Английский «готический» роман

В творчестве Э. Бронте живет и главенствует романтическая традиция, сливающаяся с реализмом, проникновением в извечно-человеческие, а тем самым и современные коллизии; ее мастерство проявилось в глубине психологических характеристик и романтической символике. Творчество было средоточием ее существования, потому вести речь о ее жизни - это значит говорить о ее творчестве.

Шарлотта Бронте заметила, что «свобода - воздух Эмили». Дух свободолюбия проявился в ее поэзии. Лирический герой Э. Бронте сродни героям поэтов-романтиков (Шелли, Байрона, Вордсворта, Колриджа). С двумя первыми ее роднит дух протеста и непримиримости, смелость вызова, бесстрашие; с двумя вторыми - пристальный интерес к жизни природы, образ одинокого странника. Однако, в отличие от поэтов «озерной школы», в изображении Эмили природа - это могучая стихия, а человек - свободолюбив и силен, он преодолевает страдания и горечь одиночества.

Дух романтизма воплощен в произведении огромной эмоциональной напряженности - романе «Грозовой перевал». Его называли «романтичнейшим из романов» (У. Пейтер), «дьявольской книгой, объединившей все самые сильные женские наклонности», одним из самых лучших романов «по силе и проникновенности стиля» (Д. Г. Россети), «одним из манифестов английского гения... романом, перерастающим в поэзию» (Р. Фокс).

Э. Бронте мифологизирует реальные конфликты; создавая апофеоз всепоглощающей страсти героев, она изображает их общественную трагедию[7]. «Грозовой перевал» - это роман о любви в условиях социального неравенства и несправедливости; его конфликт определяется столкновением мечты и действительности. Противостоят два мира - подкидыша Хитклифа и обитателей помещичьих усадеб. Хитклиф мстит за свое поруганное человеческое достоинство. Его сильный характер, природная гордость и честность противопоставлены эгоизму, заурядности и дворянской спеси его соперника Эдгара Линтона. Измена Кэтрин, которая предпочла благополучную жизнь на Мызе Скворцов жизни с Хитлифом, нанесла ему незаживающую рану, но не убила его любви. «Я не могу жить без жизни моей! Не могу жить без моей души», - говорит Хитклиф. И как бы вторя ему, о своей неумирающей любви говорит и Кэтрин: «... Я и есть Хитклиф! Он... все мое существо».

Хитклиф - бунтарь, поднимающийся против установленных порядков, против лицемерной морали, против бога и религии, против зла и несправедливости. Хитклиф и Кэтрин могли быть счастливы лишь до тех пор, пока между ними не встали деньги, предрассудки, условности. Однако ничто не смогло убить их любовь, страстное влечение друг к другу. О героях «Грозового перевала» У. Пейтер писал: «Эти фигуры, исполненные таких страстей, но вытканные на фоне неброской красоты вересковых просторов, являют собой типичные образцы духа романтизма»[8].

Глава 2. ГОТИЧЕСКАЯ АТМОСФЕРА В РОМАНЕ Э.БРОНТЕ «ГРОЗОВОЙ ПЕРЕВАЛ»

В полном соответствии с готической традицией пространственная организация «Грозового перевала», глубоко двойственная и потому конфликтно напряженная,  предопределяет логику сюжета. В жилище древнего рода Эрншо кто-то увидит мрачноватую, но все-таки ферму. Для некоторых это  неуклюжий, но все-таки Замок. Готический замок – и  за его пределами колеблемая ветрами вересковая пустошь, дикая природа с шорохами и криками.

Казалось бы, обитатели Грозового перевала надежно защищены от хаоса, который шевелится за его пределами. Но эта защищенность – иллюзия. Дом стоит на границе между двумя мирами, и через него со свистом пролетают злые ветры потустороннего.

Готический замок вообще невозможная для нормальной жизни среда, в нем всегда таится некое архитектурное безумие. Люди здесь чаще всего являются пленниками, даже если им кажется, что они свободны. Готический замок это место, которое должно было служить убежищем от злых сил, но превратилось в свою противоположность,— в темницу.

