Внешняя политика Китая в эпоху реформ

Чрезмерная роль политико-идеологического фактора  в советско-китайских отношениях рубежа 80-90-х годов привела к  тому, что они стали развиваться  не по всему спектру обычных межгосударственных отношений, но прежде всего в русле, определявшемся лидерами консервативного  крыла. Заинтересованность КНР в  активизации контактов с представителями  советской партийной номенклатуры и военного руководства объяснялась  не только соображениями идеологического  или политико-стратегического характера (воспрепятствовать дальнейшей экспансии  “буржуазной идеологии” и “мирной  эволюции” социалистических стран  к капитализму, уменьшить давление на Пекин со стороны Запада, ослабить международную изоляцию КНР после  событий на площади Тяньаньмэнь), но и стремлением к быстрому обновлению вооруженных сил Китая. На этом настаивали сторонники более быстрой модернизации и укрепления китайских вооруженных  сил в лице военных и партийных  леворадикалов, по-прежнему рассматривавших  мировую политику в военно-силовых  категориях. Активное военное сотрудничество СССР и КНР в сочетании с  тесными связями консервативных партийных кругов двух стран грозило  вылиться в случае победы августовского  путча в формирование военно-стратегического  альянса Москвы и Пекина, что было чревато непредсказуемыми последствиями  для всей системы международных  отношений. В прессе, которая поддерживалась силами, попытавшимися организовать переворот в августе 1991 г., стала  популярной позиция, что “обе страны по раздельности противостоят одному и тому же врагу”, и это представлялось основой для “всеобъемлющего  взаимодействия”.

Провал августовского  путча, отстранение от политической власти в России коммунистической партии, победа в Москве антикоммунистических и в то время прозападных сил  затормозили процесс сближения  Москвы и Пекина. Тем более, что  в своих отношениях с Пекином  в то время российские власти, охваченные прозападным “романтизмом”, стремились не отходить от установленных США  и Западной Европой стандартов, старательно  подчеркивали расхождения с китайским  руководством в подходах к правам человека. Китай в системе российских внешнеполитических приоритетов ставился после США, стран Западной Европы, Японии и Южной Кореи.

Тем не менее  в декабре 1991 г. Китай заявил о  признании России, а в 1992 г. китайским  руководством было принято решение  по всемерному стимулированию расширения и углубления отношений между  Россией и КНР[5] По сообщению гонконгской газеты “Саут Чайна морнинг пост” от 19 августа 1992 г., Дэн Сяопин призвал руководство КНР форсировать развитие отношений с Россией. В частности, он указал на необходимость укрепления торгово-экономических связей между двумя странами и одобрил проведение китайско-российских контактов на высшем уровне. Со ссылкой на “информированные китайские источники” газета утверждает, что Дэн Сяопин незадолго до этого сделал следующие заявления: “Несмотря на переживаемые Москвой внутренние трудности, она по-прежнему владеет мощной экономической базой и внушительной военной силой”, а также - “Москва отнюдь не мертвый тигр, она играет одну из первых ролей в международной политике”.. В целях активизации российско-китайского сотрудничества Китай использовал уже имевшиеся контакты с Россией, прежде всего по линии военно-промышленных связей. Кроме того, были предприняты усилия по налаживанию и укреплению прямых торгово-экономических связей между отдельными предприятиями и органами местной власти обеих стран, что стало шагом по формированию новой базы двусторонних отношений.

В 1992 г. не было кардинальных дипломатических прорывов в российско-китайских  отношениях, но их развитие приобрело  гораздо более широкий и активный характер. Не будет преувеличением сказать, что в течение 1992 г. Москве и Пекину удалось преодолеть взаимное недоверие и неприязнь, обусловливавшиеся  идеологическими причинами. Перспективы  получения конкретных выгод от налаживания  сотрудничества, прежде всего в военно-технической  сфере, на основе достигнутых соглашений с представителями еще советского истэблишмента, привели к тому, что  прагматический подход взял верх, и  к визиту Б.Ельцина в Пекин (декабрь 1992 г.) были созданы все условия  для их дальнейшей интенсификации. В 1992 г. осуществлялись многочисленные контакты самого различного уровня, а  в декабре того же года состоялся  визит президента России в КНР. Среди  подписанных во время визита 1992 г. документов была совместная декларация об основах взаимоотношений между  КНР и РФ. В ней не только были закреплены взаимные обязательства  не вступать в союзы, направленные против другой стороны, но и содержалось  положение о том, что ни Россия, ни Китай не допустят, чтобы их территория была бы использована третьими государствами  в ущерб безопасности другой стороны.

