Пушкин "К Овидию"

                   Анализ стихотворения А.С. Пушкина «К Овидию» 

     Поэзия  и личность Овидия живо интересовали  Пушкина со времен южной ссылки  до конца жизни. Он не только  чувствовал близость своей собственной  судьбы к судьбе римского изгнанника, но видел в нем поэта милостью божией, принадлежавшего к тому „сладостному союзу” служителей муз, к которому причислял себя и он сам.

     Поводом  для ссылки стало крупнейшее  поэтическое произведение А.С.  Пушкина – поэма «Руслан и  Людмила», опубликованная в 1820 году и вызвавшая яростные споры. Выпады против власть предержащих не остались без внимания, и в мае 1820 года, под видом служебного перемещения, поэта, по сути, высылают из столицы. Пушкин отправляется на Кавказ, потом в Крым, живет в Кишиневе и Одессе, встречается с будущими декабристами. В "южный" период творчества расцвел романтизм Пушкина, и произведения этих лет укрепили за ним славу первого русского поэта благодаря ярким характерам и непревзойденному мастерству, а также созвучности настроениям передовых общественных кругов.

     Послание было написано в 1821 г. в Кишиневе под впечатлением молдаванских легенд об Овидии. Оно необычайно интересно и значительно. Значительно уже тем, что это был первый, по словам Б. В. Томашевского, опыт воссоздания прошлого на основании исторических источников, первое в сущности „историческое произведение Пушкина”.

     Оказавшись  в Молдавии, поэт жадно читает  „Тристии” и „Послания с Понта”, сверяя французский перевод с  латинским подлинником. Латынь, заброшенная  после лицея, оживает в его памяти. Письма друзьям, написанные в это время, изобилуют латинскими цитатами; следы знания подлинника можно заметить и в послании „К Овидию”, и в речи старого цыгана в „Цыганах”.

     Путешествуя  по Молдавии, осматривая Аккерман, Пушкин сверяет картины, нарисованные Овидием, с тем, что он видит сам. В молдаванских степях он ищет следов древности. Его интерес подогревается преданиями и легендами, изысканиями краеведов, книгами, посвященными истории Бессарабии: „Описанием Молдавии” Д. Кантемира, „Воспоминаниями в степях бессарабских” П. П. Свиньина, общением с И. П. Липранди и В. Ф. Раевским — знатоками истории и быта этого края. За лиманом в селении Овидиополь, у стен крепости близ озера Овидулуй сохранились следы пребывания там римлян. Могила с латинской надписью была обнаружена инженером К. Деволаном в конце XVIII в.; в раскопках якобы принимали участие цыганы; распространились слухи, что здесь погребен поэт Овидий. Этим слухам поверила Екатерина II. Позже были найдены и другие латинские надписи. Высказывалось даже предположение, что Овидий незадолго до смерти перешел из Томи в Аккерман и был погребен в этих местах. Предлагалось воздвигнуть ему здесь памятник.

     Но  внимательно изучив элегии Овидия, Пушкин понял, что все это  поэтические легенды, не более, так как сам Овидий называет местом своей ссылки город Томи, теперешнюю Констанцу в Румынии. Об этом Пушкин написал в своем примечании к посланию „К Овидию”, позднее перенеся комментарий в роман „Евгений Онегин”, где он называет местом ссылки поэта Молдавию („В Молдавии, в глуши степей...”).

     Судьба  римлянина интересовала в то  время в Кишиневе многих, особенно  декабристов, членов Южного общества. Известно, что Пушкина называли  у Раевских „племянником Овидия”;  имя это считалось весьма неблагонадежным, и Пушкин боялся цензуры, посылая в „Полярную звезду” свое послание.

    В  декабристской среде знаменитого  римлянина считали первой жертвой  деспотического императорского  режима, разрушившего Республику, страдальцем  и великим поэтом. Так же смотрел на Овидия и Пушкин, сосланный, как и его римский собрат, деспотом императором.