Готический роман стремится отдалить описываемые события в географическом и временном плане от современности читателя, придавая им тем самым легендарность. События «готического романа» это  всегда «дела давно минувших лет, преданья старины глубокой». Именно с целью легендарного «отдаления» Эмили Бронте использует «рассказ в рассказе», чрезвычайно характерную для готической литературы конструкцию. В рассказ мистера Локвуда, которого непогода занесла в мрачный дом на юру и познакомила с его неприветливым хозяином, вмонтирован  рассказ Эллен Дин, очевидца тех далеких событий, память о которых таится в стенах старой усадьбы.

Эта «рамка» из двух рассказов, в которую заключена, по сути, недавняя история, придает ей статус нереальности, небывалой сказочности. Вспомним, что с готическим замком всегда должно быть связано «наследственное предание», и именно его излагает жильцу хлопотливая домоправительница Эллен Дин, домашнее божество сначала Грозового перевала, а потом Мызы Скворцов.  Эта женщина во всех смыслах хранительница – как домашнего очага, так и  сказания о некогда живших предках. Не случайно Кэтрин Эрншо говорит ей в бреду: «Я вижу тебя старухой, у тебя седые волосы и  сгорбленные  плечи».  Состояния сна, бреда, галлюцинаций всегда приближают готического героя к тем прорехам в обыденной ткани жизни, где обнажается древняя правда мифа.

В рассказе Нелли происходит поэтическая мифологизация, в сущности, очень современной истории – истории наследства, а это одна из ключевых тем литературы XIX века. В исполнении этой мифической сказительницы история наследства превращается в жутковатую легенду о загадочном найденыше, который был усыновлен основателем рода и привел этот род к падению.

Когда-то, в незапамятные времена, Грозовой перевал был домом, где царили уют, тепло домашнего очага и веселье. До тех пор, пока однажды старый Эршно не вернулся из дальних странствий, держа под плащом какой-то таинственный предмет.  Доставая из-под плаща маленького смуглого заморыша, Эрншо сказал жене: «Смотри, жена! Сроду никогда ни от кого мне так не доставалось. И все же ты  должна принять его как дар божий, хоть он так черен, точно родился от дьявола».

Готический «злодей» облечен тайной притягательности и происхождения. Он всегда является из мрака, из ниоткуда. Силуэт готического героя окутывает таинственный мрак, о его происхождении и прошлом ничего не известно. Он обладает странным магнетическим обаянием и загадочной властью над людьми, которая позволяет предположить его связь с потусторонними силами. Он – существо иной, нечеловеческой природы. Об этом догадывается Элен Дин: «Уж не оборотень ли он, или вампир?»

Готический злодей всегда активен. К нему «сходятся все нити повествования», от него «зависит развитие действия». Своими злодеяниями он дает импульс событиям и, в конечном счете, образует сюжет.  Мотив «обреченного дома» в романе реализуется благодаря тому, что Хитклиф, одержимый жаждой мести за свою поруганную любовь к Кэтрин, строит козни и подталкивает семьи своих обидчиков к разорению и гибели.

Необразованность отличает Хитклифа от других «готических» злодеев, как правило, людей, обладающих выдающимимся талантами и знаниями. Эта неокультуренность в сочетании с могучими страстями создают образ человека, воплощающего собой демонизм самой природы с ее страшной, кровавой,  движимой слепыми инстинктами жизнью.  Не случайно его имя переводится как «холм, поросший вереском».

