Парижская нота: литературное поколение русской диаспоры

     Важнейшим слагаемым культурной работы Русского Зарубежья стала организация  образования. Эмигранты сумели создать  на чужбине развитую сеть учебных  заведений. Во Франции, Чехословакии, Китае  и других странах действовало  около 30 русских вузов. Один Русский  научный институт был основан  в Берлине, другой  в 1928 г. в Белграде. В итоге большинство россиян в изгнании на протяжении жизни как минимум одного поколения сохранило основные элементы наследия ─ язык, знание литературы и истории и любовь к ним и, что особенно важно, верность своему русскому самосознанию.

     Любое учреждение культуры или образования  нуждается в печатной продукции (главным образом, в книгах), которая их объединяет. В Русском Зарубежье эта потребность была особенно велика, поскольку эмигрантские школы возникали, буквально не имея самого необходимого. В странах с многочисленной русской диаспорой начало процветать издательское дело, включая периодические издания самого различного толка. Эти издания стали политической трибуной эмигрантской диаспоры, площадкой для самореализации невостребованных в иноязычном окружении мастеров культуры, единственной возможностью для эмигрантов публиковаться на русском языке.

     Русское Зарубежье должно было заботиться об объединении разбросанных по миру сограждан, сохранении и развитии их самосознания. Любое печатное слово — газеты, журналы, книги — было действенным  и фактически единственным средством  достижения этих целей. Рассеянные по земному шару группы эмигрантов были немногочисленны и, как правило,  слишком бедны, чтобы основать собственную  радиостанцию: для ее организации  необходима была государственная лицензия, и по тем временам она не обладала большим радиусом действия. Поэтому  основная роль в поддержании и  укреплении чувства единства Русского Зарубежья принадлежала издательскому  делу.

       Печатание и распространение русского слова  позволяли эмигрантам продолжать творческую деятельность и поддерживали развитие их интеллектуальной и культурной жизни. Россияне воспроизводили за рубежом свою родину: создавали издательства, выпускавшие произведения русских классиков, книжные лавки и библиотеки.

     Для представителей культуры крайне важно  не терять связь с корнями, а для  людей, сознающих серьезность вынужденной  оторванности от Родины и истоков, это  тем более не пустой звук. Необходимо было поддерживать связь на ментальном, сознательном уровне – через духовную и творческую мысль. Не удивительно  поэтому, что изгнанники видели в  издательском деле основное средство решения своих специфических  проблем: сохранить и приумножить  культурное наследие Родины в надежде  использовать его впоследствии на благо  освобожденной России. Недостатка в  потенциальных авторах не было, но, учитывая условия, в которых находились эмигранты, и обстановку мирового экономического кризиса, создать новое издательство или найти издателя было делом  нелегким. Еще сложнее было организовать распространение изданий среди  разобщенных и небогатых потенциальных  читателей. Цены нужно было устанавливать  как можно более низкие, что  было непросто, поскольку тиражи были небольшими, а сбыт — сложным  и дорогостоящим. Реклама не была эффективной. Трудно было найти, например, мецената, потому что редко кому могло показаться выгодным финансировать малотиражную, специфическую по целевой аудитории, газету. Лучшим средством оповещения о выходе в свет произведения были обзоры книжных новинок в журналах и газетах, но их составление было сопряжено со столкновением групповых интересов, пристрастий, давало повод для зависти и конфликтов между отдельными людьми. Книжные магазины отказывались брать большое число экземпляров книг или журналов; их владельцы предпочитали приобретать издания, которые они могли продать наверняка. Непроданные экземпляры возвращались в издательство, которое должно было оплачивать еще и расходы на пересылку.

     В Берлине издательское дело было представлено наиболее широко как в смысле разнообразия содержания печатной продукции, так  и с точки зрения исполнения —  полиграфии, оформления книги, иллюстраций. Это многообразие пошло на убыль  после того, как изменения в  экономике вынудили многих представителей интеллигенции, а вместе с ними и  их печатные органы покинуть Берлин. Ученые обосновались в Праге, наиболее активные в творческом отношении писатели, художники, философы направились в  Париж; некоторые остановили свой выбор  на Белграде или Риге. После 1925 г. центром издательской деятельности стал Париж и оставался им до 40-х гг. ХХ в. В то же время переиздания произведений популярных авторов и классиков осуществлялись чаще всего в Риге, а научные публикации — в Праге на средства находившихся там русских научных учреждений и при поддержке президента Томаша Масарика.

