Проблема интертекстуальности в романе Т. Кибирова «Лада, или Радость. Хроника верной и счастливой любви»

      «Что-то грустно душе, что-то сердцу больней,

      Иль взгрустнулося мне  о бывалом?».

      Что же его беспокоит? Возможно, судьба русской деревни? Ведь «в Колдунах-то, тетя Шура, тогда всё, конечно же, другое было, брехали собаки, петухи пели, пахло скотиной, деревня во сне бормотала, ворочалась, дышала и жила, а теперь до весны никого уже здесь не будет – только ты да Барсик, да на другом конце Ритка Сапрыкина». «Кто помер, кто переехал в город или еще куда, кто продал родную избу городским дачникам». И вряд ли вы сможете противостоять натиску цивилизации с ее культурными представителями. Вас сменят «городские описатели деревни, над которыми потешался Бунин: «Иду и колосья пшена разбираю…».

      Поэтому Кибиров грустит, несмотря даже на «невиданный уже многие годы урожай яблок». «Спросите, что же в этом печального? А то, что девать его было некуда, и стоящий над Колдунами бунинский антоновский аромат знаменовал не довольство и изобилие, а заброшенность и оскудение, и больно было видеть ломящиеся в буквальном смысле под тяжестью плодов деревья».

      К тому же автор проявляет «нестерпимую жалость ко всяким обречённым старушкам и собачкам, к беззащитным лесам, небесам и загаженным тихоструйным водам, к ошалевшим от пьянства и бессмыслицы балбесам…».

      И безрадостный пейзаж «некогда колхозных», а ныне «непонятно чьих, заброшенных и зарастающих уже и кустарником» полей, «простирающихся почти до горизонта», навевает ему тоскливые мысли.

      А если бы он вновь посетил любимое, его родное местечко, «поэтически прозываемое Девичьим борком», то, возможно бы, с ужасом увидел, что на месте «дружного и многочисленного семейства сосен и сосеночек» безжизненно торчат засохшие пеньки да «карандаши» обломанного «молодняка», и с горечью узнал бы, что вековые (и не только) стволы «подкошенных» деревьев «черные» лесорубы без оглядки и боязни вывезли, распилили на доски и продали на подмосковном нелегальном рынке.

      А может быть, Т. Кибиров смотрит  шире и больше переживает за дальнейшую судьбу своих русских персонажей?  Ведь случайно или нет, но они останутся, как говорится, «при своих»: старушка Егоровна так и будет  доживать, довольствуясь нищенской пенсией, в заброшенной деревне вместе со своей драгоценной Ладой; а безработный Жорик не избавится от пагубной привычки, хотя «при всех стараниях так никогда и не сопьётся по-настоящему».

      Отрицательным персонажам в лице старшего Быка (тоже, вероятно, русского, с «говорящей фамилией»  Голощапов) Кибиров уготовил вполне предсказуемый конец: во время сцены  насилия над Жориком он «вдруг схватится за сердце, и отдаст свою неистовую душу Богу».

      А вот иммигрант Чебурек выгодно  женится на одной учёной даме, «справит»  паспорт, разбогатеет и подарит  Жоре, зная его потребности… ящик шведской водки. Из добрых побуждений…

      И фельдшер Юлий, «полный еврейский юноша», найдет место в жизни: станет светилом ветеринарии, и «однажды за ним пришлют специальный вертолёт, чтобы он спас чем-то обожравшегося президентского ретривера».

* * * *

«Ну а Александра Егоровна с Ладой, они-то будут жить долго и счастливо.

И вообще не умрут.

Никогда.

Потому  что…».