К середине 90-х  годов стало еще более ясно, что политическая мотивация по логике “треугольных отношений” стала превалирующей  в российско-китайском сближении. Во время посещения Пекина в январе 1994 г. А.Козырев заявил о том, что  Россия хочет поднять отношения  с КНР на уровень стратегического  партнерства. По итогам визита в Россию Председателя КНР, Генерального секретаря  ЦК КПК Цзян Цзэминя (сентябрь 1994 г.) была подписана совместная российская декларация, согласно которой двустороннее сотрудничество должно характеризоваться  “новыми отношениями конструктивного  партнерства”.

Сближение двух стран облегчалось тем, что стороны  могли оказать взаимную морально-политическую поддержку в важных для партнера вопросах при минимальных усилиях  для себя: в частности, по проблемам  расширения НАТО и ситуации вокруг Тайваня. Это и было сделано в  Совместной российско-китайской декларации, подписанной Б.Н.Ельциным и Цзян Цзэминем 25 апреля 1996 г. в Пекине и  зафиксировавшей формулу “равноправное  доверительное партнерство, направленное на стратегическое взаимодействие в  ХХI веке”. Китай заявил, что с  пониманием относится к позиции  России против расширения НАТО на Восток и что он поддерживает меры и действия, предпринимаемые РФ в целях защиты единства страны, считая чеченскую  проблему внутренним делом России. Россия в свою очередь подтвердила, что правительство КНР является единственным законным правительством, представляющим весь Китай, и что  Тайвань является неотъемлемой частью территории Китая. В связи с этим Россия не будет устанавливать официальных  отношений с Тайванем и поддерживать с ним официальные контакты. Россия также признает, что Тибет - неотъемлемая составная часть Китая.

1996 г. ознаменовался,  помимо визита Б.Ельцина в Китай,  приездом в Москву премьера  Ли Пэна. В результате были  достигнуты договоренности активизировать  контакты на высшем уровне (не  реже одного раза в год), а  также было положено начало  работе структуры по типу российско-американской  комиссии Черномырдин-Гор, встречи  в рамках которой будут проводиться  не реже двух раз в год.

Апрельская встреча  на высшем уровне 1997 года характеризовалась  стремлением продемонстрировать всему  миру - и, конечно, США, прежде всего - близость позиций двух держав по основным вопросам геополитики. Это нашло отражение  в Совместной Декларации о многополярном  мире и формировании нового международного порядка. Документ является уникальным для постсоветской России, поскольку  подобных документов не подписывалось  ни с одной другой страной мира.

Надо обратить внимание, что Россия и Китай, сближение  которых во многом является реакцией на изменившуюся расстановку сил  в мировой политике, выступают  скорее как попутчики, а не союзники. Поскольку попытка достижения “стратегического взаимодействия” между двумя  странами нацелена на противодействие  усилиям США по консервации однополюсной структуры глобального устройства и создание многополярного мира, в  котором бы обе державы могли  играть максимально независимую  от кого бы то ни было роль, то по существу конечной целью совместных действий Москвы и Пекина является размежевание и обособление друг от друга, а  отнюдь не формирование тесного военно-политического  альянса. В этом смысле характерно, что поиски различных формул для  обозначения этапов двустороннего  сотрудничества скорее являются поиском  неких знаков, ориентированных на привлечение внимания третьих стран (США, Японии), и пока не имеют какого-то реального наполнения. В то же время неизменно подчеркивается несоюзнический характер российско-китайских отношений. Создание военно-политического союза между РФ и КНР представляется маловероятным и по той причине, что национальные интересы двух держав в геополитической и военно-стратегической областях не совпадают: Китай вряд ли проявит готовность стать участником конфликтной ситуации в далекой от него Европе в случае обострения отношений между Россией и странами НАТО; Россия вряд ли захочет поставить под угрозу свои отношения с США, Японией, другими странами АТР, оказывая военную поддержку Китаю в случае обострения конфликта в Тайваньском проливе или, тем более, обострения территориальных вопросов в Южно-Китайском и Восточно-Китайском морях.

Хотелось бы отметить, что резкий крен Пекина в  сторону Москвы в последнее десятилетие  во многом обусловлен противоречивой и непоследовательной политикой  США в отношении Китая.

