Томас Гоббс о государстве

  Следовательно,  наказывая  суверена,   подданный   наказывает   другого за действия, совершенные им самим. Составной частью верховной  власти  является право юрисдикции, т. е. право рассмотрения и решения  всех  споров,  могущих возникнуть относительно закона, как гражданского, так и  естественного,  или относительно того или иного факта. Ибо без  решения  споров  не  может  бытьзащиты подданного от обид со стороны другого.  Без такого  решения споров остаются пустыми звуками законы о моем и твоем,  и за  всяким  человеком в силу его естественного и необходимого стремления к самосохранению  остается право защищаться собственной физической  силой,  т.  е. остается  состояние войны,  противоречащее   той   цели,   ради   которой   установлено каждое государство. Принимая во  внимание,  какую  цену  люди  от  природы  склонны придавать самим себе, какого уважения они требуют от других и как  мало  они ценят остальных людей и что из всего этого непрерывно проистекают среди  них соперничество, раздоры, заговоры и, наконец, война, ведущая к  их  взаимному истреблению и к ослаблению их сопротивления общему врагу, необходимо,  чтобы существовали  законы  о  почестях  и  установленная  государством   градация ценности людей, оказавших или способных оказать услугу государству, и  чтобы тот или другой человек был облечен властью претворить эти законы  в жизнь.

  Но  мы уже показали, что верховная  власть имеет не только право  распоряжения войсками государства,  но  также  и  право  суда  во  всех  спорах.  Поэтому суверену принадлежит также право раздавать почетные титулы и  определять  то положение в обществе, которое каждый человек должен  занимать,  и  те  знаки уважения, которые подданные должны оказывать  друг  другу  при  публичных  и частных встречах. Таковы  права,  образующие  сущность   верховной   власти   и   являющиеся признаками, по  которым  человек  может  определить  того  человека  или  то собрание людей, которые облечены верховной властью. Таким образом, какое  бы из указанных прав ни рассматривать, мы  увидим,  что  при  отпадении  одного удержание всех  остальных  прав  не  может  произвести  никакого  эффекта  в сохранении  мира  и  справедливости,  являющихся  целью  установления   всех государств. Именно это разделение  имеется  в  виду,  когда  говорится,  что царство, разделенное в самом себе,  не  может  сохраниться.  Могут,  однако, возразить   здесь,   что   состояние   подданных,   вынужденных   безропотно подчиняться прихотям и порочным страстям того или тех,  кто  имеет  в  своих руках  такую  неограниченную  власть,   является   чрезвычайно   жалким.   И обыкновенно бывает так, что те, кто живет под властью монарха, считают  свое жалкое  положение  результатом  монархии,  а  те,  кто  живет  под   властью демократии или другого верховного собрания, приписывают все неудобства  этой форме  государства,  между  тем  как  власть,  если  только  она  достаточно совершенна, чтобы быть в состоянии оказывать защиту подданным, одинакова  во всех ее формах. Те, кто жалуется на указанные  стеснения,  не  принимают  во внимание, что положение человека всегда связано с тем или  иным  неудобством и что величайшие стеснения, которые может иногда испытывать  народ  при  той или иной форме правления, едва чувствительны по сравнению с теми  бедствиями и ужасающими несчастьями, которые  являются  спутниками  гражданской  войны, или с тем разнузданным состоянием  безвластия,  когда  люди  не  подчиняются законам и не признают над собой никакой принудительной власти,  удерживающей их от грабежа и  мести.  Эти  люди  не  принимают  также  во  внимание,  что величайшие  притеснения,  испытываемые  подданными  со   стороны   верховных правителей, проистекают не из того, что они,  правители,  ожидают  для  себя удовольствия или выгоды от разорения или  ослабления  своих  подданных,  чья сила составляет их собственную силу и славу, а обусловлены тем, что  упорная скаредность самих подданных, неохотно  идущих  на  материальные  жертвы  для своей собственной защиты, ставит их правителей перед необходимостью  извлечь из них все, что можно, в мирное время, с тем чтобы иметь средства  в случае крайней  или  внезапной  необходимости  для  организации  сопротивления  или победы  над  своими  врагами.  Ибо  все  люди  от  природы   снабжены   теми замечательными увеличительными стеклами  (каковыми  являются  их  страсти  и себялюбие),  сквозь  которые  каждый  маленький  платеж  представляется   им великой обидой, и лишены тех подзорных труб  (именно  морали  и  гражданской науки), чтобы видеть издали те бедствия, которые грозят им и которых  нельзя избежать без таких платежей.

  О различных видах видах государств и о преемственности верховной власти 

  Томас Гоббс полагал, что различных  видов государства может быть только  три.

