Этика Канта

развивает  свою  культуру  и  восходит  к  практической   философии,   чтобы избавиться от  двусмысленности,  рассматривающей  нравственные  принципы”[2, т.4, ч.2, с.242].

      Для Канта нравственное начало  сводится лишь к  субъективному   сознанию долга. Долг есть долг —  чистый долг, исполнять его следует единственно   из уважения к нему. Обосновывая  это  требование  Кант  апеллирует  к  совести. Действительно,  совесть  человека  является  наилучшим  судьей  в   вопросах морали,  высшей  способностью  нахождения  моральной  истины   и   выработки правильного решения и подлинно  нравственной  точкой  зрения,  если  она  не только субъективна, но и соединена  со  знанием  объективной  истины.  Но  у Канта, как  это  видно  в  “Критике  чистого  разума”,  совесть  как  раз  и появляется там, где голос разума умолкает, где  мышление  не  справляется  с познавательными проблемами. Так что совесть у Канта уже  в  своем  появлении по необходимости оказывается субъективной. В учении  Канта  понятие  совести неразрывно связано с дуализмом его философской системы,  которым  проникнута вся человеческая жизнь и который он подчеркивает,  различая  антропологию  и антропономию. Но этот дуализм  не  умаляет  значение  нормативно-критических принципов для реального поведения человека, и  побуждения  совести  являются необходимой   составной   частью   характеристики    личности.    Деятельный практический разум, рассматриваемый Кантом в учении о добродетели,  несет  в себе сознание “внутреннего судилища”, которое и есть совесть.  Это  сознание выражается в изначальных моральных задатках и выводах разума,  в  идеальных, часто основанных на религиозной вере целях и, наконец, в разумном  волнении, то есть в моральном принципе или  основоположении  разума,  сформулированном Кантом еще в 1788 году в “Критике практического разума” и  легшем  в  основу “Метафизики нравов”. В кантовском учении наряду с  эстетической  и  разумной потребностью человека в совести имеет значение и сфера  религиозного  опыта, своего рода “религиозно-совестливая” установка. Речь идет  о  первоначальных задатках моральности, в которых склонности, порыв к действию, само  действие требуют воления, не обходящегося без совести;  временные  ступени  выражения

этих  задатков, а также формы их осознания (смутная, отчетливая и религиозно- верующая) придают учению о совести  законченный  вид.  Учение  о  совести  — это, по сути  дела,  учение  о  благе,  имеющем  всеобщее  значение;  это  — деяние, воля и сознание морального человека.        Принцип “уважения к   моральному   закону”   является   сердцевиной кантовской  этики,  поскольку  в   нем   открывается   измерение   гуманного поведения. Только личность, согласно Канту,  может  выражать  это  уважение,

которое является априорным  чувством;  осознание  этого  уважения  идентично осознанию законообразного долга и имеет  характер  необходимой  всеобщности. Уважение  к  закону  есть  единственная  движущая  сила  морального   долга. Человек, по Канту, не  просто  разумное  существо,  он  призван  побуждаться разумом к  моральному  поведению,  что  выражается  в  почитании  морального закона. Казалось бы, здесь нет  речи  о  личном  стремлении  к  счастью.  Но противоречие  долга  и  стремления  к  счастью  —   лишь   кажущееся.   Кант преодолевает его, утверждая, что счастье отдельного  человека  и  блаженство всего человечества достижимо лишь  тогда,  когда  их  поведение  подчиняется моральному закону. Смысл жизни —  в связи добродетели и  блаженства.  Только такой долг, который способствует  счастью  человека  и  человечества,  имеет этическую ценность. Учение Канта о  долге,  таким  образом,  есть  забота  о достоинстве человека и о счастье человечества. Долг —  “мост”  между  личным

счастьем  и общественным благом, точка оптимального их соединения.        Кант  видит бездну  между тем,  что должно   быть   соответственно безусловному нравственному закону  и  что  есть  в  действительности.  Идеал добра неосуществим в пределах  эмпирического  существования  в  человеческой жизни. Человек смертен. Вопреки “Критике чистого разума”, где  существование Бога и бессмертной души  признано  недоказуемым,  Кант  в  этическом  учении постулирует существование Бога и бессмертную душу по образу и подобию  Божью —   ради  придания  объективности  нравственному  закону.  Здесь   возникает противоречие: Бог и бессмертная душа выводятся  из  нравственности,  а  сама нравственность обусловлена Богом и бессмертной душой. Вообще Кант  связывает мораль с верой человека в  бога.  Кант  считает,  что  религия  должна  быть нравственной,  то  есть   основанной   на   нравственности    и   признавать самоценность  и  самозаконность   нравственности   Упование   на   абсолютно