      Здесь Т. Кибиров «спотыкается». Он не навязывает читателю своего мнения на этот счет, предоставляет  возможность каждому подумать над  многоточием. И хотя эпилог романа про  Ладу начинается эпиграфом А. Пушкина: «…Больше ничего не выжмешь из рассказа моего», по-моему, Тимур Юрьевич опять лукавит… 

     ЗАКЛЮЧЕНИЕ 

     Анализ  творческой индивидуальности Т. Кибирова, рассмотренной в интертекстуальном  аспекте, позволяет сделать некоторые  выводы как относительно своеобразия  поэтики автора, так и относительно его мировоззрения.

     На  раннем этапе своего творчества Кибиров  формально принадлежал к концептуалистам  и до сих пор использует некоторые  характерные для этого направления  приемы. Но ностальгическая модальность, личный лиризм, ироничное, преимущественно негативное, отношение к постмодернизму и конструктивный диалог с претекстами все дальше уводят его от концептуалистов.

     Интертекстуальность помогает Т. Кибирову найти свое место  в литературе. На содержательном уровне интертекстуальность авторского сознания отражается в том, что Кибиров предпочитает осмыслять уже существующие точки зрения авторов на явления культуры или объективной реальности. Это не значит, что он не способен к самостоятельному суждению. Он учитывает опыт предшественников для придания заимствованным цитатам приращения смысла и дополнительной глубины.

     Личностный  лиризм Т. Кибирова  выделяет его  среди постмодернистов. Автор стремится  видеть в сиюминутном вечное, рассматривать  явления окружающего мира в соотнесении  с ценностями культуры, литературы и религии. Это определяет его отношение к культурной традиции XIX века и неприятие модернизма.

     На  стилистическом уровне проза Т. Кибирова характеризуется сочетанием разговорной  лексики и синтаксиса с литературными  оборотами и возвышенной поэтической лексикой. Сочетание стилистически разнородных интертекстем создает стилистическую эклектику и фрагментарность, в целом характерные для постмодернизма. Стилистический, словесный эклектизм не разрушает, а обогащает индивидуальный стиль поэта. Разнообразные цитаты и аллюзии служат для выражения авторской мысли.

     Ирония  Т. Кибирова в большинстве случаев  не преследует целей критики или  обличения, она не создает конфликта. Сочетание её с глубоким личным лиризмом создает своеобразную модальность, характерную именно для Т. Кибирова. Работая с интертекстом, автор постоянно стремится найти в «чужих» словах «свое» содержание, ясно прописывая свои намерения и модальность по отношению к каждой интертекстеме.

     Т. Кибиров – один из наиболее интересных современных российских авторов, а его творчество заслуживает самого серьезного литературоведческого изучения.

СПИСОК  ЛИТЕРАТУРЫ

 

1. Абашева М.П.  Русская проза в конце XX века: становление авторской идентичности. С. 7.

2. Абашева М.П.  Литература в поисках лица (русская проза в конце XX века: становление авторской идентичности). Пермь, 2001.

3. Айзенберг  М. Вместо предисловия // Личное  дело №. 1991. С. 6.

4. Алешковский  А. В сторону здравого смысла // Литературное обозрение. 1998. №1. С. 31, 33.

5. Архангельский  А. Транзитный путь из варяг в греки. Тимур Кибиров гуляет сам по себе // Известия, 2003, 16 апр.

6. Архангельский  А. «…Был всесилен вот этот  язык!»: почти все Тимура Кибирова // Лит. газета. 1993. № 27. С. 4.

7. Бавильский  Д. Сентиментальное путешествие,  или Тимур Кибиров: стихи только о любви // Контакт. 1996. № 24. 24-30 июня. С. 8 – 9.

8. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс; Универс, 1994. – 616 с.

9. Богданова  О.В. Постмодернизм в контексте  современной русской литературы (60-е – 90-е годы ХХ века – начало ХХI века).  СПб., 2004.

10. Богомолов  Н.А. От Пушкина до Кибирова. Статьи о русской литературе, преимущественно поэзии. М., 2004.

11. Гандлевский  С. Сочинения Тимура Кибирова. Сантименты. Белгород: Риск, 1994. С. 5 –  10.

