По  оценкам Eurostat, среди мужчин главными долгожителями Европы к 2050 году, помимо итальянцев, будут австрийцы - 83,6 лет, шведы - 83,3 лет и британцы - 82,9 лет.

     Кстати, итальянцы ранее уже заявляли о том, что на Апеннинах самая  высокая продолжительность жизни  в мире. По данным местного статистического  института, в Италии средняя продолжительность  жизни у мужчин составляет 77,2 года, а у женщин – 82,8. С 1974 по 2003 год продолжительность жизни у мужского населения выросла на 7 лет, а у женского – почти на 8. И это притом что Италия считается одной из самых курящих стран Европы.

     По  последним данным статистиков, самая высокая средняя продолжительность жизни в Европе на текущий момент – более 79 лет – отмечается в Швейцарии. За ней следуют Швеция, Италия и Франция.

     В неевропейских странах большой  процент долгожителей фиксируется  на Кубе. Средний показатель продолжительности жизни там один из самых высоких в мире – он равняется 76 годам. Несмотря на то, что страна переживает не самые легкие времена.

     Дольше  всех в мире живут японцы. Так, по данным Всемирной организации здравоохранения, средняя продолжительность жизни жителя Японии – 82 года: у мужчин – 79, а у женщин – 86. Причем если пальму первенства по продолжительности жизни японские мужчины делят с представителями Исландии и Сан-Марино, то японки – безоговорочные лидеры в мире.

     Но  Япония - рекордсмен и по другому показателю – население этой страны самое пожилое в мире: 25,6% граждан перешли 60-летний рубеж. Впрочем, эксперты говорят, что это ожидает все население планеты уже в ближайшем будущем.

     По  прогнозу ООН, к 2025 году каждый шестой землянин будет старше 60 лет. В то же время Япония останется в лидерах – ООН полагает, что в Японии в 2050 году люди станут доживать в среднем до 88 лет, а, к примеру, в Швеции – до 85.

     Россия  по продолжительности жизни занимает 142 место в мире с показателем 67,66 года. Средняя продолжительность жизни российских женщин 72 года, мужчин - 58 лет.

3. Демографическая  теория продолжительности  жизни

     Именно  в оптимизации демографических  процессов, способных в реальных обстоятельствах места и времени  отклоняться от эффективной модели возобновления поколений, виделась ему суть демографического познания и поиска. Эта специфическая для демографии сугубо научная задача не выносилась за скобки исследования, не объявлялась предметом других дисциплин, будь то социология или политология. Исконно демографическое дело — объяснять демографические изменения сквозь призму обеспечения воспроизводства поколений.

     Другими словами, нет никакой «чистой» демографии, стремящейся всего лишь понять и  объяснить причины наблюдаемых  демографических тенденций. Истинная цель демографии — предотвращение катастрофы убыли населения. Определение условий ликвидации такого поворота событий, когда появляется «возможность депопуляции», — вот то, что можно назвать настоящим «демографическим решением задачи».

     Таким решением является демографическая теория, объясняющая причины сокращения рождаемости ниже уровня простого возобновления и предложенная демографами в качестве основы, для действий по нейтрализации упомянутой «возможности депопуляции».

     Самая большая трудность, связанная с непониманием причин «плохой демографии» и, соответственно, сути предлагаемых программ демографической политики лежит не в сложности научного определения целей и путей противодействия депопуляции, не в сложности разработки социолого-демографических проектов укрепления среднедетной и многодетной семьи, мощного социально-психологического и экономического поощрения материнства и отцовства, — а в сфере ценностных приоритетов.

     Таким образом, возможность падения рождаемости  до нуля образует не только научную, но и социальную проблему. И теперь политикам, государственным деятелям, да и вообще для любым представителям общественности необходимо проявить наряду с интеллектом немалую отвагу и революционную решимость, чтобы выйти за пределы сложившихся ценностных ориентаций, объявляющих поддержку семьи и рождаемости заведомо консервативным и реакционным пережитком «патриархальщины», своеобразным «демографическим фундаментализмом».