справедливого   творца,   который   создает    всеправедный    потусторонний миропорядок, где добродетели и  пороку  будет  в  конце  концов  воздано  по заслугам, есть  необходимый  постулат  практического  разума,  без  которого нравственность психологически невозможна для людей. Однако в одной из  своих поздних работ “Религия в пределах только разума” Кант  уточняет  взаимосвязь морали  и  религии.  Упование  на  конечное  осуществление   всесовершенного миропорядка,  являясь  психологически  необходимыми  следствиями  морального умонастроения искажают чистоту нравственного мотива. Сама же  мораль  —   ее объективные нравственные законы —  “не нуждаются в идее о  другом  существе” над  человеком;  “мораль   не   нуждается   в   религии”.   Иными   словами, нравственность должна быть выведена вполне самостоятельно  и  независимо  от религии, она, как говорит Кант,  “довлеет  сама  себе”.  Мораль  имеет  свои специфические мотивы, не сводимые к соображениям  земного  или  религиозного практицизма. Мораль скорее всеобщий человеческий нежели божественный суд.             От религии мораль отличается существенно;  конечно,  Бог — это гарантия совпадения счастья и долга (в мире ином), но для  Канта  важно  то, что нравственное чувство совершенно автономно, рождается не из веры, а  само по себе. В 60-е годы Кант приходит к убеждению, что в Бога  следует  верить, но  доказать  его  существование  трудно,  а  может  быть,   и   не   нужно; теоретические и религиозные принципы не совпадают с нравственными. В  работе “О единственно возможном  доказательстве  бытия  бога”  (1763)  он  напишет: необходимо, нужно быть убежденным в существовании бога, но  вовсе  не  столь необходимо доказать это.  Если  человек  совершает  какой-либо  нравственный поступок из-за боязни воздаяния за гробом, то,  по  мысли  Канта,  на  самом деле это безнравственно, так как богу  тогда  подчиняются,  как  подчиняются

деспоту; “тогда это вовсе не грех, а  политичное  неблагоразумие”  [2,  т.1, с.508]. Не подобное корыстное  благоразумие  и  непрактическое  благоразумие являются источником нравственности. Нравственный императив (так в  эти  годы уже называет нравственные требования немецкий философ) ценен сам по  себе  и поэтому безусловен: ”Цель при моральном императиве в сущности  неопределена, поступок определяется не целью, а восходит  к  свободному  выбору,  цель  же может быть какой угодно.  Моральный  императив  повелевает,  таким  образом, абсолютно,   невзирая   на   цель”[2,   т.1,   с.569].   Мораль   указывает, следовательно,  на  внутреннюю  абсолютную  человеческую  самоценность;  она выходит за границы познавательного отношения, не  включается  в  компетенцию теоретического  разума.  В  ранние   годы   Кант   приходит   к   выводу   о несовместимости нравственности и счастья: их синтез —  благо,  но  это  лишь идеал, и, “поскольку таковой не может быть достигнут  людьми”,  “он  основан

на  вере в божественное содействие”, это  —   идеал,  который  не  может  быть достигнут. Так рождается знаменитая нравственная кантовская антиномия.       Согласно Канту, существует  множество хороших нравственных  качеств, нравственных чувств, которые можно даже  оценить  как  благородные,  хотя  в собственном  смысле  слова  они  не  относятся  к  настоящим   добродетелям. Например, чувства сострадания или благожелательности  прекрасны  и,  однако, слепы и слабы. “Напротив,  если  благорасположение  ко  всему  человеческому роду вообще стало для вас принципом,  которому  вы  всегда  подчиняете  свои поступки, то любовь к нуждающемуся  остается,  но  теперь  она  с  некоторой высшей точки зрения поставлена в истинное  отношение  ко  всей  совокупности ваших обязательств”[2, т.2, с. 137].  Ведь  невозможно,  чтобы  наше  сердце исполнялось нежным участием к каждому, иначе добродетельный  человек,  вечно

проливая  слезы, превратился бы в мягкосердечного  бездельника;  услужливость, сострадание,   мягкосердечие   по   отношению   к   одним   превращается   в несправедливость по отношению к другим людям. Вот  почему,  согласно  Канту, “истинная добродетель может опираться  только  на  принципы,  и,  чем  более общими они будут, тем возвышеннее и благороднее становится добродетель”  [2, т.2, с.138]. Эти-то общие принципы Кант и являются истинной добродетелью,  в то время как сострадание, услужливость и т.  п.  заслуживают  название  лишь адаптированной  (так  сказать,  облегченной)  добродетели.   Так   рождается антиномия чувств и разума, счастья и долга.

      Невозможно замкнуть все многообразие  проблем,  поставленных  Кантом  в этике, на деятельности чистого разума. Поэтому в последние  годы  отмечается тенденция рассматривать физические,  социальные,  терминологические  аспекты его практической философии. В частности, большое внимание уделяется  анализу проблемы деятельности, условия реализации свободы. 