     Обстоятельства  финансового характера сказывались  в том, что ни один писатель Русского Зарубежья не имел постоянного издателя, равно как и  ни у одного издательства не было стабильного круга авторов. Писатели были готовы публиковаться  у любого издателя, часто одно и  то же произведение они отдавали в  разное время в несколько издательств, обслуживавших различные книжные  рынки. Попытки внести больше порядка  и честности в дела потерпели  неудачу: пиратство процветало —  произведения, опубликованные в одном  журнале или газете, перепечатывались другими без оплаты авторских  прав, одни и те же вещи могли выходить у разных издателей.

     Одно  издательство являло собой исключение. ИМКА основала издательство ИМКА-Пресс. Первоначально оно было создано для издания учебников и литературы для чтения (преимущественно религиозного характера) для военнопленных. ИМКА-Пресс сосредоточила внимание на технической литературе и стала проводить в жизнь программу выпуска учебников; она, однако, не удалась, так как была задумана слишком широко. В 1925 г. ИМКА-Пресс перенесла свою деятельность в Париж, где стала основным издателем книг по философии и религии, журнала Свято-Сергиевского Богословского института “Православная мысль” и журнала “Путь”, органа бердяевской Религиозно-философской академии. Кроме того, ИМКА-Пресс издавала произведения художественной литературы. Продолжительность существования издательства, благодаря финансовой поддержке ИМКА, позволила ему стать источником духовной, интеллектуальной пищи для Русского Зарубежья и оставаться таковым в течение всего рассматриваемого периода.

     “Петрополис” и “Слово” выпустили многотомные собрания сочинений. Это были хорошо изданные книги, как правило, напечатанные в соответствии с требованиями старой орфографии. По случаю юбилея какого-либо писателя выпускались специальные издания, например, к столетию со дня рождения Толстого в 1928 г. или к столетию смерти Пушкина в 1937 г.

     Советские издания классиков стали конкурировать  с продукцией Русского Зарубежья  по своей доступности и полиграфическому исполнению  в начале 30-х гг. Однако, несмотря на то, что советские книги  были гораздо дешевле, многие эмигранты  отказывались их покупать (и даже читать), потому что они были напечатаны в  соответствии с новой орфографией, а слово “Бог” в них писалось с прописной буквы.

     Первоначально большая часть издательств выпускала  два вида книжной продукции: переиздания  русских писателей-классиков и  публикации новых произведений хорошо известных писателей-эмигрантов. Одной  из первейших забот было переиздание  произведений писателей-классиков  — Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского, Чехова, — тех книг, которые изгнанники хотели бы иметь под рукой. Такие  популярные авторы, как В.И. Немирович-Данченко, А. Амфитеатров и М. Алданов, легко находили издателей, их сочинения выходили большими тиражами. Новые произведения И. Бунина, Д. Мережковского, А. Ремизова, Б. Зайцева, А. Куприна и И. Шмелева находили свой, пусть небольшой, рынок сбыта. У писателей же молодого поколения возникали большие сложности с публикацией своих книг. Так было с В. Сириным (Набоковым), Г. Газдановым и Н. Берберовой, если говорить только о самых известных. Чаще всего их произведения печатались только в журналах. Еще труднее было тем, кто начал писать в середине 30-х гг., в частности, из-за их модернистского стиля и собственно тематики.

     Только  в 1925 г. за границей существовало 364 периодических издания на русском языке.  Начиная с 20-х гг. русскоязычные газеты выходили в Праге, Берлине, Париже. На газетных страницах отразились вехи в истории русской эмиграции, ее повседневная жизнь. Среди наиболее известных газет русской эмиграции – орган республиканско-демократического объединения «Последние новости» (Париж, 1920–1940 гг., ред. П.Милюков), «Возрождение» (Париж, 1925–1940 гг., ред. П.Струве), газеты «Звено» (Париж, 1923– 1928, ред. Милюков), «Дни» (Париж, 1925–1932, ред. А.Керенский), «Россия и славянство» (Париж, 1928–1934, ред. Зайцев) и др. “Последние новости” были наиболее известной, широко читаемой газетой Русского Зарубежья. Они выходили под редакцией Петра Милюкова без перерывов с 27 апреля 1920 г. до 2 июня 1940 г., т.е. вышли в последний раз накануне того дня, когда немцы вошли в Париж. “Последние новости” и “Возрождение” в Париже, “Руль” в Берлине, “Сегодня” в Риге и “Новое время” в Белграде имели читателей во всей русской диаспоре.

     Как только эмигранты осели на новом месте жительства, они начали возрождать традицию издания “толстых” журналов, альманахов. Литературные и художественные журналы, такие как “Версты”, “Встречи”, “Веретено”, “Звено”, выступали как выразители определенных эстетических и философских взглядов.

     Издававшаяся  в Праге “Воля России” просуществовала  около десяти лет, в Париже выходили более долговечные и влиятельные  “Современные записки”.

