«Смутное время» в русской истории и литературе

На себя что купить — то проторится,

а ты, удал молодец, и так живешь!

Да не бьют, не мучат нагих-босых,

и из раю  нагих-босых не выгонят,

а с тово свету сюды не вытепут,

да никто  к нему не привяжется, —

а нагому-босому глумить разбой!

Первых  людей обольстил змей, который  был «хитрее всех зверей полевых». «Змей» прибился и к молодцу:

Еще у  молотца был мил надежен друг —

назвался  молотцу названой брат,

прелстил  его речми прелесными,

зазвал  его на кабацкой двор,

завел ево  в избу кабацкую,

поднес  ему чару зелена вина

и крушку поднес пива пьянова. 

Вкусив  запретного плода, Адам и Ева «узнали, что наги», и сшили себе одежды из листьев. Тот же мотив наготы и  переодевания есть в Повести: 

От сна  молодец пробуждаетца,

в те поры молодец озирается:

а что  сняты с него драгие порты,

чиры  и чулочки — все поснимано,

рубашка и портки — все слуплено…

Он накинут  гункою кабацкою,

в ногах  у него лежат лапотки-отопочки…

И вставал  молодец на белы ноги,

учал  молодец наряжатися,

обувал  он лапотки,

надевал он гунку кабацкую. 

     Первые  люди познали стыд, «и скрылся Адам и жена его от лица господа бога между деревьями рая», и прогнал бог Адама из рая, и заповедал ему в поте лица добывать насущный хлеб. Молодцу из Повести «стало срамно… появитися» на глаза отцу и матери, «пошел он на чюжу страну, далну, незнаему», жил своими трудами и «от великаго разума наживал… живота болшы старова». На этом кончается прямое подобие библейской истории и сюжета Повести. То, что суждено пережить молодцу дальше, — его индивидуальная судьба, его «свободный выбор».

     Человеческое  бытие, взятое в целом, трактовалось в средневековой Руси как эхо прошедшего. Крестившись, человек становился «тезоименен» некоему святому, становился «изображением» и «начертанием» своего ангела-хранителя. Эта церковная традиция в известной мере поддерживалась мирской. Считалось, что потомки как эхо повторяют предков, что существует общая для всех поколений родовая судьба. Только в XVII в. утверждается идея индивидуальной судьбы. В «Повести о Горе-Злочастии» эта мысль становится основополагающей.

     С точки зрения автора, человека старинной закалки, верного идеалам «Измарагда» и «Домостроя», индивидуальная судьба — это «злочастие», злая часть, лихая доля, бесталанная жизнь. Эта доля персонифицирована в Горе, которое появляется перед героем после вторичного его падения, когда он решил наложить на себя руки: 

И в тот  час у быстри реки

скоча Горе из-за камени:

босо-наго, нет на Горе ни ниточки,

еще лычком Горе подпоясано,

богатырским голосом воскликало:

«Стой ты, молодец; меня, Горя, не уйдеш никуды!».

Теперь  молодцу уже не выйти из власти своего двойника:

Молодец полетел сизым голубем

а Горе за ним серым ястребом.

Молодец пошел в поле серым волком,

а Горе за ним з борзыми вежлецы…

Пошел молодец  в море рыбою,

а Горе за ним с щастыми неводами.

Еще Горе злочастное насмеялося:

«Быти тебе, рыбонке, у бережку уловленой,

быть  тебе да съеденой,

умереть будет напрасною смертию!». 

     Власть  эта поистине демоническая, избавить от нее может только монастырь, в  стенах которого в конце концов и  затворяется герой. Причем для автора монастырь — не вожделенное пристанище от мирских бурь, а вынужденный, единственный выход. Отчего так «прилипчиво», так неотвязно Горе-Злочастие? За что дана ему полная власть над молодцем, за какие его грехи? Конечно, молодец пал, — но поднялся. Как писал один поэт середины XVII в., точно выражая православное учение, 

Християнское  есть — пад, востати,

а дьяволское есть — пад, не востати. 

     Один бог без  греха, человек живет, чередуя «падения»  и «восстания», иная жизнь на земле  попросту невозможна.

     Обычно  обращают внимание на то, что молодец, устроив свои дела на чужбине, «по божию попущению и по действу диаволю» изрек на пиру «слово похвальное», похвастался нажитым богатством. 

А всегда гнило слово похвалное,

похвала живет человеку пагуба! 

     Тогда-то и приметило его Горе-Злочастие, так как «хвастанье» пагубно и с церковной точки зрения (это «киченье», разновидность гордыни, первого из семи главных грехов), и с точки зрения народной: «в былинах богатыри никогда не хвастают, а исключительно редкие случаи хвастовства вызывают самые тяжелые последствия». Но после «хвастанья» Горе лишь приметило подходящую жертву: «Как бы мне молотцу появитися?». Теперь время вернуться к библейским событиям и к их проекции на русскую жизнь XVII в.

Если  сначала конструктивным принципом  автора Повести был прямой параллелизм, то позднее он заменяется параллелизмом отрицательным. Проекция библейской истории продолжается, но это уже инверсированная проекция. Заметим, что автор повествует о первородном грехе в эпически-спокойном тоне. Это нетрудно объяснить. Как христианин, автор знает, что «новый Адам» искупил вину «ветхого Адама». Как человек, автор понимает, что своим присутствием на земле он обязан первым людям, ибо Ева — это жизнь, бог наказал Еву чадородием: «в болезни будешь рожать детей». 

И изгнал бог Адама со Еввою

из святаго  раю, из едемского,

и вселил он их на землю на нискую,

благословил им раститеся-плодитися…

Учинил  бог заповедь законную:

велел им браком и женитбам быть

для рождения человеческаго и для любимых  детей. 

     Горе-Злочастие  заставило молодца нарушить и  эту заповедь. У того «по обычаю»  была присмотрена невеста, Горе уговорило  порвать с нею, привидевшись во сне архангелом Гавриилом. (Персонаж этот введен в Повесть не случайно: в Евангелии он приносит Марии благую весть о рождении сына, в Повести отвращает героя от брака «для рождения человеческаго и для любимых детей»). Это — идейная кульминация произведения. Молодец погиб окончательно, бесповоротно, ему уже не встать на ноги, не сбросить иго Горя-Злочастия. Избрав личную судьбу, он избрал одиночество. Об этом говорится в песне «Добрый молодец и река Смородина», в которой много общих с Повестью мотивов: 

Скатилась ягодка

с сахарнова  деревца,

отломилась  веточка

от кудрявыя от яблони. 

     Тема одиночества  — одна из главных тем не только русской, но и западноевропейской культуры XVII в. Московский «гулящий человек» состоит в близком родстве с барочным пилигримом, заблудившимся в лабиринте мира. Разумеется, автор «Повести о Горе-Злочастии» осуждает своего героя. Но автор не столько негодует, сколько грустит. Он полон сочувствия к молодцу. Человек достоин сочувствия просто потому, что он человек, пусть падший и погрязший в грехе. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

     Список  использованных источников 
 

1. Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней  Руси. Изд. 2-е. М., 1970.

 

2. Лихачев Д. С. Развитие русской литературы X–XVII веков.

 

3. История русской  литературы в четырех томах. // Том 1. Древнерусская литература. Литература XVIII века. Наука, 1980.