     Не  меньше усилий потребуется, чтобы в  противостоянии модного индивидуализма и общественного интереса отдать предпочтение последнему, рискуя быть обвиненным в попытке «вмешательства» в личную жизнь сограждан, которое обычно отождествляют с тоталитарными злоупотреблениями пресловутой «политики населения». Если говорится о том, что у общества как макросистемы может быть отличающийся от репродуктивных предпочтений отдельных индивидуумов интерес к обеспечению воспроизводства населения, то тут же вас обвинят в нарушении прав человека, в ограничении личной свободы выбора. Ну а если неосторожно высказаться (в связи с пришедшей надолго депопуляцией) о целесообразности стимулирования семей с тремя и более детьми, то сразу вспомнят о временах Муссолини и о государственной нужде в «пушечном мясе».

     Стереотипное  восприятие сложившейся демографической  ситуации как итога «долговременной эволюции», «фундаментальных закономерностей истории», фатально неотвратимой и «необратимой вспять» реальности просочилось в те научные трактаты, где на словах задача демографии состоит в «чистом познании», а на деле сводится к тому, «чтобы приспособить общество и его институты к исторически новой ситуации»¹.

     Дело  «приспособления» к новому положению  вещей, разумеется, задумано вне контекста  «вмешательства» в людские решения: дескать, хочешь жить — вертись, приспосабливайся, но ни в коем случае не пытайся изменить сами эти новые обстоятельства. Да и зачем их менять, если инновации — продукт «прогрессивного развития», обогнавшего обывательское сознание, которое никак не может избавиться от устаревших воззрений, заставляющих считать новшества излишествами, т.е. чем-то ужасно аморальным.

     Позиция невмешательства в «необратимые»  демографические процессы только кажется  позицией «чистой науки», на самом  деле это еле прикрытая фиговым  листом софистики апология низкой рождаемости  и депопуляции и довольно-таки воинственная политика борьбы с «несознательной» многодетностью. В советские времена, когда идеология социалистического строительства возвела высокие (по сравнению с буржуазными странами) показатели рождаемости в ранг «преимуществ социализма», теоретики «демографической революции», пытаясь обосновать главный постулат зарубежной теории о неизбежности «перехода» модернизирующихся обществ от высоких уровней смертности и рождаемости к низким, заговорили о революционной смене «мотивационной основы рождаемости».

     Традиционные  механизмы с «внешним побуждением» к рождаемости в условиях «демографической революции» как бы сходят на нет, уступая  место «внутренним» стимулам к рождению детей, «сознательности» детоцентристского  толка, «детоцентристским» ориентациям, стабилизирующим рождаемость². Подобный «переворот» ведет «к повышению качества функционирования социальных механизмов, обеспечивающих непрерывное возобновление поколений…» и поэтому нет никакой нужды «воздействовать на демографические процессы с целью изменить их тенденции…»³.

     Целью демографической политики при функционировании «вечного двигателя» (увы, это не метафора, а термин детоцентристской науки), —  двигателя, как бы обеспечивающего  стабилизацию рождаемости на уровне «возобновления поколений», остается лишь забота о «качестве» потомства. Вроде бы вполне мирная цель: пока число детей уменьшается, все идет хорошо. Но как только количество детей начнет превышать стабилизационную границу простого воспроизводства, сразу активизируется агрессивный потенциал малодетоцентризма: лучше один ребенок лев, чем десяток зайчат, лучше меньше да лучше и т.п. И тут выясняется, что именно не обладающие «сознательностью» многодетные родители не умеют ограничивать свои «инстинкты».

     Возникает идеология «планирования семьи», направленная на понуждение (принуждение) к практике контрацепции многодетных супругов, якобы ничего не знающих о ней. Взамен исторически сложившейся системы социокультурных норм многодетности, якобы системы «внешнего понуждения» к рождаемости в теории демреволюции предлагается «внешнее понуждение» к ее ограничению через навязывание презервативов, начиная с детсадов и школ. Подчеркнем, что внутренние детоцентристские стимулы не упоминаются вовсе, упор сделан на внешнем воздействии со стороны. И это не считается «вмешательством» в личную жизнь, поскольку тем самым якобы «повышается культура» или «сознательность» населения, тем более, что в роли контрацептивных хунвейбинов выступают члены неправительственных организаций.