      Но были и другие причины,  оживившие в Кишиневе его интерес  к личности Овидия. В Молдавию  поэт приехал после путешествия  по Крыму, богатому античными  руинами. Феодосия произвела на него глубокое впечатление, сама природа и южное море воскресили в его душе образы античной мифологии и поэзии, известные с лицейских лет. К этому присоединилось еще и увлечение поэзией А. Шенье, только что открытой русскими поэтами. Страстно влюбленный в искусство, философию и поэзию древних, А. Шенье хотел вдохнуть в античные формы современную жизнь, раскрыв в этой жизни красоту, достойную античного резца. Не подражать древним, но писать так, как если бы они жили среди нас, призывает он молодых поэтов, не имитировать, а создавать современное произведение по их образцам, сохраняя грацию, живость, пластичность, свежесть, свойственные, по его мнению, совершенной и гармоничной поэзии древних. Известно, что Пушкин глубоко увлекся поэзией А. Шенье, и античные образы в его южных стихотворениях согреты мыслями и тончайшими чувствами человека Нового времени. Очень важны эти поэтические открытия и для элегии „К Овидию”. Важны прежде всего тем, что и в римском поэте Пушкин нашел живого человека и попытался понять его, основываясь на его произведениях, посмотрев на них свежим взглядом.

     Пушкин, как и А. Шенье, в своем послании он то дает скрытые цитаты, то творит в стиле Овидия, стремясь воссоздать его образ. Он как бы сопоставляет два типа человека — древнего и нового, два рода поэзии — античную и современную. Глубокие выводы, сделанные им на основе этих сопоставлений, не прошли бесследно для его дальнейшего творчества.

     Структура  послания отчетливо проста. Первая  часть (53 строки) относится к Овидию; вторая (31 строка) — к Пушкину; последняя (20 строк) является заключением. Первая часть основана на внимательном чтении „Тристий” и „Посланий с Понта”. Пушкин как бы переводит элегии изгнанника в другой поэтический регистр, сближает их с жанром русской элегии, а самого Овидия наделяет некоторыми чертами, характерными для образа певца в элегиях Батюшкова и в своей собственной лицейской лирике. Овидий у него поэт прежде всего невоинственный, нежный, привыкший „венчать свои власы розами” и проводить „беспечные часы в неге”. Музы были его „легкими подругами”, грации „венчали” его стихи, хариты любили их.

     Римский  изгнанник действительно говорит  о своей невоинственности, Поэт любит спокойную жизнь  и уже в молодости ненавидел брани, привык предаваться занятиям поэзией, чтением и философией в своем саду на тенистом ложе, как это было принято у просвещенных поэтов века Августа, пользовавшихся благами „досуга", предоставленного им принцепсом. Но это была не „нега” и не „беспечный досуг”, а энергичная умственная деятельность, самосовершенствование, которым Овидий гордится как достижением современной ему культуры. Потому ему несносна жизнь среди воюющих сарматов и гетов.

     „Златой Италии роскошный гражданин” — каким он действительно хочет предстать перед своими читателями — это человек, впитавший в себя все достижения современной культуры: ее гуманизм, широту взгляда, утонченность вкуса, нравственную высоту.

     В  1821 г. Овидий для него — это  прежде всего „нежный” певец  любви, внезапно попавший в  противопоказанные самой его музе условия жизни. И именно этот контраст изнеженного поэта и суровой действительности и хочет показать Пушкин. Восставая впоследствии против несправедливого приговора Грессе, упрекавшего Овидия в слезливости и монотонности, Пушкин отметит „яркость” и „живость подробностей” в описании „чуждого климата и чуждой земли”, „грусть о Риме”, „трогательные жалобы”. Но как раз эту „яркость” и „живость подробностей” он смягчает в своем послании, отказавшись от передачи экзотичности, от гиперболичности, красочных деталей, свойственных описаниям Овидия.

     Пушкин  восклицает: „Дивись, Назон, дивись  судьбе превратной!”. А Назон  и в самом деле постоянно  удивляется разительной перемене  в своей судьбе. Но и здесь  много деталей, не воспроизведенных Пушкиным. Как пишет Овидий, с ним произошла метаморфоза, подобная тем, какие описаны в его знаменитой поэме „Метаморфозы”: лик судьбы из „веселого” превратился в „плачущий”, поэта поразила молния Юпитера, как древних героев мифа, вызвавших гнев олимпийского владыки,13 и т. п.

     В  послании же все античное, конкретное, яркое сглажено и нивелировано, из текста извлечена суть, обнажено  общепонятное, так сказать общечеловеческое, — трагическая судьба: Овидий — изгнанный певец.