12. Гаспаров М.Л. Пародия // Литературный энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1987. С. 268.

13. Зубова Л.  Прошлое, настоящее и будущее  в поэтике Тимура Кибирова. //

14. Золотоносов  М. Логомахия: Знакомство с  Тимуром Кибировым. Маленькая  диссертация // Юность. 1991. № 5. С. 78 – 81.

15. Зорин А.  Музыка языка и семеро поэтов. Заметки о группе «Альманах» // Дружба народов. 1990. № 4. С.240 –  249.

16. Ильин И.П.  Постмодернизм. Словарь терминов. М., 2001.

17. Кибиров Т.    Двадцать сонетов к Саше Запоевой // Знамя. 1995. С. 3 – 5.

18. Кибиров Т.  Жизнь Константина Устиновича  Черненко// Родник. 1990.

№ 2. С. 18 – 20.

19. Кибиров Т.  «Кто куда, а я – в Россию…»  М.: Время, 2001. 

20. Кибиров Т.  Л.С. Рубинштейну (отрывки) // Атмода. 1989. 21 августа. С. 5.

21. Кибиров Т. Сереже Гандлевскому. О некоторых аспектах нынешней социокультурной ситуации // Новый мир. 1991. № 6. С. 107 – 109.

22. Кибиров Т.  Сантименты. Восемь книг. Белгород: Риск, 1994.

23. Кибиров Т.  Эклога // Соло. 1990. № 1. С. 60.

24. Кибиров Т. Общие места // Задушевная беседа: Лит. сборник. М.: Самиздат, 1986. С. 42 – 73.

25. Кристева Ю. Избранные труды: Разрушение поэтики. М., 2004. 

26. Курицын В.  Три дебюта Тимура Кибирова  в 1997 году // Литературное обозрение. 1998. № 1. С. 37 – 39.

27. Кузьмина Н.А. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка. Екатеринбург-Омск, 1999.

28. Лекманов О.  Саша vs. Маша. 20 сонетов Тимура Кибирова и Иосифа Бродского //Литературное обозрение. 1998. № 1. С. 35 – 36.

Литературное     обозрение. 1998. №1. С. 24 – 28.

29. Лотман Ю.М.  К проблеме типологии текстов  // Лотман Ю.М. Статьи по семиотике  культуры и искусства. СПб., 2002, С. 102 – 124.

30. Мартовицкая  А. Тимур Кибиров: «Писать хорошими  рифмами – слишком легко» // Культура. 2005. № 6. С. 6.

31. Немзер А.С. Тимур из пушкинской команды //  Немзер А.С. Замечательное десятилетие русской литературы. М., 2003. С. 287 – 302; Немзер А.С. Три предисловия: Тимур Кибиров.

32. Немзер А.С. Горечь, и жалость, и гнев. Тимур Кибиров. Шалтай-Болтай //  Немзер А.С. Замечательное десятилетие русской литературы. М.: Захаров, 2003. С. 591 – 593.

33. О присуждении премии журнала «Знамя». Писатель Т.Кибиров // Лит. газета.  1995. 25 янв. С. З.

34. Панов А.  Постмодернизм с человеческим  лицом // Независимая газета. 1993. 12 дек. С.7.

35. Пушкин А.С.  Евгений Онегин. М.: Художественная  литература, 1984.

36. Скоропанова  И.С. Русская постмодернистская  литература: Учеб. пособие. М., 1997.

37. Селавина Е.  Тимур Кибиров: «взял барашек  карандашик…» // Известия. 1999.

38. Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь. (К теории пародии) // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 132 – 216.

39. Шабурова М.  Тимур Кибиров: «Нет вечных  культурных ценностей» // Книжное  обозрение. 2005. № 6. 14 февр. С. 3.

40. «Я не вещаю  – я болтаю…» Беседа Виктора Куллэ с Тимуром Кибировым. С. 10, 15.