Реформа языка Карамзина

   Просвещенные  Афины, где, так сказать, возрастали  все наши искусства и науки, - Афины производили также своих  героев, которые в великодушии  и храбрости не уступали лакедемонским.  Фемистокл, Аристид, Фокион! Кто  не удивляется вашему величию?  Вы сияете в истории человечества, как благодетельные светила, - и вечно сиять будете! - Сам божественный Сократ, первый из мудрецов древности, был храбрый воин; от высочайших умозрений философии летел он на поле брани умирать за любезные Афины - и я не знаю, кто более имеет причин любить и защищать свое отечество - сын Софронисков или какой-нибудь абдерит: первый наслаждается в нем всеми благами жизни, цветами природы, искусства, самим собою, своим человечеством, силами и способностями души своей; а второй в благословенной Абдере - живет, и более ничего. Для кого страшнее узы варваров? Сократ, сражаясь за Афины, сражается за место своего счастия, своих удовольствий, которые вкушал он в садах философских, в беседе друзей и мудрецов, - абдерит и под игом персидским может быть абдеритом {Говорят еще, что упражнение в науках или в искусствах расслабляет телесные силы, нужные воину; но разве ученый или художник непременно должен морить себя в кабинете? Соблюдая умеренность в трудах своих, он может служить отечеству рукою и грудью не хуже других граждан. Впрочем, не атлетовы силы, но любовь к отечеству делает воинов непобедимыми.}.

   Что принадлежит  до Рима, то науки не могли  быть причиною его падения,  когда Сципионы посвящали им  все свободные часы свои и  были Сципионами; когда Катон, умирая вместе с республикою, в последнюю ночь жизни своей читал Платона; когда Цицерон, ученейший римлянин своего времени, презирал опасность и гремел против Катилины. Сии герои были питомцы наук, и притом герои; более таких мужей - и Рим бессмертен в своем величии!

   Я согласен, что чрезмерная роскошь, которая  царствовала наконец в Риме, была  пагубна для республики: но какую  связь имеет роскошь с науками?  Сия политическая и нравственная  язва перешла в Рим из стран  азиатских вместе с великим богатством, которое бывает ее источником и пищею. Чем же обогатились потомки Ромуловы? Конечно, не науками, но завоеваниями - и таким образом причина славы их сделалась наконец причиною их погибели.

   Успех  самых приятных искусств нимало  не зависит от богатства. Поэт, живописец, музыкант имеют ли нужду в Моголовых сокровищах для того, чтобы сочинить бессмертную поэму, написать изящную картину, очаровать слух наш сладкими звуками? Потребны ли сокровища и для того, чтобы наслаждаться великими произведениями искусств? Для первого нужны таланты, для второго потребен вкус: и то и другое есть особливый дар неба, который не в мрачных недрах земли хранится и не с золотым песком приобретается {Но чем же в бедной земле будет награжден писатель или художник? Похвалою, одобрением, удовольствием своих сограждан: вот то, что истинному артисту всего милее, всего дороже! - Музы не умеют считать денег и бегут от железных сундуков, на которых гремят замки и запоры. Там, где любят их чистым сердцем; где умеют чувствовать красоту их - там они всем довольны, довольны бедною хижиною и ключевою водою. В другое место не заманишь их и славным бриллиантом португальской королевы.}.

   И кто  имеет более алчности к богатству  - просвещенный человек или невежда?  Человек с дарованиями или глупец? Философ ценит умозрения свои дороже золота. Архимед не взял бы миллионов за ту минуту, в которую воскликнул он: "Эврика! Нашел! Нашел!" Камоэнс не думал о своем имении, когда тонул корабль его, но, бросившись в море, держал он в правой руке "Лузиаду". Сии отменные люди находят в самих себе источник живейших удовольствий - и по тому самому богатство не может быть их идолом.

   Но сколько  заблуждений в науках! Правда, для  того, что они несовершенны; но  предмет их есть истина. Заблуждения  в науках суть, так сказать, чуждые наросты и рано или поздно исчезнут. Они подобны тем волнистым облакам, которые в час утра показываются на востоке и бывают предтечами златого солнца. Из темной сени невежества должно идти к светозарной истине сумрачным путем сомнения, чаяния и заблуждения; но мы придем к прелестной богине, придем, несмотря на все препоны, и в ее эфирных объятиях вкусим небесное блаженство. Высочайшая премудрость не хотела нас удалить от нее сими различными затруднениями, ибо мы можем преодолеть их и, сражаясь с оными, чувствуем некоторую радость во глубине сердец своих: верный знак того, что действуем согласно с нашим определением! {Во всяком случае, где мы удаляемся от мудрого плана натуры, от ее цели, обыкновенно чувствуем в душе своей некоторую тоску, неудовольствие, неприятность. Сие противное чувство говорит нам: "Ты оставил путь, предписанный тебе натурою: обратись на него!" Кто не повинуется сему гласу, тот вечно будет несчастлив. - Напротив того, всегда, когда действуем сообразно с нашим определением или с волею великого творца, чувствуем некоторое тихое удовольствие, радость. Сие чувство говорит нам: "Ты идешь путем, предписанным тебе натурою: не совращайся с оного!"}

   Кажется,  будто натура, скрывая иногда  истину - по словам философа Демокрита - на дне глубокого кладезя, хочет единственно того, чтобы мы долее наслаждались приятным исканием и тем живее чувствовали красоту ее. Так нежная Дафна бежит и скрывается от страстного Палемона, единственно для того, чтобы еще более воспалить жаркую любовь его!

   "Науки  с искусствами вредны и потому, - продолжает их славный антагонист, - что мы тратим на них драгоценное  время"; но как же, уничтожив  все науки и все искусства,  будем употреблять его? На земледелие, на скотоводство? Правда, что земледелие и скотоводство всего нужнее для нашего существования; но можем ли занять ими все часы свои? Что станем мы делать в те мрачные дни, когда вся природа сетует и облекается в траур? Когда северные ветры обнажают рощи, пушистые снега усыпают железную землю и дыхание хлада замыкает двери жилищ наших; когда земледелец и пастух со вздохом оставляют поля и заключаются в своих хижинах? Тогда не будет уже книг, благословенных книг, сих верных, милых друзей, которые доселе услаждали для нас печальную осень и скучную зиму, то обогащая душу великими истинами философии, то извлекая слезы чувствительности из глаз наших трогательными повествованиями. Священная небесная меланхолия, мать всех бессмертных произведений ума человеческого! Ты будешь чужда хладному нашему сердцу; оно забудет тогда все благороднейшие свои движения, и сие пламя всемирной, любви, которое развевают в нем творения истинных мудрецов и друзей человечества, подобно угасающей лампаде блеснет - и померкнет!.. Руссо! Руссо! Память твоя теперь любезна человекам; ты умер, но дух твой живет в "Эмиле", но сердце твое живет в "Элоизе" - и ты восставал против наук, против словесности! И ты проповедывал счастие невежества, славил бессмыслие, блаженство зверской жизни! Ибо что иное, как не зверь, есть тот человек, который живет только для удовлетворения своим физическим потребностям? Неужели скажут нам, что он, удовлетворяя сим потребностям, спокоен и счастлив? Ах нет! На златом диване и в темной хижине он беден и злополучен; на златом диване и в темной хижине чувствует он вечный недостаток, вечную скуку. Один, чтобы наполнить сию мучительную пустоту сердца, выдумывает тысячу мнимых нужд, тысячу мнимых потребностей жизни; {Вот главная причина роскоши! Следственно, науки, будучи врагами праздности, суть враги и сей самой роскоши, которая питается праздностию.} другой, угнетаемый бременем мысленной силы своей, ищет облегчения в совершенном забвении самого себя или прибегает к ужасному распутству. - Так, конечно! Человек носит в груди свой пламень Этны: живое побуждение деятельности, которое мучит праздного, - искусства же и науки суть благотворный источник, утоляющий сию душевную жажду.