  По  его теории: Различие государств  заключается  в  различии  суверена, или лица, являющегося представителем всех и каждого из массы людей.  А  так  как верховная власть  может  принадлежать  или  одному  человеку,  или  собранию большого числа людей, а в этом собрании могут иметь  право  участвовать  или каждый, или лишь определенные люди, отличающиеся  от  остальных,  то  отсюда ясно, что могут быть лишь три вида государства.  Ибо  представителем  должны быть или один человек, или большее число людей, а это - собрание  или  всех, или  только  части.  Если  представителем  является  один   человек,   тогда государство представляет собой монархию; если -  собрание  всех,  кто  хочет участвовать, тогда это демократия,  или  народоправство;  а  если  верховная власть принадлежит собранию лишь  части  горожан,  тогда  это  аристократия.

  Других  видов государства не может быть, ибо или один, или  многие,  или  все имеют верховную власть (неделимость которой я показал) целиком. По теории Гоббса Тирания и олигархия есть лишь различные  названия  монархии и аристократии. В книгах по истории и политике мы находим и другие  названия форм правления, как тирания и олигархия. Однако это не названия других  форм правления, а выражения порицания перечисленным формам.  В  самом  деле,  те, кто испытал обиду при монархии, именуют ее тиранией,  а  те,  кто  недоволен аристократией, называют ее олигархией. Точно так же те, кому причинено  было огорчение при демократии, называют  ее  анархией  (что  означает  отсутствие правительства), и тем не менее! никто,  как я полагаю,  не  будет считать безвластие какой-нибудь новой формой правления.  По  тем  же  основаниям  не следует думать, что правление имеет одну форму, когда оно  нам  нравится,  и другую, когда оно нам не нравится или когда мы подвергаемся притеснениям  со стороны правителей. Очевидно, что люди,  пользующиеся  абсолютной  свободой, могут, если это им нравится, дать полномочие  на  представительство  каждого из  них  как  одному  человеку,  так  и  какому-нибудь  собранию  людей,  и, следовательно, и если они считают это полезным,  они  могут  отдать  себя  в подданство монарху так  же  абсолютно,  как  любому  другому  представителю.

  Поэтому там, где  уже  учреждена  верховная  власть,  может  быть  учреждено другое представительство  того  же  народа  лишь  для  определенных  частных целей, ограниченных сувереном. В  противном  случае  это  означало  бы,  что учреждены два суверена  и  что  лицо  каждого  человека  представлено  двумя уполномоченными, что в случае их несогласия  между  собой  по  необходимости привело бы к разделению той власти, которая (если люди хотят  жить  в  мире) должна быть неделимой, и тем довело бы людскую  толпу  до  состояния  войны, вопреки той цели, во имя которой  установлена  всякая  верховная власть.  И подобно тому как было бы нелепо думать  относительно  облеченного верховной властью собрания,  что  если  оно  просит  подвластный  ему  народ  посылать депутатов с правом давать советы  и  высказывать  пожелания,  то  тем  самым считает абсолютным представительством народа  не  себя,  а  этих  депутатов, точно так же нелепо думать подобным образом относительно монархии.

  1 Сравнение монархии  с верховной ассамблеей. 

  Различие  между этими родами государства  состоит не в различии  власти,  а  в различии пригодности, или способности, каждого из них  к  осуществлению  той цели, для которой они установлены, а именно к водворению мира и  обеспечению безопасности  народа.  И,  сопоставляя  монархию  с  другими  двумя   родами правления, Гоббс заметил следующее:

  Во-первых, всякий носитель лица народа или член собрания, являющегося  таким носителем, есть  одновременно  носитель  своего  собственного  естественного лица. Поэтому, как бы усердно такой человек в  качестве  политического  лица ни заботился об обеспечении  общего  блага,  он,  однако,  более  или  менее усердно заботится также об обеспечении своего  личного  блага,  блага  своей семьи, родственников и друзей, и, если общие  интересы  сталкиваются  с  его частными интересами, он в  большинстве  случаев  отдает  предпочтение  своим интересам,  ибо  страсти  людей  обычно  бывают  сильнее  их  разума.  Общие интересы поэтому больше всего выигрывают там, где они более тесно совпадают с  частными  интересами.  Именно  такое  совпадение  имеется   в   монархии. Богатство, могущество и  слава  монархов  обусловлены  богатством,  силой и репутацией его подданных. Ибо никакой король не  может  быть  ни  богат,  ни славен, ни находиться в безопасности, если его подданные  бедны,  презираемы или слишком слабы  вследствие  бедности  или  междоусобий,  чтобы  выдержать войну против  своих  врагов.  При  демократии  же  или  аристократии  личное благополучие  лиц  продажных  или  честолюбивых  обеспечивается  не  столько общественным  процветанием,   сколько   чаще   всего   вероломным   советом, предательством или гражданской войной.

