Автор работы: Пользователь скрыл имя, 10 Января 2012 в 17:42, реферат
Это стихотворение, написанное в 1913 году, когда Марине Цветаевой был 21 год (а поэту Марине Цветаевой - уже 14, ведь начала она писать стихи, по ее собственным воспоминаниям, в 7 лет), - обычное для ее поэзии соединение личного, частного - и высокого, вечного; биографии - и поэзии.
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я - поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
- Нечитанным стихам! -
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Это стихотворение,
написанное в 1913 году, когда Марине
Цветаевой был 21 год (а поэту Марине
Цветаевой - уже 14, ведь начала она писать
стихи, по ее собственным воспоминаниям,
в 7 лет), - обычное для ее поэзии соединение
личного, частного - и высокого, вечного;
биографии - и поэзии. Говоря о судьбе своих
стихов, Цветаева говорит и о своей судьбе,
угадывая, предсказывая, выбирая ее. Выбор
судьбы, ожидание того, что должно совершиться,
хотя и не совершается пока, становится
движущей силой стихотворения. Само его
построение отражает эту завораживающую
и тяготящую смесь ожидания и опасения.
Все стихотворение - одно предложение,
причем предложение с обратным порядком
слов: от дополнения, повторенного несколько
раз и отягощенного множеством обычных
и обособленных определений, к которым
присоединяются придаточные конструкции,
- к короткой последней строке: сказуемое
- подлежащее. В этой строке разрешается
напряжение предшествующего текста, ее
все время ожидает читатель, который вынужден
пробираться через все осложняющие и замедляющие
конструкции предыдущих строк. Этому синтаксическому
изображению основной эмоции стихотворения
противостоит, на первый взгляд, уверенный
и даже претенциозный тон заявления ("не
знала я, что я - поэт" - значит, теперь-то
знает!; "моим стихам, как драгоценным
винам, настанет свой черед"). Однако
выбор сравнений, при помощи которых Цветаева
характеризует свои стихи, - "Сорвавшимся,
как брызги из фонтана, как искры из ракет,
ворвавшимся, как маленькие черти" -
свидетельствует: для нее написанные стихи
- не "вечные ценности", идеальные
в своей красоте соединения слов (достойные
святилища, "где сон и фимиам"), а след
пережитого, осколки чувств, часть живой
жизни, прекрасная в своей мимолетности.
Цветаева выбирает образы, которые подчеркивают
подвижность, неустойчивость стихов -
и в то же время помещает их в царство покоя
и бездвижности - "святилище", "пыльные
магазины". Именно здесь находятся сейчас
(в момент создания стихотворения) ее стихи,
никем не читанные, и никому не нужные.
Но поэт (именно это слово и эту судьбу
выбрала для себя Цветаева) верит, что
наступит другое время, когда эти стихи
оценят по достоинству. Что еще интересно,
Цветаева так любит тире - владеет им буквально
как шпагой, а строчку "где их никто
не брал и не берет" взяла в скобки. Почему?
Ведь тире намного выигрышней - сильнее
и громче. Но нет - скобки. Так почему же?
А потому что это не обида (уже не обида),
не гордыня, не жалость к себе - это спокойная,
усталая, быть может, смиренная, констатация
факта уверенного в себе (уже уверенного)
человека. Она уже - знает, ей уже - не надо,
чтобы знали другие, ей уже - почти все
равно. Вот и в конце, на финальной фразе
она даже не ставит восклицательного знака.
Точка. Обыкновенная спокойная точка.
Никаких восклицаний, истерических убеждений
и надрывных заклинаний. Обыкновенная точка. Даже голоса не
повысила. Совершив свой выбор, Цветаева
шла по своему пути, как бы ни был он труден.
И не случайно именно это стихотворение
часто открывает многочисленные сборники
стихотворений Цветаевой: оно не только
является примером осуществленного предсказания,
но и вводит читателя в средоточие цветаевского
мира - мира, где сиюминутное, только что
пережитое становится достоянием вечности,
сохраняя жизнь поэта, ее слова, ее голос.
Имя твое – птица в руке,
Имя твое – льдинка на языке,
Одно-единственное движенье губ.
Имя твое – пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный
бубенец во рту.
Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
И назовет его нам в висок
Звонко щелкающий
курок.
Имя твое, – ах, нельзя! –
Имя твое – поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век.
Имя твое – поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток.
С именем
твоим – сон глубок.