   "Но  разве добродетель не может  занять души твоей? - возражает  Руссо. - Учись быть нежным сыном,  супругом, отцом, полезным гражданином, человеком, и ты не будешь празден!" Что же есть мораль, из наук важнейшая, альфа и омега всех наук и всех искусств? Не она ли доказывает человеку, что он для собственного своего счастия должен быть добрым? Не она ли представляет ему необходимость и пользу гражданского порядка? Не она ли соглашает волю его с законами и делает его свободным в самых узах? Не она ли сообщает ему те правила, которые разрешают его недоумения во всяком затруднительном случае, и верною стезею ведет его к добродетели? - Все животные, кроме человека, подвержены уставу необходимости: для них нет выбора, нет ни добра, ни зла; но мы не имеем сего, так сказать, деспотического чувства, сего естественного побуждения, управляющего ими; вместо его дан человеку разум, который должен искать истины и добра. Зверь видит и действует; мы видим и рассуждаем, то есть сравниваем, разбираем и потом уже действуем.

   "Отчего  же те люди, которые посвящают  жизнь свою наукам, нередко имеют  порочные нравы?" - Конечно, не  оттого, что они в науках упражняются, но совсем от других причин: например, от худого воспитания, сего главного источника нравственных зол, и от худых навыков, глубоко вкоренившихся в их сердце. Любезные музы врачуют всегда душевные болезни. Хотя и бывают такие злые недуги, которых не могут они излечить совершенно; но, во всяком случае, действия их благотворны - и человек, который, невзирая на нежный союз с ними, все еще предается порокам, во мраке невежества сделался бы, может быть, страшным чудовищем, извергом творения. Искусства и науки, показывая нам красоты величественной натуры, возвышают душу; делают ее чувствительнее и нежнее, обогащают сердце наслаждениями и возбуждают в нем любовь к порядку, любовь к гармонии, к добру, следственно - ненависть к беспорядку, разгласию и порокам, которые расстроивают прекрасную связь общежития. Кто чрез мириады блестящих сфер, кружащихся в голубом небесном пространстве, умеет возноситься духом своим к престолу невидимого божества; кто внимает гласу его и в громах и в зефирах, в шуме морей и - собственном сердце своем; кто в атоме видит мир и в мире - атом беспредельного творения; кто в каждом цветочке, в каждом движении и действии природы чувствует дыхание вышней благости и в алых небесных молниях лобызает край Саваофовой ризы: тот не может быть злодеем. На мраморных скрижалях истории, между именами извергов, покажут ли нам имя Бакона, Декарта, Галлера, Томсона, Геснера?.. Наблюдатель человечества! Будь вторым Говардом и посети мрачные обители, где ожесточенные преступники ждут себе праведного наказания, - сии несчастные, долженствующие кровию своею примириться с раздраженными законами; спроси - если не онемеют уста твои в сем жилище страха и ужаса, - спроси, кто они? И ты узнаешь, что просвещение не было никогда их долею и что благодетельные лучи наук никогда не озаряли хладных и жестоких сердец их. Ах! Тогда поверишь, что ночь и тьма есть жилище грей, горгон и гарпий; что все изящное, все доброе любит свет и солнце.

   Так! Просвещение  есть палладиум благонравия - и когда вы, вы, которым вышняя  власть поручила судьбу человеков, желаете распространить на земле область добродетели, то любите науки и не думайте, чтобы они могли быть вредны; чтобы какое-нибудь состояние в гражданском обществе долженствовало пресмыкаться в грубом невежестве, - нет! Сие златое солнце сияет для всех на голубом своде, и все живущее согревается его лучами; сей текущий кристалл утоляет жажду и властелина и невольника; сей столетний дуб обширною своею тению прохлаждает и пастуха и героя. Все люди имеют душу, имеют сердце: следственно, все могут наслаждаться плодами искусства и науки, - и кто наслаждается ими, тот делается лучшим человеком и спокойнейшим гражданином - спокойнейшим, говорю: ибо, находя везде и во всем тысячу удовольствий и приятностей, не имеет он причины роптать на судьбу и жаловаться на свою участь. - Цветы граций украшают всякое состояние - и просвещенный земледелец, сидя после трудов и работы на мягкой зелени с нежною своею подругою, не позавидует счастию роскошнейшего сатрапа.

