Борис Федорович Годунов - исторический портрет эпохи средневековья

      Англичане, принадлежавшие к «русской компании», по-видимому, не были осведомлены о  мотивах, руководящих московской властью. Им казалось, что со смертью Грозного иссяк для них источник милостей при московском дворе. Бывший тогда в Москве английский посол сэр Еремей Боус очень рассердился на то, что тотчас же по смерти царя Ивана обращение с ним в Москве изменилось. Один Борис Годунов представлялся Боусу другом и покровителем: единственно он, «благородный и честный дворянин некто Борис Федорович Годунов»,  по словам Боуса, неизменно оказывал всякое уважение посланнику и «охотно сделал бы ему и более одолжений, но еще не имел власти». На прощанье Борис прислал Боусу подарок, парчу и соболей, и велел сказать ему, что желает дружбы и братства между их государями и самими ими. Таков был начальный момент отношений Бориса к англичанам. Борис Федорович сразу явил себя их другом в противоположность прочим властным вельможам. Такая дружелюбность оставалась у Годунова неизменной и в последующее время. Борис Федорович Годунов наладил дальнейшие дружественные сношения. В 1586 году англичанам дана была «государева жалованная грамота», или «привилегия», по которой восстановилось их право беспошлинного торга. Но Борис Федорович не изменил ничего в общем направлении московской торговой политики: торговая монополия на Белом море англичанам возвращена не была, Беломорские «пристанища» были распределены между купцами разных наций, и все они могли непосредственно торговать с Москвой. Преимущество англичан ограничивалось только таможенными льготами. Грамота 1586 года была подтверждена в 1596 и 1598 годах на тех же самых основаниях, и,  таким образом, англичане могли только вздыхать о первых благословенных годах их московских операций, когда Грозный утверждал за ними необыкновенные льготы. Не жертвуя интересами государства английским выгодам, Годунов, однако, очень ласкал англичан. Нет надобности останавливаться на сношениях Москвы за время Бориса Годунова с прочими государствами Запада: они были случайны и отрывочны. Москва играла в них пассивную роль и, когда к ней обращались, искала обыкновенно или возможности приобрести новых союзников против своих исконных врагов, или же получить новых поставщиков или покупателей на своих рынках. Далее и выше этих целей московские дипломаты не смотрели. За то эти близкие цели они умели понимать и достигать с большой прямолинейностью и настойчивостью. Пережив ряд тяжких и дипломатических неудач, потеряв многолетние завоевания, ослабев от внутренних неурядиц, московское правительство не потеряло бодрости духа и воли. Оно оказалось готово на новую борьбу тотчас по окончании старой; оно зорко наблюдало и метко оценивало внутренние затруднения своих соседей и хорошо понимало, когда надо уступить и когда дозволительно ударить врага. Эти свойства- бодрость и активность, осторожность и наблюдательность, последовательность и самостоятельность- получали должное признание со стороны: Москву бранили и над ней иногда смеялись, но с ней должны были считаться. Руководитель московской политики Борис Федорович мог хвалиться тем, что заставил соседей признать возрождение политической силы Москвы после понесенных ей поражений.

      В отношении тюрко-татарских народов  политика Бориса Годунова была прямым продолжением политики Грозного. В отношениях Москвы  к европейской группе татар во времена царей Федора и Бориса исходной точкой служило завоевание Москвой Казани и Астрахани. Выйдя Волгой на Каспийское побережье и освоив Среднее и Нижнее Поволжье, Москва окончательно ликвидировала татарскую власть в этих местностях, создав из Астрахани угрозу и татарским народам кавказской группы. Грозному предъявили разного рода претензии и требования как турецкий султан, так и крымский хан. Москве грозили войной и возмездием. Татары из Крыма грозили самой Москве и в 1570-х годах сделали несколько попыток до нее добраться. Однажды только (в 1572году) им удалось подойти к стенам русской столицы, пожечь посады и побить много народа. Это был при Грозном самый страшный набег; остальные не проникали далеко от южных границ в глубь государства. Умудренная горьким опытом, Москва усиленно укрепляла свои южные рубежи. Это привело к тому, что татарские набеги на саму Москву стали неисполнимы. В последний раз крымцы пробрались к Москве в 1591 году, под стенами Москвы встретила их в боевом порядке целая армия. Она не допустила татар к стенам города и грозила им сама нападением. Хан оставался под Москвой менее суток и «побежал». Русские преследовали татар; вернулась их в Крым лишь третья часть. Отражение хана от Москвы было обращено Годуновым в большую победу.

      В отношении татар сибирской группы правительству Бориса Годунова пришлось заново начинать дело покорения, заглохшее  со смертью  знаменитого «велеумного  атамана» Ермака. После гибели Ермака Сибирское царство, захваченное им, вернуло свою независимость: в августе 1584 года русские покинули город Сибирь, и в нем снова сели ханы. Московское правительство решило не упускать из своих рук Сибирской земли. Когда в Москве узнали об оставлении Сибири, ее решено было возвратить: в начале 1586 года туда была послана рать. По московскому обычаю страну осваивали посредством «городов», то есть крепостей. Придя на место к лету 1586 года, воеводы начали ставить города, такие как Тюмень, Тобольск, Томск и другие. Русские города росли почти ежегодно. Свою новую колонию, царство Сибирское, Москва оберегала от чужой эксплуатации. Когда англичане просили о разрешении ездить морем в Печору и Обь (1584г.), московское правительство ответило им, что «пристанищ морских в тех местах нет и приставать тут не пригодится; а лише в тех местах ведутся соболи да кречеты, -и только такие дорогие товары, соболи и кречеты, пойдут в Английскую землю, и нашему государству как без того быть?». В этом риторическом вопросе лучшее объяснение того, что ценила и чего искала Москва в Сибири.

      Общий голос современников приписывал Борису Федоровичу Годунову руководство московской политикой; ему же на счет должны быть поставлены и результаты этой политики. По обстоятельствам данного времени цель московского правительства заключалась в том, чтобы смягчить тяжелые последствия войны Грозного, заставить забыть понесенные Москвой поражения и неудачи и восстановить утраченные ей международное положение. Борису Федоровичу удалось сделать много на этом пути возрождения политической силы Москвы. Намеченная Баторием жертва ускользнула из сетей католической политики и вместо дальнейшего подчинения ей стала сама грозить Речи Посполитой активным выступлением против нее. Пользуясь слабостью нового монарха Речи Посполитой и внутренним расстройством Швеции, Москва напала на Швецию открыто и оружием вернула уступленные ей Грозным земли. В заботах об  улучшении своей торговли, Москва провела ряд мер на северном побережье, направленных на организацию в ее пользу зародившегося там товарообмена, и уничтожила исключительные льготы, данные Грозным английской торговой компании. На востоке и юге Москва продолжала развивать достигнутые ей с покорением Казани и Астрахани военные и колонизационные успехи. Движение в Сибирь и на Северный Кавказ было именно следствием этих успехов. Дело не обходилось и без неприятностей и потерь, но от частых неудач не останавливалось общее движение вперед и не умолялись добытые результаты. Москва не обнаружила страха перед Турцией и Крымом, тянулась к Грузии, покоряла ногайцев и сибирских татар. Она оказывала помощь и поддержку подвластной султану греческой иерархии и от последней требовала признания своего духовного главенства, открыто объявляя себя наследницей греческого царства и притязая на установление в Москве патриархата. Во всех проявлениях московской политической жизни, во всех сношениях с Европой и Востоком чувствуется при Борисе Федоровиче подъем правительственной энергии и возрождение политической силы. Можно сказать, что Борис Годунов достиг своих целей и заставил соседей считаться с Москвой так же, как они считались с ней в лучшие времена Ивана Грозного.

      Внешнюю политику Бориса Годунова можно поэтому  назвать успешной. Не то придется сказать  о политике внутренней: как ни велик  был правительственный талант Бориса Федоровича, он не спас его от крушения. Сложность внутреннего кризиса, в котором пришлось действоватьГодунову, была неодолима.

      Власть  перешла в руки Бориса Федоровича как раз в ту минуту, когда московское правительство осознало силу общественного кризиса, тяготевшего над страной, и поняло необходимость с ним бороться. От своих предшественников по управлению государством,- самого Грозного и Никиты Романовича Юрьева и от таких административных дельцов, каковы были знаменитые дьяки братья Андрей и Василий Щелкаловы, Борис Годунов усвоил положение дела и воспринял известные намерения. Не он, вероятно, был создателем идеи успокоительной политики, но он явился ее проводником и оказался в высшей степени к этому пригодным по своим личным свойствам. Мягкий и любезный, склонный к привету и ласке в личном обращении, «светлодушный», по современному определению, Борис Федорович был чуток к добру и злу, к правде и лжи; он не любил насильников и взяточников. Он отличался личной щедростью и «нищелюбием» и охотно приходил на помощь бедным и обездоленным. Соединяя с большим умом административный талант и житейскую хитрость, Борис Годунов сумел внести в жизнь дворца и в правительственную практику совершенно иной тон и новые приемы. Пристальное знакомство с документами той эпохи обнаруживает большую разницу в этом отношении между временем Грозного и временем Бориса Федоровича Годунова. При Борисе Годунове московский дворец стал трезвым и целомудренным, тихим и добрым, правительство- спокойным и негневливым. Очень характерно для Бориса Федоровича было то, что он вменял себе в заслугу именно гуманность и справедливость. Власть он держал твердой рукой и умел показать ее не хуже Грозного, когда видел в этом надобность. Только Грозный не умел обходиться без плахи и веревки, а Годунов никогда не торопился с ними. На интригу отвечал он не кровью, а ссылками; казнил по сыску и суду; а «государевы опалы», постигавшие московских людей без суда и сыска, при Борисе Федоровиче не сопровождались явным кровопролитием. Современники, не принадлежавшие к числу друзей Бориса Годунова, ставили ему в вину то, что он любил доносы и поощрял их наградами, а людей опальных приказывал их приставам «изводить»- убивать тайно в ссылке. Тайные казни были весьма загадочными и редкими, можно сказать единичными, случаями. Сила правительства Бориса Годунова заключалась не в терроре, которого при Борисе Федоровиче вовсе не было, а в других свойствах власти: она действовала технически умело и этим приобрела популярность. Под его управлением страна испытала действительное облегчение.

      Достигалось это, насколько можно судить, прямым смягчением податных и служебных  требований, предъявляемых правительством к населению. Восстановление иммунитетов, отмененных в последние годы Грозного; уменьшение окладов «дани», то есть прямых податей, и попытка перейти к системе откупов для пополнения «великого государя денежной казны»; частные льготы людям разных сословных групп; поощрение торга, особенно с иностранцами,- вот приблизительно те меры, которыми Борис Федорович думал поднять общественное благосостояние. К общим требованиям и льготам присоединялась широкая благотворительность Бориса Годунова, в которой обнаруживалась его личная щедрость. К денежным подачкам он присоединял и заботу о восстановлении прав и о защите интересов бедных слабых людей: он наказывал обидчиков и взяточников и выставлял напоказ свое «правосудие» и ненависть ко «мздоимству». Особым видом благотворительности в системе Бориса Федоровича Годунова были общественные работы; он прибегал к ним в различных формах и во всех удобных случаях.

      Во  все годы своей власти Борис Годунов чрезвычайно любил строить и оставил после себя много замечательных сооружений. Начал он свои государственные постройки стеной московского «белого» города. С участием Федора Савельева Коня (или Коневе) в тоже приблизительно время построили в Астрахани каменную крепость. С 1596 года начали работать по сооружению знаменитых стен Смоленска, и строил их все тот же «городовой мастер» Федор Конь. Борис Годунов на южных границах государства продолжал строительство Грозного. В 1570-х годах был разработан в Москве план занятия «дикого поля» на юге крепостями и постройка городов была начата; но главный труд выполнения плана пришелся уже на долю Бориса Федоровича. При нем были построены Курск и Кромы, а также Елец, Воронеж, Белгород и другие. Эта сеть укреплений, планомерно размещенных на степных путях закрыла для татар пути к Москве и вообще в московский центр.

      При такой страсти Бориса Годунова к постройкам и сооружениям естественно, что он прибегал к этому средству занять народ и дать ему заработок при всяком подходящем случае. Так, в голодные годы (1601 г. и следующие) кроме подаяния деньгами и хлебом население получало от правительства работу на постройках.

      Борис Федорович мечтал учредить на Руси европейские школы (даже будто бы университеты); он приказывал искать за границей и вывозить в Москву ученых; принимал чрезвычайно милостиво тех иностранцев, которые по нужде или по доброй воле попадали в Москву на службу, для промысла или с торговой целью; много и часто беседовал он со своими медиками-иностранцами; разрешил постройку лютеранской церкви в одной из слобод московского посада.

      При Борисе Годунове московское правительство впервые прибегло к той просветительной мере, которая потом, с Петра Великого, вошла в постоянный русский обычай.

      Политическая  деятельность Бориса Федоровича Годунова не вскрывает никакой «системы» или «программы» его политики. Борис Годунов не объяснял своих действий и намерений никакой обобщающей или объединяющей мыслью, кроме разве общего указания на государственную пользу и общее благосостояние. По известным фактам, Борис Федорович действовал в пользу средних классов московского общества и против знати и крепостной массы. Простой народ очень любил и ценил Годунова, по словам одного современника, рад был служить ему. Политический расчет Бориса Федоровича был дальновиден и для московского правительства был оправдан всем ходом общественной жизни XVI века.  
 
 

2.2 Борис Годунов и русская православная церковь 
 
 

      Совсем особняком стоял в политике Бориса Годунова вопрос об отношениях к православному Востоку. Царь, а не митрополит московский, писал грамоты восточным патриархам; царь разрешал представителям восточно-греческого духовенства въезд в его государство и в столицу; Царь благотворил греческим церквам и духовенству; Царь представительствовал за них перед турецкими властями. Греки взирали на его царское величество как на единственный источник благ и милостей. Официальные встречи с московскими иерархами исчерпывали весь круг необходимого общения с местным церковным миром, а затем перед греками везде появился государев дьяк или иной служилый человек, действовавший именем великого государя.

      Именно  в такой бытовой обстановке был  поднят, обсужден и разрешен вопрос об установлении в Москве патриаршества. Чисто церковный и канонический, он получил характер государственного и политического вопроса по преимуществу и был современниками истолкован как первый крупный политический успех самого Бориса. Не один Борис Федорович, а все вершины московского общества мечтали об установлении в Москве патриаршего сана. К этому вел идеал единого православного христианского царства, который был создан в Византии и требовал, чтобы честь царская и патриаршая стояли вместе и неразлучно, помогая одна другой. Борис Годунов в переговорах с греческими иерархами являлся ловким и удачливым представителем московского правительства, но действовал он отнюдь не за себя, а за все Московское царство и за весь народ «нового Израиля».