      Свобода и этика: 

                                 “Для  того,  кто  привык  к  свободе,  нет

                            большего несчастья, чем быть  отданным во  власть

                            такого  же  существа,  как   он,  которое   может

                            принудить его отказаться от  своей воли и  делать

                            то, что он хочет”

                                                             И.Кант 

        Свобода  —   “нерв  философии   Канта”  ,  она  “является   одним   из  краеугольных камней морали и религии, а также  ключом  для  систематического построения чистого разума и  разума  спекулятивного”  —   так  характеризует значение проблемы свободы в философии  Канта  метафизически  ориентированные кантоведы.  Кант  не  избегает  языка  метафизики  в  рассмотрении   понятия свободы.  По  существу,  он  не  раскрывает  содержания  ее   безусловности, ограничиваясь утверждениями о негативной свободе, то есть  “свободе  от...”, хотя обращается с понятием “свобода” так, как если  бы  знание  о  ней  было достигнуто. Разум не может объяснить, как возможна эта свобода.  В  “Критике

чистого разума” Кант показал только как  мы можем ее помыслить , не впадая  в противоречие.  доказательство  ее   реальности   он   оставил   для   разума практического. Признавая природное несовершенство человека,  Кант  в  то  же время  видел  в  нем  разумное  существо,   которое   способно   с   помощью собственного разума и нравственного императива ограничивать  и  преодолевать собственные  желания.  “Люди  имеют  достаточно  ума  для   самоконтроля   и морального поведения”.

      Кант, как дуалист, знает только  два уровня  причинности  —   в  рамках природы и свободы,  причем  в  первом  она  понимается  механистически,   во втором —  метафизически, а поскольку  человеческая  свобода  исключается  из природной, постольку природа, тело и дух абсолютно отделены друг  от  друга, тем самым идеи и  гипотезы   о  них  никогда  не  могут  различить  у  Канта правильного различения. Как возможна свобода разумного существа в мире,  где правит необходимость, то  есть  господствует  необходимая,  а  не  свободная причинность? Кант называет понятие свободы “ключом  к  объяснению  автономии воли”. Идею универсальной воли развивает  категорический  императив,  но  он требует третьего связующего звена между утверждаемой  им  волей  человека  и универсальным моральным законом. Этим  третьим  звеном  и  является  понятие свободы.  Благодаря   Идее   свободы   Кант   выявил   особенность   природы человеческого разума —  его  “виновность”,  которая  несет  в  себе  роковое несоответствие между требованиями природы и уровнем  его  возможностей.  Все

попытки   решения   смыслообразующих   жизненных   вопросов   являют   собой метафизическую лестницу человеческого  существования,  которое  погружено  в трагическую ситуацию. Кант видит выход в поиске путей  к  новой  метафизике. Именно с этой  целью  его  позитивная  критика  стала  попыткой  представить спекулятивную философию как  “предтечу”  морали,  как  путь  к  практической философии. Кантовская философия отвергает спекулятивную метафизику, но  лишь с тем, чтобы открыть двери  метафизике  “этизированной”,  она  “ограничивает претензии спекулятивного разума,  позволяя  безгранично  развиваться  разуму практическому;  ...короче,   она   открывает  метафизике  новый  путь...”[2, т.3,с. 190].

      В ранних  набросках  к   своей  моральной  философии   Кант  исходил  из комплексного   понятия   практики,   выражаемого   тремя   различного   рода практическими    ценностями:    умением,    благоразумием    и    мудростью. Соответственно  каждая  из  них   лежит   в   основе   классификации   видов человеческой деятельности  —   технической,  прагматической,  моральной.  На основе такого понимания практики Кант осуществляет  разделение  видов  блага на проблематичное, прагматичное и моральное, как из  этой  триады  выводится различие  гипотетического,  практического  и  категорического   императивов. Умение, по Канту, требует прагматического  измерения  практики,  это  своего рода “тактическое” умение, направленное на собственное благо.  Мудрость  уже направлена на осуществление  морального  закона.  “Императив  нравственности содержит ограничительные условия  всех  императивов  благоразумия”  [2,  т3, с.274].Здесь возникает возможность конфликта между  благоразумным  и  мудрым

поступком, причем только в моральном измерении  человек может обрести  полную свободу и интенсивность.        А как быть  в том случае,  когда   человек   выбирает   поступок, противоречащий долгу?

      Концепция свободы у Канта  допускает неоднозначное толкование  и  может пониматься, во-первых, как  “положительная  свобода”,  при  которой  человек свободен только тогда, когда его действия  определяются  моральным  законом, и, во-вторых, как “нейтральная свобода”,  имеющая  место  в  случаях  выбора человеком правильных  или  неправильных  действий  именно  тогда,  когда  он предпочитает поступок,  противоречащий  долгу.  Для  теории  Канта  оба  эти аспекта свободы  весьма  существенны,  так  как,  с  одной  стороны,  только обусловленность  действия  категорическим   императивом,   то   есть   чисто рациональное  действие  согласуется  с  истинным   характером   ноуменальных сущностей, а с  другой  —   необходимостью  оставить  возможность  моральной ответственности для людей, действующих вопреки закону нравственности,  делая существенной  концепцию  нейтральной  свободы.  Однако  эти  две   концепции свободы несовместимы, когда субъект  действует  вопреки  велению  долга,  он будет свободен в нейтральном смысле и несвободен в положительном.