  Во-вторых, монарх может получить совет от кого ему угодно, когда и  где  ему угодно, и, следовательно,  он  может  выслушать  мнение  людей,  сведущих  в вопросе, подлежащем его обсуждению, каковы бы ни были их ранг  и  звание,  и настолько заблаговременно в отношении момента действия и так  секретно,  как он сочтет это нужным. Когда же верховное собрание  нуждается  в  совете,  то туда допускаются только те, кто имеет на это право с самого начала, а это  в большинстве  случаев  люди,  сведущие   больше   в   вопросах   приобретения богатства, чем в вопросах приобретения знания. Кроме  того,  они  дают  свои советы в длинных речах, могущих побудить и действительно  побуждающих  людей к действиям, но не могущих руководить  действиями  этих  людей.  Т.к.  пламя страстей никогда не просветляет разума, а, наоборот,  помрачает  его,  да  и никогда и нигде совет, принятый в собрании, вследствие многочисленности  его состава не может остаться в тайне.

  В-третьих, решения, принятые монархом, подвержены непостоянству лишь  в  той мере, в какой это присуще человеческой природе, решения  же  собрания  могут подвергаться изменениям еще и благодаря многочисленности  состава  собрания. Т.к. стоит немногим членам, считающим необходимым  держаться  раз  принятого решения, не явиться в собрание  или  вовремя  явиться  некоторым  держащимся противоположного взгляда, и  все,  что  было  решено  вчера,  сегодня  будет аннулировано.

  В-четвертых, монарх не  может  расходиться  во  мнениях  с  самим  собой  по мотивам зависти или своекорыстия, собрание же может, причем так  резко,  что дело может дойти до гражданской войны.

  В-пятых, при монархии имеется следующее  неудобство,  а  именно  что  какой-нибудь подданный может быть  властью  одного  человека  лишен  всего  своего имущества в интересах обогащения какого-либо фаворита  или  льстеца.  Однако то же  самое  может  случиться  и  там,  где  верховная  власть  принадлежит собранию, - власть такого  собрания  одинакова  с  властью  монархов;  члены такого собрания могут поддаться дурным советам и быть введенными  в  соблазн ораторами, как  монарх  льстецами,  и  взаимной  лестью  они  взаимно  могут поощрять корыстолюбие и честолюбие друг друга. Между тем как  монархи  имеют немного фаворитов и могут покровительствовать  только  своим  родственникам, фавориты  собрания  многочисленны,  а  родственников   у   членов   собрания значительно больше, чем у любого монарха. Кроме того,  нет  такого  фаворита монарха, который не был бы в одинаковой мере  способен  как  помогать  своим друзьям, так и вредить своим врагам, ораторы же, т. е.  фавориты  верховного собрания, хотя и имеют большую власть вредить, обладают очень малой  властью спасать для обвинения требуется меньше красноречия, чем  для  оправдания,  и осуждение нам представляется более сообразным с  принципом правосудия, чем оправдание.