И Хитклиф увлекает Кэтрин в блуждание по вересковой пустоши. Эти двое настолько одно, что просто по логике вещей не могут быть вместе в земной жизни. Этой любви нет места на земле, потому что она безмерна. С ее помощью нельзя устроиться, на ней ничего не построишь. В отличие от любви Эдгара Линтона, любовь Хитклифа не может дать Кэтрин надежных жизненных благ. Это не ровный огонь домашнего очага, согревающий в зимнюю стужу. Это порывистое, обжигающее пламя, которое должно спалить дотла. Глубинная родственность Хитклифа и Кэтрин, их органическая, нерасторжимая привязанность друг к другу наводили некоторых критиков на мысль о том, что они, выросшие вместе, действительно, брат и сестра (Хитклиф мог в силу неизвестных обстоятельств оказаться внебрачным сыном старого Эрншо) и между ними встает стеной древний запрет на кровосмесительные отношения. Думается, подобные построения слишком прямолинейны и не учитывают художественных закономерностей романтизма и готического романа, им порожденного. Хитклифу и Кэтрин совсем необязательно быть братом и сестрой по крови: духовная соприродность, их связывающая,  уже сама по себе создает ту особую магию родства, при которой земной брак невозможен. «Нелли, я и есть  Хитклиф!» – говорит Кэтрин, и то, что кажется практичной Нелли «бессмыслицей», на самом деле, выражает глубочайший смысл этих судорожных, порывистых отношений. Хитклиф это природная, дикая, нецивилизованная часть самой Кэтрин. Их роднит самозабвенное упоение бессмысленной жестокостью. Кэтрин злобно щипает Эллен, когда та отказывается выйти из комнаты во время ее свидания с Эдгаром Линтоном. Хитклиф с садистской жестокостью изводит влюбленную в него Изабеллу. Весь «интерьер» романа наполнен дикой руганью, страшными угрозами, рукоприкладством и жестокостью.

В «готической» литературе человек – жертва судьбы и ее пленник. Замок – пространственный образ этой утверждаемой жанром беспомощности человека, в ужасе оцепеневшего  перед судьбой. Не случайно персонажи готического романа часто оказываются пленниками в замке или монастыре. Например, Аналогичная ситуация складывается в «Грозовом перевале». «Злодей» Хитклиф держит в заточении Кэтрин-младшую и Нелли Дин, чтобы заставить Кэтрин выйти замуж за его сына Линтона и тем самым отдать ему свое имение. В заточении оказывается и Изабелла Линтон, которая на свою беду совершает «романтический побег»  с Хитклифом, будучи не в силах противостоять его бесовскому обаянию, и, в конце концов, оказывается во власти безжалостного тирана, который мучает ее до тех пор, пока она не сбегает из этой тюрьмы. Затворником живет на Грозовом перевале Линтон, сын, рожденный Изабеллой от Хитклифа, орудие его будущей мести.

После смерти Кэтрин Хитклиф в прямом смысле перестает жить. Проклятье, которое он произносит в порыве неутоленной страсти, – «Будь со мной всегда… прими какой угодно образ… Сведи меня с ума, только не оставляй меня в  этой  бездне, где я не могу тебя найти!» – услышано. Вечно желанный призрак любимой женщины не оставляет его ни на минуту. Все его помыслы, чувства и желания устремлены только к одному: мстить живым за свою утрату, обрекая их на ту самую невозможность развития, которая кроется в  мотиве инцеста. Дурная бесконечность повторений выражается в назойливом повторе одних и тех же имен. Хитклиф, превращающий сына своего былого мучителя в свою жертву, делает попытку повернуть время вспять. Вновь девушка по имени Кэтрин выходит замуж за Линтона. Вновь в Кэтрин влюблен батрак, неотесанный дикарь, который рос, как чертополох на пустоши, и даже не умеет читать.  Только теперь Кэтрин – дочь той, незабытой, бессмертной, чей образ повсюду  мерещится Хитклифу. Линтон – нежизнеспособный, хилый сын Хитклифа и Изабеллы, плод брака без любви, ущербный отросток обреченного рода. А батрак – Гэртон, сын Хиндли, которого Хитклиф воспитал так же, как воспитали его самого. Воронка, в которую все засасывается.