     “Воля России” возникла как приложение к одноименной газете. Их издавала группа эсеров, наиболее влиятельной  фигурой которой был критик Марк Слоним. Журнал признавал существование “единой русской литературы” вне зависимости от того, где она создавалась — в Советском Союзе или за его пределами. Он знакомил эмиграцию с литературой советской метрополии. Эти связи ослабли после того, как социалистический реализм был провозглашен единственно допустимой в Советском Союзе эстетической доктриной. Главным достижением журнала было то, что он предоставил свои страницы писателям-модернистам и авангардистам молодого поколения, таким, как Марина Цветаева, Сирин (Набоков). Молодые авторы были убеждены в том, что их печатают слишком редко. Редакторы полагали, что публиковать произведения никому не известных писателей, чей стиль или тематика могут шокировать читателей старшего поколения, слишком рискованно. Это в первую очередь относилось к прозе. Поэтический раздел был вотчиной поэта М. Цейтлина и Ф. Степуна, которые более внимательно относились к молодым авторам, в особенности к представителям модернистской и парижской школы эмигрантской поэзии.

     “Современные  записки” предоставляли свои страницы стихам Марины Цветаевой, Б. Поплавского, Г. Иванова, В. Ходасевича и более  молодых поэтов. Раздел прозы был  монополизирован такими маститыми  писателями, как Бунин, Зайцев, Алданов, А. Ремизов, И. Шмелев, М. Осоргин и Сирин (В. Набоков). Правда, в 30-е гг. журнал помещал прозу молодых, таких, как В. Яновский и Г. Газданов.

       1.2. События жизни русской литературной эмиграции в кругу Парижской ноты. Спор Ходасевича с Адамовичем. 

       Литература  осталась наиболее цельным и крупным  островом русской культуры в изгнании. Она в первое время обеспечивала некоторую цельность русской  культуры за рубежом. В этой ситуации она сохранила свои основные виды и жанры: проза, поэзия, литературная критика; роман, рассказ, поэма. Длительное время сохраняла она и язык (даже иногда старую орфографию), манеру литературного письма в том разнообразии, которым отличался Серебряный век. Литература даже в изгнании сохранила  традиционное влияние на другие сферы  творчества: живопись, музыку, сценографию.

       Для налаживания некоего подобия  национальной духовной жизни требовалось  творческое общение. Между тем, единого  писательского объединения за границей никогда не существовало. Единственный «всеэмигрантский» писательский съезд был организован в 1928 г. в Белграде сербским королем Александром I. А в основном духовная жизнь эмиграции стала собираться вокруг небольших интеллектуальных точек тяготения: издательств, образовательных и просветительских учреждений.

       К 1928 г. сложилась особая общность русских литераторов, которую позднее мемуаристы назвали “блистательным Монпарнасом”. В прямом смысле живя на Монпарнасе, молодежь вела в его ночных кафе вдохновенные разговоры о литературе, музыке, справедливости, судьбе, смерти, Боге. С Парижем связана деятельность литературных кружков и групп. Это был период подъема молодой литературы. Молодые парижские эмигранты-литераторы объединились в группу «Кочевье», основанную ученым-филологом и критиком М. Слонимом. В 1923-1924 гг. собиралась группа поэтов и художников «Через». В круг общения входили многие, независимо от формальной принадлежности – будь то Союз молодых поэтов, группа “Перекресток” или левое объединение “Кочевье”. “Создался особый климат духовный – многие участники монпарнасских собраний ему обязаны”. В кафе Монпарнаса разворачивались литературные дискуссии. На Монпарнасе стал притягательным центром Адамович. По словам современника, здесь в четверговые и субботние вечера в беседах, в спорах кристаллизовалось мироощущение, которое Борис Поплавский назвал парижской нотой, создавалась новая школа эмигрантской поэзии, известная под этим именем - Парижская нота.

       В этой атмосфере возникли “Числа”  – журнал Н.Оцупа, оставшийся более  всех других, кроме “Современных записок”, памятником эпохи 1930–1934 гг., бывший основным печатным органом писателей «незамеченного поколения», долгое время не имевших своего издания. «Числа» - это атмосфера безграничной свободы, где может дышать новый человек. Новое издание открывалось вступительным словом, полностью созвучным поэтам “ноты”: “У бездомных, у лишенных веры отцов или поколебленных в этой вере, у всех, кто не хочет принять современной жизни, как она дается извне, обостряется желание знать самое простое и главное: цель жизни, смысл смерти. “Числам” хотелось бы говорить главным образом об этом... Жизнь без своего загадочного и темного фона лишилась бы своей глубины...”. Журнал отличало высокое, на уровне дореволюционных изданий, качество полиграфического исполнения.