Блок и Цветаева... В чем секрет Цветаевой? Что делает её непохожей ни на кого и в то же время внутренне связывает с Блоком? Прежде всего неординарность личности боих поэтов, бунтарский дух, мятежность, небывалая энергия, подчеркнутая напряженность.Свобода от условностей современной жизни воплощались в особенностях стиля. Эти черты отразились в стихах, посвященных Блоку. Любовные признания в них сочетаются с надгробным плачем, звучит предельно искренняя исповедь. Трагическое ощущение одиночества роднит Цветаеву с Блоком. Для её Блок - "два белых крыла", ангел, Божий праведник. Блок - это то-то возвышенное, легкое, но почему-то ускользающее и невещественное. Цветаева славит имя Блока, любит, внемлет, молится ему. Во всех стихах цикла, написанных с 1916 по 1921 г. мы чувствуем горечь утраты и надежду на воскрешение. Заглавным в цикле является стихотворение "Имя твоё - птица в руке...". Оно удивительно тем, что в нем, открывающем цикл, ни разу не произнесено имя Блока, но все равно мы безошибочно определяем, о ком идет речь. Стихотворение состоит из 3 строф. В первой Цветаева воссоздает фонетический и даже графический образ слова "Блок", каждая строчка значима в формировании образа Блока. "Имя твоё - птица в руке" - в слове "блок" всего один слог, но мы чувствуем эту неуловимость мгновения. Вот она, птица, живая, теплая, но раскроешь ладони - улетит и нет её. Вторит этому и строчка "одно единственное движенье губ". Произнести слово - улетает оно, не вернуть. для Цветаевой важен аждый звук имени блока. Когда произносим "л", возникает образ чего-то легкого, холодного, голубого. Так появилась строка "имя твоё - льдинка на языке". Льдинка - это щекочущий холодок тайны, прикосновение к самым сокровенным глубинам души.
Музыкальная палитра стихотворения чрезвычайно насыщена: здесь и звон бубенца, и щелканье курка, и топот копыт. Слово "блок" впитывает все звуки, все краски, так умело нанесенные на холст стиха художником. Он и "мячик, пойманный на лету", и "камень, кинутый в тихий пруд". Так и хочется повторить слова Цветаевой из третьей строфы, напоминающие звук поцелуя. Блок Цветаевой - её любовь, любовь духовная, неземная. Цветаева пытается услышать в звучании имени поэта мир его снежной маски: "ключевой, ледяной, голубой" Символично и то, что последнее слово стихотворения - "глубок" - содержит все звуки имени поэта и рифмуется с ним, ведь он безмерен, как и его поэзия.
Синтаксис
стихотворения очень близок к
синтаксису самого лока. Цветаева
использует безглагольные
Повествование
держится не столько сюжетом,
сколько энергией монолога
Кто создан из камня, кто создан из глины,-
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело - измена, мне имя - Марина,
Я - бренная
пена морская.
Кто создан из глины, кто создан из плоти -
Тем гроб и нагробные плиты...
- В купели морской крещена - и в полете
Своем - непрестанно
разбита!
Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробьется мое своеволье.
Меня - видишь кудри беспутные эти?-
Земною не
сделаешь солью.
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной - воскресаю!
Да здравствует пена - веселая пена -
Высокая пена морская!
Свой собственный характер, и женский, и поэтический, Цветаева склонна
объяснять своим именем, но не просто звучанием, как было выше, а главным
образом этимологией имени,— кстати, вполне реальной: «Марина» значит
«морская».
Стихотворение, реализует смысл имени Марина, в этой реализации участвует
каждый его элемент: наподобие волн сменяют друг друга полустишия, которые
образуют строку четырехстопного амфибрахия (Кто создан из камня, кто создан из
глины....Кто создан из глины, кто создан из плоти...Сквозь каждое сердце,
сквозь каждые сети...,и, наконец. Да здравствует трехстопного амфибрахия.
Фактором образности оказывается противопоставление ритмико-синтаксических
(интонационных) структур: симметричных, устойчивых, еще и усиленных в своей
монументальной статической звукописью — и порывисто -динамичных от дробности
вводных предложений и от «беззаконных» переносов:
Кто создан из глины, кто создан из плоти —
Тем гроб и надгробные плиты... —
В купели морской крещена — и в полете
Своем — непрестанно разбита!
В этой строфе сталкиваются суша и морская стихия как неподвижность и полет;
противопоставляются два характера — не только общечеловеческих, но и
социальных. Основа же всего образного строя г- во внутренней форме
имени Марина.
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала – тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти – слепоты куриной
И маков набрав букет,
Что звали меня Мариной
И сколько мне
было лет.
Не думай, что здесь – могила,
Что я появлюсь, грозя…
Я слишком сама любила
Смеяться, когда
нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились…
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед:
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще
нет.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне
забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли…
- И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли