Марк Твен – гений смеха, великий юморист и сатирик

   В  "Налегке" Твен рассказывает о  Неваде и Калифорнии своих молодых  лет. Никогда еще Твен не смеялся так искренно и самозабвенно.  В то же время все, о чем говорит писатель, вызывает его непритворный восторг. "Население  этих  городов  было  текучее,   беспокойное  и  энергичное. Удивительный народ!  -  так  начинает  Твен  свою  известную  характеристику хлынувших на  Тихоокеанское побережье США  американских старателей.  -  Ибо, заметьте,  здесь  собралось двести тысяч  молодых мужчин -  не  каких-нибудь слабонервных,  жеманных юнцов в белых перчатках, нет - это все были крепкие, бесстрашные молодцы,  волевые  и  настойчивые,  наделенные  всеми качествами  великолепной мужественности:  это  были  избранники богов,  цвет человечества... Удивительный народ, прекрасный народ!"

   Твен  и не думает скрывать от читателя,  что единственной целью, которая привела этот  "цвет человечества" в  Неваду и  Калифорнию,  была  пожирающая жажда  богатства  и   что  "избранники  богов"  заполняли  досуг  пьянством, картежной игрой и поножовщиной. "...В  игорных домах среди табачного дыма  и  брани теснились бородатые личности... а на столах возвышались кучи золотого песка, которого хватило бы на  бюджет какого-нибудь немецкого княжества...  Люди  плясали и  ссорились, стреляли и  резали друг  друга,  каждый день  к  завтраку газеты сервировали своим читателям свежий труп, убийство и дознание..." "Словом,  -  как бы  подводит итог  писатель,  -  здесь было все,  что украшает жизнь и придает ей остроту".

   Знакомя читателя с  пылевой бурей в  Неваде,  "Невадским зефиром",  Твен демонстрирует виртуозную технику  американского юмора.

   "Воздух  был  густо  усеян одушевленными и неодушевленными предметами, которые летали туда и сюда, то появляясь, то исчезая в бурлящих волнах пыли. Шляпы,  куры  и зонтики парили в поднебесье;  чуть пониже их  были одеяла, железные вывески,  кусты герани и черепица;  еще пониже половики и  бизоньи шкуры...  уровнем ниже застекленные двери,  кошки и  маленькие детишки;  еще ниже  дровяные склады,  легкие экипажи и  тачки;  а  в  самом низу,  всего в тридцати -  сорока футах от земли,  бушевал ураган кочующих крыш и пустующих земельных участков".

   Случись такая буря в Европе,  ей не миновать бы от автора "Простаков за границей" жестокого порицания,  но поскольку  она в Америке, то вызывает лишь веселый,  поощрительный смех.  Природа  ведет себя буйно,  свободно и  весело, как бы под стать населяющим ее людям.

   При том молодой Твен далек от намерения  замалчивать недостатки в  жизни  своей  страны.   Уже   самые  первые  его  опыты  в   области  обличительной журналистики показали огромные возможности Твена как  сатирика-реалиста. (Старцев А.И. Марк Твен. Собр. соч. в 8 томах. Том 1. - М.: Правда, 1980 // http://lib.ru/INPROZ/MARKTWAIN/marktven.txt) 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

   Особенности юмористических произведений Марка Твена 

   Ранний  Твен — до «Приключений Тома Сойера» (1876) — относится к числу писателей, чье творчество закладывало основы реализма в американской литературе. Его юмористические рассказы 60—70-х годов очень близки к фольклорному жанру небылиц.

   В первых произведениях Твена поэтика  небылицы, не утрачивая отличительных  черт фольклора, становится фактом литературы. Центральный персонаж ранних твеновских юморесок — фольклорный «простак» с его наивностью и здравым смыслом, несколько поверхностными, но в целом всегда верными оценками людей и событий. С этим героем, в котором обобщены характерные приметы людей фронтира, в повествование Твена входит красочная действительность тех только что заселенных штатов, где быт еще не устоялся и еще не успели стать нормой отношения, типичные для буржуазного общества. Твен, успевший накопить богатый опыт газетчика, порывает со всевозможными условностями, всевластными в произведениях эпигонов романтизма, и едва ли не все его произведения этого периода — начиная со «Знаменитой скачущей лягушки из Калавераса», которую напечатал в 1865 г. в своем журнале Брет Гарт, — внутренне полемичны по отношению к литературным штампам. Однако объект его пародии — не только творцы бульварной литературы, но и все искусственное, отклоняющееся от демократических установлений фронтира и сдерживающее энергию живой жизни.