  В-шестых, одним из неудобств монархии является то обстоятельство, что верховная власть в ней может достаться по наследству несовершеннолетнему или такому, кто не может различать добро и зло, и неудобство состоит в том, что его власть должна быть передана в руки другого человека или собрания людей, которые в качестве кураторов или регентов должны управлять по его праву и от его имени. Однако сказать, что предоставление права на осуществление верховной власти одному человеку или собранию людей есть неудобство,- значит сказать, что всякое правительство есть большее неудобство, чем хаос и гражданская война. Поэтому единственная опасность, которая в данном случае грозит,- это борьба соперников, претендующих на такую почетную и выгодную должность. Но чтобы убедиться в том, что это неудобство возникает не от формы правления, называемой нами монархией, надо принять во внимание, что предшествовавший монарх должен был уже наметить опекуна своего несовершеннолетнего преемника или ясно выраженными словами завещания, или молчаливой санкцией принятого в таких случаях обычая. Поэтому это неудобство (если такое возникнет) должно быть приписано не монархии, а честолюбию и несправедливости подданных, что присуще всем родам правления, где народ недостаточно просвещен насчет своих обязанностей и прав верховной власти. Если же предположить, что предшествовавший монарх не оставил никаких указаний насчет опекунства, то ясное правило на этот счет дано естественным законом, а именно что опекунство должно быть предоставлено тому, кто, естественно, наиболее заинтересован в сохранении власти несовершеннолетнего и не может извлечь никакой выгоды для себя из его смерти или ограничения его власти. В самом деле, так как мы видим, что всякий человек по природе ищет своей выгоды и повышения, то передача несовершеннолетнего во власть людей, которые могут возвыситься благодаря его гибели или уменьшению его прав, не опекунство, а предательство. Таким образом, предусмотрены всякие меры для предупреждения обоснованных ссор из-за того, кому править государством в случае восшествия на престол малолетнего наследника, и если в этом случае все же возникают  споры, нарушающие общественный мир, то это должно быть приписано не монархической форме правления, а честолюбию подданных и незнанию ими своих обязанностей. С другой стороны, всякое большое государство, в котором верховная власть принадлежит обширному собранию, находится в отношении решения вопросов войны и мира и составления законов в таком же положении, как если бы верховная власть находилась в руках малолетнего. Ибо, подобно тому как малолетний лишен способности самостоятельного суждения, чтобы отклонить данный ему совет, и поэтому вынужден принять совет тех или  того,  попечению кого он поручен, точно так же и собрание лишено свободы отклонить совет, данный его большинством, независимо от того, является ли этот совет хорошим или плохим. И подобно тому как малолетний нуждается в опекуне или покровителе, хранителе его личности и власти, точно так же и верховное собрание в больших государствах в момент больших опасностей и смут нуждается в custodes libertatis, т. е. в диктаторах или хранителях их власти. Последние являются, собственно говоря, временными монархами, так как верховное собрание передает им  всю  полноту своей власти  на  время, причем случаи узурпации власти (по истечении установленного срока) со стороны таких диктаторов бывали чаще, чем случаи узурпации власти малолетних королей со стороны протекторов, регентов или каких-либо других опекунов. 

  2 Определение монархии  и других форм  государственной  власти 

  По  Гоббсу имеется три формы государственной  власти: монархия, где  носителем верховной власти  является  один  человек;  или  демократия,  где  носителем верховной власти является общее собрание  всех  граждан;  или  аристократия, где верховная власть принадлежит собранию определенных лиц назначенных  либо так  или  иначе  выделенных  из  остальной  массы,  однако  тот,  кто  будет обозревать отдельные государства,  бывших  и  существующие  ныне  на  свете, нелегко, может быть, сумеет свести соответствующие формы правления  к  нашим трем и будет склонен думать, что  имеются  и  другие  формы,  представляющие собой  смесь  из  этих  трех,  например  выборные  королевства,  в   которых верховная власть дана королям лишь на определенный срок, или королевства,  в которых  короли  имеют  ограниченную   власть,   каковые   формы   правления большинством писателей тем не менее именуются монархией. Точно так же  если какое-нибудь   народное   или   аристократическое    государство, покорив неприятельскую страну, управляет ею при  посредстве  президента,  наместника или какого-нибудь другого должностного лица,  то  на  первый  взгляд  может, пожалуй, показаться,  будто  такая  страна  управляется  демократически  или аристократически. Однако это не так. Ибо  выборные  короли  не  суверены,  а министры  суверена;  точно  так  же  и  короли  с  ограниченной  властью  не суверены, а лишь министры тех, кто обладает верховной властью. А  провинции, находящиеся в подчинении демократических или  аристократических  государств, управляются не демократически или аристократически, а монархически. И в отношении выборного короля надо,  во-первых,  заметить  следующее.  Если король, власть которого  ограничена  его  жизнью,  как  это  имеет  место  в настоящее  время  во  многих  местах  христианского  мира,  или   ограничена несколькими годами или месяцами, как власть диктатора у римлян,- если  такой король имеет право назначить себе преемника, то он уже не  выборный  король, а наследственный. Если же у него нет власти выбрать себе  наследника,  тогда имеется какой-нибудь другой человек или известное  собрание,  которое  после его  смерти  может  выбрать  другого,  иначе  же   государство   умирает   и распадается со смертью этого короля и возвращается к состоянию  войны.  Если известно, следовательно, кто именно имеет власть назначить  нового  суверена после смерти выборного  короля,  то  известно  также,  кто  именно  является раньше носителем верховной власти, ибо никто не  имеет  права  отдавать  то, чем он не может по праву владеть и чего он не может правомерно  удержать  за собой, если сочтет это для себя целесообразным. Если же нет никого,  кто бы мог  назначить  преемника  после  смерти  первого  выборного  короля,  тогда последний  имеет  право,  больше  того,  обязывается  естественным   законом назначить себе преемника, с тем чтобы удержать тех, кто вверил  ему  власть, от возвращения к бедственному состоянию  гражданской  войны.  Следовательно, такой король после избрания стал абсолютным сувереном.