2 и 3 стопах. Эти стопы произносятся с усилением. Пиррихии и спондеи подчеркивают самое важное в строке. Эти облегченные (пиррихий) и утяжеленные (спондей) стопы позволяют создавать различные варианты сочетания ударных и безударных слогов, усиливая выразительность и образуя ритмическое и звуковое разнообразие поэтических произведений.

     Если  рассматривать рифму данного произведения, то она имеет следующий вид: ababccdeed. Такая рифмовка впервые появляется у Тредиаковского, так же как и строгая 10-ти строчная строфа, которая потом послужила для Ломоносова образцом канонизированной им в последствии десятистишной одической строфы. В зависимости от расположения ударения в первом катрене 10-тистишья 1-3 стихи с женской рифмой, 2-4 – с мужской, а по расположению в строфе – перекрестная. Средние строки (5 и 6)рифмованы парно женской рифмой. Во втором катрене видим то же, что и в первом, то есть чередование женских и мужских рифм, только 1-4 строки – мужская рифма, 2-3 – женская, расположение в строфе – опаясывающая. Во всем произведении по своей форме рифма является простой, по звучности – точной. Чередование мужских и женских рифм придает стихам энергичное, резкое звучание, но сменяющееся более мягким, за счет женской рифмы.

     А теперь перейдем к жанру данного  произведения и всему, что вытекает из определения жанра произведения. Так как авторы спора сами определили жанр – ода – они наделили переложение чертами характерными для выбранного жанра.

     История постижения русским церковно-религиозным  сознанием глубины и смысла Ветхого  и Нового Завета неизменно сочетала в себе две тенденции: стремление полно и точно воспроизвести  оригинал священных книг и стремление сделать их понятными для русского человека. Если сравнивать синодальный перевод, то можно заметить, что автор делал переложение придерживаясь основного текста. В соответствии с определенным жанром поэт выбирал и соответствующую лексику, поэтому в переложении так много слов возвышенного стиля, что является одной из особенностей жанра оды. Другой особенностью, которую можно выделить, является трехчастное композиционное деление текста произведения. Можно выделить вступление (1-3 строфы), основную часть (4-14 строфы) и заключение (15 строфа).

     Тредиаковский, сохраняя в основном библейский текст, развивает и «орнаментирует»  его в своем переложении. В 143-м  псалме сказано: «Посли руку твою с  высоты, изми мя и избави мя от вод  многих, из руки сынов чуждих». Тредиаковский распространил эту метафору, реализовал выражение «от вод многих»:  

     Даруй способ – и избавлюсь;

     Вознеси рог – и прославлюсь;

     Род чужих, как буйн вод  шум,

     Быстро  с воплем набегает,

     Немощь  он мою ругает

     И приемлет в баснь  и глум. 

     Сравнивая позднее переложение этих строк у трех участников поэтического спора, автор одобрил ломоносовское переложение, он писал: «Розум сего четверостишия есть тот же, что и Давидов: так меня чужой народ объял, что я погряз, как в глубокой пучине. Того ради, ты мне с высокия тверди простри длань, и тем избавь меня от оных многих вод пучинных». Зато сумароковское переложение этих же строк 143-го псалма он осудил за излишнюю смелость метафор и разрыв логических связей.

     Тредиаковский определяет сущность поэзии, которая «влита в человеческие разумы от Бога». По Тредиаковскому, поэзия изначально представляет собой Божественный дар, а задача поэта — славить величие Бога. Если поэзия — художественная концепция человеческой жизни в целом, то стих — лишь формальный элемент, с помощью которого поэт это целое создает: «…в отличие от поэзии, которая является даром Божиим, стих изобретен самим человеком для славословия Бога». 

     Боже! Воспою песнь нову,

     Ввек  тебе благодаря,

     Арфу  се держу готову,

     Звон  внуши и глас царя:

     Десять струн на ней звенящих,

     Стройно и красно гласящих

     Славу спаса всех царей;

     Спаса и рабу Давиду,

     Смертну страждущу обиду

     Лютых от меча людей. 

     Таким образом, обращение Тредиаковского к переложению псалмов и создание стихотворной Псалтири, рукопись которой была подготовлена к печати к 1753 году, мотивированы логикой поэтической концепции, генетически восходящей к платоновской идее Божественного происхождения поэзии.

     Поэт  стремится повысить эстетическое качество своего переложения приемом «амплификации» (словесного распространения): первые четыре слова псалма Тредиаковский перелагает в грандиозный поток слов, который развернут в десяти строках одической строфы: 

     Крепкий, чудный, бесконечный,

     Полн  хвалы, преславный весь,

     Боже! Ты един превечный,

     Сый господь вчера  и днесь:

     Непостижный, неизменный,

     Соврешенств пресовершенный,

     Неприступна окружен

     Сам величества лучами

     И огньпальных слуг зарями,

     О! будь ввек благословен. 

     Если  в целом рассматривать стихи Тредиаковского, то они большею частью в высшей степени темны. Их читать еще труднее, чем Ломоносова, не говоря уже о Сумарокове. Он так строит свою речь, так располагает мысли, выбирает такие слова, что иной раз они становятся почти невразумительными. Главное, что создает эту трудность восприятия, эту темноту, – многочисленные и ничем не ограниченные инверсии. Возражая Сумарокову, который высмеивал их, он указывает, что русский язык допускает всевозможные перестановки порядка слов. И Тредиаковский пользуется этим правом так, как никто в русской литературе не пользовался: 

     Крепкий, чудный, бесконечный, //Полн хвалы, преславный весь, //Боже!..

     Немощь  он мою ругает //И  приемлет в баснь  и глум… 

     Но, не смотря на это, в поэзии Тредиаковского есть и положительное. Сквозь запутанный, искусственный педантически-сделанный стиль иногда пробивается свежая струя. Тогда мы слышим у Тредиаковского звуки и интонации, которых мы не найдем у других современных ему поэтов: какая-то интимность, простая и задушевная, изредка нарушаемая характерными чудачествами, странностями, свойственными этому поэту. В этом смысле показательно выбранное нами переложение псалма 143. Оно написано другим стилем: преобладающий в нем церковно-славянский язык уместен, более того он подчеркивает высокость стиля, ибо какими словами еще можно славить величие Бога, а интонации звучат нередко искренним чувством: 

     Ныне  круг земный да знает

     Милость всю ко мне его;

     Дух мой твердо уповает

     На  заступника сего:

     Он  защитник, покровитель,

     Он  прибежище, хранитель.

     Повинуя род людей,

     Дал он крайно мне владети,

     Дал правительство имети,

     Чтоб  народ прославить сей. 

     И в заключении хотим отметить, что  экспериментальные сочинения                              В.К. Тредиаковского, А.П. Сумарокова и М.В. Ломоносова по переложению прозаического текста 143-го псалма разными стихотворными размерами уже показали, что трепетное соприкосновение поэтического воображения со священным текстом пробуждает прежде всего духовную область лирического сознания автора и порождает произведение глубоко исповедального характера, а эстетические, исторические, биографические или бытовые контексты становятся сопутствующими духовной первооснове. "Алгебра" ритмических чередований стихотворного размера или "малое время" появления стиха на бумаге – лишь внешние данные таинственного богодухновенного рождения духовного сочинения. Поэты XVIII века, сочинявшие "три оды парафрастические псалма 143", казалось бы, "особливо" решали одну и ту же задачу, поставленную умом, – показать достоинство того или иного стихотворного размера, но у каждого из них получилось сочинение, своеобразно открывающее прежде всего их личный опыт духовного делания и общения с Богом.