   Герои ранних рассказов Твена способны ощутить поэтическое начало жизни, поэтому смех данного этапа светлый, задорный. Жизненная энергия его  героев рвется наружу, громко заявляя  о себе. Писатель ищет проявления этой энергии даже среди неодушевленных предметов. Оказывается, что ощущение неисчерпаемости возможностей скрыто в самых простых будничных вещах, к которым привык глаз и на которых не останавливается человеческая мысль. Невероятное богатство интересных возможностей заложено в часах, ломающихся на самый разный лад («Мои часы»), в велосипеде, падающем каждый раз по-новому («Укрощение велосипеда»), в недисциплинированной человеческой памяти («Разговор с интервьюером»).

   В этом легко убедиться, сравнив юмореску Твена "Мои часы" (1870) с близким  к, ней по содержанию рассказом юмориста 40-х годов Филдса. Героем рассказа является некий бедняк, на последние деньги купивший часы, обладавшие, согласно уверению продавца, "превосходным ходом". Но, сделав эту покупку, он убеждается в том, что его надули самым безжалостным образом. Отныне его жизнь превращается в бесконечную цепь визитов к мошенникам-часовщикам, которые на все жалобы своего незадачливого клиента отвечают одной и той же фразой: "Часы нуждаются в чистке". Услышав это заверение чуть ли не в сотый раз, бедняк приходит в отчаяние и отказывается от дальнейшей борьбы с судьбой, подсунувшей ему под видом часов некое орудие пытки.

   Сопоставляя рассказ Твена с типичным произведением  рядового американского юмориста, можно  осознать величину дистанции, разделявшей рассказы великого писателя и характерные образцы традиционного "газетного" юмора. Внутри одной и той же сюжетной схемы происходит полное перераспределение акцентов. В рассказе Филдса все часовщики однолики, все говорят одно и то же; в рассказе Твена и сами они, и их реакции — разнообразны и индивидуальны.

   У них есть своя "физиономия", своя ярко выраженная индивидуальность, и  писателя чрезвычайно интересуют все  ее проявления. Его явно занимают инициатива часов, их внутренняя раскованность, размах их деятельности, в результате которой они как бы получают власть над той силой, которой они призваны служить, над самим временем. Уходя вперед, они опережают современную эру на тысячелетия, отставая — они плетутся в далеком прошлом. "Октябрьский листопад крутился в воздухе, а они уже радовались ноябрьскому снегу. Они торопили с взносом денег на квартиру, с уплатой по разным счетам. Я незаметно отстал от времени и очутился на прошлой неделе. Вскоре я понял, что один-одинехонек болтаюсь посредине позапрошлой недели, а весь мир скрылся из виду далеко впереди. Я уже поймал себя на том, что в грудь мою закралось какое-то смутное влечение, нечто вроде товарищеских чувств к мумии фараона в музее, и что мне хочется поболтать с этим фараоном, посплетничать с ним на злободневные темы". В отношении Твена к часам есть нечто и от любознательности первооткрывателя, и от наивного любопытства ребенка, который ломает и портит вещь, чтобы узнать, как она устроена. Это впервые увиденное им устройство он демонстрирует во всех его деталях.

   Открывая  мир заново, писатель подвергает рассмотрению каждое из явлений его жизни, стараясь при этом не упустить ни одной микроскопической подробности, касающейся объекта его  внимания. Приближая предмет к  читателю, он всегда стремится повернуть  его какой-то особой, новой, неожиданной стороной. Иногда эта цель достигается посредством смещения пропорций. Дабы освежить характер читательского восприятия, Твен демонстрирует явление в увеличенном виде.

   Одной из важнейших сторон его изобразительной  манеры является особый эпически неторопливый ритм повествования. Так, в "Укрощении велосипеда" одно ультранезначительное событие в жизни героя, о котором, казалось бы, и говорить-то не стоит, разрастается до масштабов своеобразной "Илиады", излагается с учетом всех его перипетий, периодов и этапов. "Мы тронулись с места значительно быстрее, тут же наехали на кирпич, я перелетел через руль, свалился головой вниз, инструктору на спину, и увидел, что машина порхает в воздухе, застилая от меня солнце...". Подобный отстраненный ракурс восприятия, позволяющий как бы обновить представления о привычных, примелькавшихся, по-будничному незначительных событиях жизни, распространяется на явления не только материального, но и духовного мира читателя.

   Несравненный  мастер комического диалога Марк Твен любит уточнять смысл отвлеченных понятий, подвергая их буквальной расшифровке. Так, "война", происходящая в мире теннессийской журналистики, из метафоры превращается в живую реальность и входит в маленький мирок газетной редакции во всеоружии своих кровавых атрибутов: резни, выстрелов, насилия, увечий и т. д.

   Предельная  конкретность этой "хроникальной" зарисовки помогает Твену с большой  точностью и полнотой воссоздать гангстерские нравы американской прессы. Переключение объекта в новый  план, составляющее один из главных художественных приемов Твена в его рассказах, происходит и благодаря особым повествовательным принципам. В них чаще всего присутствует рассказчик, и именно это обстоятельство содействует созданию их юмористически отстраненного рисунка. Писатель особенно любит показывать действительность через восприятие простодушного, непосредственного человека, "простака", который видит все вещи в их истинном виде и в бесхитростной, наивной манере повествует о своих жизненных впечатлениях. Этот прием имеет для Твена огромное, почти универсальное значение. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

   Поздний Твен: от юмора к  сатире 

   Примерно  с середины 1890-х годов в творчестве Твена очерчивается новое направление, обозначается заключительный этап его  художественных исканий, продолжавшийся до кончины писателя в 1910 г. Заметно меняется стилистика Твена: юмор уступает место сатире. Среди причин этого изменения творческого почерка были личные. Судьба была безжалостна к стареющему Твену, который раньше казался ее баловнем, эталоном успеха и семейного благополучия. Один за другим уходят из жизни люди, которых Твен любил: старшая дочь Сузи, старший брат Орион, жена Оливия, младшая дочь Джин. В 1894 г. обанкротилось принадлежавшее Твену издательство, Твен оказался в долгах, стало сдавать здоровье. В это время на одну из газетных «уток» он отозвался телеграммой с гениальной остротой: «Слухи о моей смерти преувеличены».  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

   Заключение 

   Подводя итоги, хотелось бы еще раз вспомнить  о целях данной работы, заданных во введении:

   Во-первых, Марк Твен был и остается самым  известным американским писателем  в России. Он быстро получил славу  первого юмориста Америки, и слава  эта с течением времени  крепла и ширилась. На пике карьеры он был, вероятно, самой популярной фигурой в США. Уильям Фолкнер писал, что он был «первым по-настоящему американским писателем, и все мы с тех пор — его наследники», а Эрнест Хемингуэй писал, что «вся современная американская литература вышла из одной книги Марка Твена, которая называется “Приключения Гекльберри Финна”». Из русских писателей о Марке Твене особенно тепло отзывались Максим Горький и Александр Куприн. Во  время своей известной поездки в США в 1906  году  А.М.Горький встретился с Твеном.  В музее Горького в Москве есть фотография,  на которой запечатлена эта  встреча.  Алексей Максимович смотрит на  Твена  пристальным ласковым взглядом.  Имеется  литературный набросок Горького,  портрет  Марка Твена: «У  него на  крупном черепе -  великолепные волосы,  -  какие-то буйные языки белого, холодного огня, - пишет Горький, очарованный старым писателем. - Из-под тяжелых,  всегда полуопущенных век редко виден умный и острый блеск серых глаз,  но,  когда они взглянут прямо в твое лицо,  чувствуешь, что все морщины на нем измерены и останутся навсегда в памяти этого человека.»[ М.Горький. Собр. соч. в 30 тт., т. 10. М., ГИХЛ, 1951, стр. 309]

   Во-вторых, предпринятый в работе анализ юмористических рассказов Марка Твена убеждает меня в том, что он сделал юмор одним  из способов реалистического осмысления и воссоздания действительности.

   По  книгам Твена,  его рассказам, повестям, путешествиям мы знакомимся с американским  народом,  его  историей,  обычаями,  с  красотой  американской природы.

   Советский поэт Николай Асеев писал:

                   "Я очень люблю

                   Марка Твена.