     Таким образом, теория «прогрессивного переворота» в воспроизводстве населения в своей описательной части апеллирует не к противозачаточным средствам, а к процессам модернизации и к «новой мотивационной основе». Однако в своей политической части она опускается до самого банального «вмешательства» в частную жизнь и под видом повышения «сознательности» супругов пропагандирует контрацепцию, которая тем самым объявляется причиной сокращения рождаемости. Интересно, что когда вопреки предсказаниям о стабилизации, рождаемость опустилась ниже суммарного коэффициента 2.0 и продолжала падать дальше, о «социальных механизмах, обеспечивающих непрерывное возобновление поколений» вдруг забыли. Теперь те же «механизмы» или «двигатели» через посредство «общемировых закономерностей» сделали снижение рождаемости «необратимым».

     Как стало известно из интервью с А.Г. Вишневским⁴, в низкой рождаемости вообще нет никакой проблемы: ее не только не надо повышать, она нужна в борьбе с подлинной демографической катастрофой — «перенаселенностью мира». «Сегодня альтернативы нет — человечеству сокращаться и мигрировать, а нам участвовать в том и другом». По-видимому, «механизм возобновления поколений» переключился со «стабилизации рождаемости» на ее сокращение т.е. как бы понял, что перестарался с «ростом» населения мира. «Снижение рождаемости в глобальных масштабах ниже уровня простого воспроизводства на достаточно длительный период есть благо, а снижение рождаемости в России, как и на „Западе“ — лишь эпизод такого глобального поворота»⁵. Получается очень мудрая эволюция демографических процессов — устранение угрозы «перенаселенности» через постепенное расползание депопуляции. И не надо никакой демографической политики, никакого «преодоления депопуляции». Ну а если рабочей силы будет не хватать, тогда пригодится трудовая иммиграция.

     Итак, в теории демреволюции допускаются  перебои в работе «социального механизма» возобновления поколений, но распространение  «сознательного» отношения к  рождению детей (с помощью контрацепции) призвано сбалансировать неурядицы и в развивающихся, и в депопулирующих странах. В дополнение к этому предложена эмиграция из бедных — многодетных стран в страны малодетные и относительно благополучные. Теоретически противоречиво, но, по крайней мере, без явного насилия в духе Эрлиха и его единомышленников, требовавших решительных мер при проведении популяционного контроля⁶.

     Ведь  среди активистов «стабилизации  населения» попадаются и такие, искренне опечаленные тем, что «смертность  как политический регулятор или инструмент обычно недооценивается или игнорируется». Профессор К. К. Фунг в демографическом журнале додумался до сведения контроля над рождаемостью к контролю смертности — «каждая смерть в семье определяет квоту рождаемости»! В целях стабилизации населения каждой смерти должно соответствовать одно рождение. Более того, в связи с «несознательностью» репродуктивных семей делаются противозачаточные прививки, которые могут быть нейтрализованы, как только в семейном «накопителе смертей» наберется достаточное их число для осуществления «смертельно желанного» рождения.

     В середине 20 века — в разгар «демографического  взрыва» (вызванного резким сокращением  смертности) в Азии, Африке и Латинской  Америке — создатели «колониального варианта» теории демографического перехода из трех возможных путей ускорения «перехода» к снижению роста населения сразу же отвергли, из гуманных побуждений, торможение или рост коэффициента смертности, а из политических соображений — эмиграцию из перенаселенных стран в более обеспеченные страны.

     Объектом  для манипуляций и вмешательства  в спонтанный ход событий, якобы  угрожающий голодом, экономическим  застоем и политической нестабильностью, была избрана рождаемость, которая  «слишком медленно» реагировала  на «прогрессивные» социально-экономические изменения. Разумеется, развитие промышленности снизило бы рождаемость, но оно было невыгодно, поскольку развитые страны лишались рынка сбыта. Поэтому рождаемость оставалась высокой и росло население, что было названо Уорреном Томпсоном «мальтузианской дилеммой всего колониализма»⁷. Быстрый рост населения в развивающихся странах препятствовал модернизации, которая в соответствии с теорией «демографического перехода» должна была сократить рождаемость и население.