   Просвещенный  земледелец! - Я слышу тысячу возражений, но не слышу ни одного справедливого. Быть просвещенным есть быть здравомыслящим, не ученым, не полиглотом, не педантом. Можно судить справедливо и по правилам строжайшей логики, не читав никогда схоластических бредней о сей науке; не думая о том, кто лучше определяет ее: Томазий или Тширнгауз, Меланхтон или Рамус, Клерикус или Буддеус; не зная, что такое энфинемата, барбара, целарент, ферио и проч. Для сего, конечно, недостанет земледельцу времени, - ибо он должен обработывать поля свои; но для того, чтобы мыслить здраво, нужно только впечатлеть в душу некоторые правила, некоторые вечные истины, которые составляют основание и существо логики, - для сего же найдет он в жизни своей довольно свободных часов, равно как и для того, чтобы узнать премудрость, благость и красоту натуры, которая всегда пред глазами его, - узнать, любить ее и быть счастливее.

   Я поставлю  в пример многих швейцарских,  английских и немецких поселян,  которые пашут землю и собирают  библиотеки; пашут землю и читают  Гомера и живут так чисто, так хорошо, что музам и грациям не стыдно посещать их. Кто не слыхал о славном цирихском крестьянине Клейнийоке, у которого философы могли учиться философии, с которым Бодмер, Геснер, Лафатер любили говорить о красотах природы, о величестве творца ее, о сане и должностях человека? - Недалеко от Мангейма живет и теперь такой поселянин, который читал всех лучших немецких и даже иностранных авторов и сам пишет прекрасные стихи {Многие из них читал я в "Немецком музеуме".}. Сии упражнения не мешают ему быть трудолюбивейшим работником в своей деревне и прославлять долю свою. "Всякий день, - говорит он {Один из моих знакомых был у него в гостях.}, - благодарю я Бога за то, что он определил мне быть поселянином, которого состояние есть самое ближайшее к натуре и, следственно, самое счастливейшее".

   Законодатель  и друг человечества! Ты хочешь  общественного блага: да будет  же первым законом твоим - просвещение!  Гласом оного благодетельного  грома, который не умерщвляет  живущего, а напояет землю и воздух питательными и плодотворными силами, вещай человекам: созерцайте природу и наслаждайтесь ее красотами; познавайте свое сердце, свою душу; действуйте всеми силами, творческою рукою вам данными, - и вы будете любезнейшими чадами неба!

   Когда  же свет учения, свет истины озарит всю землю и проникнет в самые темнейшие пещеры невежества: тогда, может быть, исчезнут все нравственные гарпии, доселе осквернявшие человечество, - исчезнут, подобно как привидения ночи на рассвете дня исчезают; тогда, может быть, настанет златый век поэтов, век благонравия, - и там, где возвышаются теперь кровавые эшафоты, там сядет добродетель на светлом троне. -

   Между  тем вы составляете мое утешение, вы, нежные чада ума, чувства  и воображения! С вами я богат  без богатства, с вами я не один в уединении, с вами не знаю ни скуки, ни тяжкой праздности. Хотя живу на краю севера, в отечестве грозных аквилонов, но с вами, любезные музы! с вами везде долина Темпейская - коснетесь рукою, и печальная сосна в лавр Аполлонов превращается; дохнете божественными устами, и на желтых хладных песках цветы олимпийские расцветают. Осыпанный вашими благами, дерзаю презирать блеск тщеславия и суетности. Вы и природа, природа и любовь добрых душ - вот мое счастие, моя отрада в горестях!.. Ах! Я иногда проливаю слезы и не стыжусь их!

   Меня  не будет - но память моя  не совсем охладеет в мире; любезный, нежно образованный юноша,  читая некоторые мысли, некоторые  чувства мои, скажет: он имел  душу, имел сердце!

КОММЕНТАРИИ

   Статья  написана зимой-весной 1793 года, впервые опубликована в альманахе "Аглая", 1794, ч. I. Воспроизводится по изданию: Карамзин Н.М. Избранные сочинения в двух томах. М.; Л., 1964. Т. 2. Стр. 122-142. Примечания Г. Макогоненко.

   ...фарос... - маяк.

   ...эфоры... - в древней Спарте избранные представители народного собрания, наблюдавшие за действиями администрации.

   ...сын  Софронисков... - греческий философ  Сократ, сын малоизвестного скульптора  Софрониска.

   ...или  какой-нибудь абдерит... - Абдерит - житель города Абдера, греческой колонии. Абдера считалась захолустным городком, с отсталой, по сравнению с древнегреческой, культурой. Отсюда нарицательное "абдерит" - смешной провинциал, небольшой культуры человек.