С одной стороны, Вашингтон провозгласил “политику  вовлечения” КНР в существующие структуры международного сотрудничества, с тем чтобы Пекин действовал на международной арене по общепринятым в современном цивилизованном мире правилам. С другой стороны, на американскую политику активно и небезуспешно воздействуют влиятельные силы, которые  видят в КНР скорее врага или  конкурента, чем партнера[6] Очень ярко подобный “дуализм” американской политики в отношении КНР был продемонстрирован в конце марта этого года во время визитов в Пекин вице-президента США А.Гора и спикера палаты представителей американского конгресса Н.Гингрича. В то время как первый прибыл в китайскую столицу с целью улучшить двусторонние отношения и воздерживался от резких выпадов в адрес Китая, второй сосредоточился на критике Пекина в области прав человека и даже заявил об обязательстве США защищать Тайвань военными мерами в случае, если он будет атакован КНР.- См.: The New York Times, 01.04.1997.. За респектабельным фасадом борьбы за права человека или другими благовидными предлогами просматривается стремление определенных сил в США сознательно или подсознательно “сдержать” КНР, воспрепятствовать превращению ее в сверхдержаву. Китайская политика Вашингтона слишком часто определяется антикоммунистическими эмоциями, намерениями насадить либерально-демократические ценности в современном китайском общественном сознании или просто соображениями внутриполитической борьбы.

Непоследовательность  и противоречивость американского  подхода к тайваньской проблеме, например, привели к возникновению  серьезного кризиса в Тайваньском  проливе в 1996 г. Именно действия Вашингтона, формально признавшего права  пекинского руководства представлять Китай на международной арене, но тем не менее пошедшего на поводу авантюристической политики Тайбэя по превращению Тайваня в некий самостоятельный субъект международных отношений, поставили под угрозу мир и стабильность в Восточной Азии.

Тем не менее  многие восприняли жесткий ответ  Пекина на “тайваньский вызов”, то есть угрозу своей международно признанной территориальной целостности, как  свидетельство роста “китайской угрозы”.

5. “КИТАЙСКАЯ УГРОЗА”:  МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

Очевидно, что  военная угроза интересам стран  АТР со стороны Пекина может определяться, во-первых, степенью “агрессивности”  и “экспансионизма” в китайской  внешней политике, а во-вторых, имеющимся  экономическим и военно-техническим  потенциалом. Внешнеполитический курс КНР, в свою очередь, будет зависеть, прежде всего, от тех сил, которые  в конечном счете встанут у  власти в Пекине.

После смерти Дэн  Сяопина высшему китайскому руководству  удается сохранять определенный status quo. Неизбежные перемены в расстановке политических фигур в высшем руководстве КНР, которые произошли после последнего съезда КПК и весенней (1998 г.) сессии ВСНП, практически не отразились на характере внешней политики Китая.

Немаловажным  фактором, обусловливающим китайскую  “наступательность” на мировой и  региональной аренах, является наличие  провокационных элементов в обращенных к КНР внешнеполитических курсах стран региона. Нельзя не вспомнить  в этой связи, что, например, обострение ситуации вокруг Тайваня в начале 1996 г. было во многом вызвано действиями Тайбэя, активизировавшего с середины 90-х годов курс на достижение квазинезависимости.

Что касается непосредственно  военной составляющей “китайской угрозы”, то на сегодняшний день военного потенциала КНР недостаточно даже для захвата  Тайваня. Несмотря на постоянный с конца 80-х годов рост военных расходов, вооруженные силы КНР до сих пор  в массе своей оснащены устаревшими  образцами вооружений и не способны вести крупномасштабные боевые действия.

По оценкам  разведслужбы ВМС США, Тайвань будет  сохранять численное преимущество над КНР в современных боевых самолетах по крайней мере до 2005 года, и то лишь в том случае, если Тайбэй не будет ничего предпринимать  для усиления своего потенциала. Между  тем Тайвань активно закупает истребители, вертолеты, средства противовоздушной обороны и т.д.[7] См., например: Japan Times, 22.01.1996; 23.01.1996; Asahi Evening News, 01.04.1996; Daily Yomiuri, 12.05.1996.. Что же касается КНР, то из 4000 состоящих у нее на вооружении боевых самолетов лишь около 100 отвечают современным требованиям[8] Japan Times, 04.04.1997..

Не лучше ситуация и в военно-морских силах КНР. Правда, накануне президентских выборов  на Тайване в марте 1996 г. в пропекинской гонконгской газете “Wen Wei Po” появилась  публикация, в которой утверждалось со ссылкой на китайских военных  экспертов, что при желании войска КНР могут форсировать Тайваньский  пролив шириной в 209 км за каких-нибудь пять-шесть часов[9] Asahi Evening News, 21.03.1996.. Однако военные специалисты относятся к возможности подобной операции весьма скептически. По мнению многих из них, попытка форсировать Тайваньский пролив вооруженными силами КНР может представлять собой не более, чем “массовый заплыв миллиона пловцов”[10] The International Herald Tribune, 04.12.1996.. Как полагает адмирал Эрик Маквэдон, бывший в 80-х годах главным военным аналитиком в американском посольстве в Пекине, военный флот КНР может быть без особых затруднений уничтожен как в портах, так и в открытом море[11] Там же..