     В  8 н.э. император Август внезапно отправил поэта в ссылку в Томы (совр. Констанца). Для изгнания было две причины – «оскорбление и ошибка». Оскорбление, несомненно, следует усматривать в аморальном легкомыслии написанной Овидием поэмы Искусство любви (Aros amatoria). Эта тщательно отделанная безделка появилась примерно восемью годами ранее, что по несчастью совпало со скандалом, разразившимся из-за супружеской неверности дочери императора Юлии. Однако гнев Августа (который уже давно вел борьбу с распущенностью) разразился лишь теперь, когда в подобную историю оказалась вовлечена дочь Юлии, Юлия Младшая. В чем состояла «ошибка» поэта, остается загадкой. Здесь Овидий ограничивается лишь намеком. Он случайно оказался свидетелем чего-то недозволенного (и, вероятно, об этом не донес). Одни исследователи (их большинство) полагают, что Овидий играл роль доверенного лица в любовной связи Юлии, другие считают, что он был в курсе династических интриг с целью лишить Тиберия, сына императрицы Ливии от предыдущего брака, прав престолонаследника.

     Неоднократно обращается он к Августу, просит освободить его, или по крайней мере, сослать в место, не столь мучительное и опасное. Овидий напоминает кесарю свои хвалебные песни в его честь, просит, молит «робкими стихами». Это и имеет в виду Пушкин, говоря: 

Ни слава, ни лета, ни жалобы, ни грусть,

Ни песни робкие Октавия не тронут.

Дни старости твоей  в забвении потонут.  

     Судьба  Овидия ужасна. Она ужасна тем,  что «роскошный гражданин Златой  Италии», широко известный в  своей стране, должен жить теперь среди варваров, один, без семьи, без друзей.

      Тяжелую судьбу Овидия Пушкин  изображает стихами: 

Златой Италии роскошный гражданин,

В отчизне варваров безвестен и один,

Ты звуков родины вокруг себя не слышишь.

Ты в тяжкой горести далекой дружбе пишешь:

«О, возвратите мне священный град отцов

И тени мирные наследственных садов!

О други, Августу  мольбы мои несите!

Карающую длань  слезами отклоните!

Но если гневный  бог досель неумолим,

И век мне  не видать тебя, великий Рим;

Последнею мольбой  смягчая рок ужасной,

Приближьте хоть мой гроб к Италии прекрасной!»  

Как видим, Пушкин четко рисует разницу между Овидием  — гражданином Рима и Овидием  — изгнанником. Это достигается  посредством противопоставления: 

«роскошный гражданин» ↔ «в отчизне варваров безвестен и один»  

«Роскошный гражданин» предполагает широкую известность, уважение, которых лишен Овидий —  изгнанник. Пушкиным противопоставляются  родина поэта и родина варваров: 

«златая Италия»  ↔ «отчизна варваров»  

Родина поэта, Италия, характеризуется эпитетом «златая» О мрачности нынешнего места жизни поэта свидетельствует название: «отчизна варваров». Эта «отчизна варваров» чужда Овидию.

     Овидий дорог и близок Пушкину — изгнаннику. Пушкин понимает весь ужас положения римского поэта и сочувствует ему. Но сразу же Пушкин подчеркивает и различие между собою и Овидием. Русский поэт понял, что Овидий избрал определенную линию поведения по отношению к сославшему его деспоту: он не протестует, не восстает против Августа, а молит его о прощении и проливает слезы. 

О други, Августу  мольбы мои несите,

Карающую длань  слезами отклоните. 

Наперекор общепринятой отрицательной оценке поведения  Овидия Пушкин сочувствует ему: 

Суровый славянин, я слез не проливал,

Но понимаю  их…  

     Находясь  почти в том же положении, в котором Овидий жалуется на свою печальную участь, пишет «печальные стихи», Пушкин сообщает: 

… Изгнанник  самовольный,

И светом, и собой, в жизнью недовольный,

С душой задумчивой, я ныне посетил

Страну, где грустный век ты некогда влачил.  

     Овидий чувствовал себя в Скифии совершенно одиноким. Пушкин тоже был сослан сюда приказом царя. Это была ссылка. Но, в то же время, Пушкин встречает здесь много хороших, интересных людей, и он не может жаловаться на полное одиночество. Поэт работает, создает произведения, которые не являются такими скорбными, как последние «Tristia» и «Еx Ponto» Овидия. Пушкин посещает места, связанные, по преданиям, с жизнью великого римского поэта, находит много общих черт в биографии его и своей.