Хитклиф выжигает  ростки живой жизни, чтобы весь мир превратить в кладбище, создать живописный готический пейзаж, странный мир, населенный блуждающими призраками несбывшейся любви.
«Что не напоминает о ней? Я  и  под  ноги  не могу взглянуть, чтоб не возникло здесь на  плитах  пола  ее  лицо!  Оно  в каждом облаке, в каждом дереве – ночью наполняет воздух, днем возникает  в очертаниях предметов – всюду вокруг меня ее образ! Самые  обыденные  лица, мужские и женские, мои собственные черты – все дразнит меня подобием. Весь мир – страшный паноптикум, где все напоминает, что она существовала и  что я ее потерял».
Вересковая пустошь, кладбище с беспокойными мертвецами возле обветшалой церкви и –  дом, над которым тяготеет проклятье. Где обитают призраки и притаилась смерть. Где взаперти томятся девы. Где справляют зловещие похороны и безрадостные свадьбы. Где медленно иссякает жизнь. Где остановилось время.

Образ «мертвой возлюбленной» со всеми его потаенными смыслами возникает в «Грозовом перевале» с первых же страниц. Призрак Кэтрин, умершей двадцать лет назад и не находящей покоя в могиле, явился обезумевшему от страха Локвуду и, пытаясь вырваться из холодных, цепких пальцев смерти  в женском обличье, он «притянул кисть ее руки к пробоине в окне и  тер  ее  о  край разбитого стекла, пока не потекла кровь, заливая простыни; но  гостья  все стонала: “Впустите меня!” – и держалась все так же цепко…».

Начиная с этого потрясающего эпизода, мотив «мертвой возлюбленной» с той или иной степенью выраженности струится через весь роман. Для него она, мертвая, живее всех живых. «Ты знаешь, что я был не в себе, когда она умерла: непрестанно, с рассвета  до рассвета, я молил ее выслать ко мне свой призрак. Я крепко верю  в  духов; верю, что они могут бродить среди нас – и действительно бродят, существуют бок о бок с нами. В день, когда ее похоронили, выпал снег. Вечером я пошел на кладбище. Вьюга мела, как зимой… А кругом пустынно. Я не боялся,  что ее глупый муж станет шататься у ее приюта в  тот  поздний  час,  а  больше никого не могло туда принести. Оставшись с ней один и сознавая, что  между нами преградой только два ярда рыхлой  земли,  я  сказал  себе:  “Я  снова заключу ее в объятия! Если она холодна, я стану думать,  что  это  холодно мне, что меня пронизывает северный ветер; и если  она  неподвижна,  скажу, что это сон". Я взял в сарае лопату и принялся копать изо всех сил».
Совершая этот богохульный жест, он бросает вызов мертвецам, как они с Кэтрин часто делали в детстве, когда вдвоем бродили по кладбищу и подзадоривали друг друга. Она умерла, но он продолжает играть в игру, понятную только им двоим, объединяющую их, как ритуал, как пароль. Рассказать Эллен Дин об этой игре побуждает Хитклифа портрет Кэтрин, который он видит на стене в доме своего уже поверженного врага Эдгара Линтона. Он не объясняет, почему хочет забрать этот портрет. Но мы догадываемся, что им движет то же безрассудное желание спасти любимый облик от испепеляющего бега времени, которое заставило его разрыть ее могилу. Портрет Кэтрин – вполне готический артефакт и такой же знак прошлого, как и старинная рукопись, в роли которой в романе выступает найденный Локвудом дневник Кэтрин на страницах старого евангелия. Вспомним, что у Кэтрин в минуты бреда возникло предчувствие того «призрачного» посмертного существования, на которое она будет обречена: охваченная лихорадкой, она говорит Эллен, что видит «черный шкаф», в котором «отражается чье-то лицо».   «И сколько я ни убеждала, – рассказывает Эллен Локвуду – я никак не могла ее уверить, что это она сама…». Не тронутое тлением лицо Кэтрин в «черном шкафу» гроба, застывшее лицо на портрете и плачущее лицо призрака в окне – всё это размноженный зеркальными отражениями лик «мертвой возлюбленной», который в неистовом идолопоклонстве созерцает готический герой, пытающийся своей ненасытной памятью отвоевать ее «образ» у небытия.