Диалог.Формы диалога

Поскольку мы наше “конструирование” диалога представляем именно вариантом процесса развития осведомленности действующего в  качестве “стороны” такого диалога  человека, то нам следует разобраться  в предметах статуса и взаимодействия между собой умственных (то же самое  – психических) продуктов. Итак, как  же могут взаимодействовать между  собой “идеи”, “мысли” и “высказывания”? Нам следует определить, что представляет собой конечный, уже готовый к  пересылке в коммуникацию продукт, то есть, конечно же, высказывание, и  реконструировать связи, устанавливаемые  им с “идеей” или “мыслью”. Для  этого мы воспользуемся такой  конструкцией как “вопрос” и посмотрим  на ее примере, как этот “вопрос” может  формироваться.

Способен ли “вопрос” служить средством представительства  некоторой идеи, еще не находящей, например, ее вербального выражения? Конечно, да; именно такой оказывается  идея недоумения по поводу несоответствия условий действительности данным познания или несоответствия между одними и другими данными познания. Состояние недоумения, которое тоже допустимо определять как “идею”, осознаваемое как некий ограничитель поведенческой активности, стимулирует собственную вербализацию в виде лингвистически выраженной мысли о некоторых обнаруженных несоответствиях. Подобного рода “мысль” побуждает появление другой мысли, представляющей собой интенцию обращения за разъяснением, теперь уже воплощаемую в конструкцию вопросительного предложения. Только после этого конструкция “вопрос” допускает ее введение в диалог как реплика одной из участвующих сторон.

“Вопрос”, как  мы видим, прежде чем обратиться в  лексико-грамматическую конструкцию  непосредственно реплики, претерпевает его созревание в качестве состояний  “идеи”, а затем и “мысли”. Именно на этих первоначальных стадиях определяется и собственно смысловая нагрузка вопроса, когда последующая стадия “реплики” определяет лишь, фактически, только лексико-грамматическую конструкцию  высказывания. Если элементом “диалога”  мы делаем именно “представительскую структуру”, то в таком случае ни данную структуру, ни сам “диалог” невозможно использовать в качестве “фундирующих” конструкций. А тогда, поскольку именно логические конструкции  могут быть только лишь “фундирующими”, то у нас нет другого выхода кроме как отказа от использования  “вопроса” с целью построения на его базе логических конструкций.

Если мы окончательно соглашаемся понимать “диалог” только как отражение в нем развития осведомленности одной из участвующих  в диспуте сторон, то нам следует  отобразить происходящее с помощью  подачи реплик изменение осведомленности  хотя бы в модели “модифицируемой” системы, обязательно располагающей  начальным и конечным состояниями  развития. Но перед этим нам следует  определить собственно существо предмета “состояния осведомленности”. Под  ним нам хотелось бы понимать концептуализацию оператором познания данного ему  собственного “известного” на фоне не более чем обозначаемого его  вербальным выражением, но познавательно  им не ассоциированного “корпуса известного”.

Примером носителя такого рода состояния осведомленности  может служить переходящий в  следующий класс ученик. Он изучил арифметику, а в следующем году начнет изучать алгебру; “арифметика” для данного ученика представляет собой его “состояние осведомленности”. Сущности арифметики понимаются учеником как возможности его активности, сведения же о предмете алгебры пока еще он понимает как не дешифруемые  лексические обозначения, “тайные  знаки” другой системы координат. Ученик воспринимает эти лексические обозначения  как “приглашения” в другие области  активности, в которых он пока еще  не умеет действовать.

Итак, мы видим, - осведомленность представляет собой  функцию понимания некоторым  лицом присущих самому себе познавательных возможностей, которые он определяет для себя как открытые, противопоставляя эту осведомленность “непонятному”, потенциальным для себя возможностям познания, которые для него в настоящий момент не более чем “обозначаются именами”. “Осведомленность”, в таком случае представляет собой понимание соотношения между уже раскрытыми индивидуальным познанием возможностями и тем набором других возможностей, познание которых доступно в принципе (и познанность которых известна), но не раскрытыми этим индивидуальным познанием.

Происходящее  в процессе диалога развитие осведомленности  превращает известность возможности познания в состояние познанности. Поэтому моделью “диалога” следует признать именно процесс получения данных о характеристиках номинально известного, целью которого является превращение этого известного посредством его детализации и фиксации присущих ему связей в познанное. Процесс “диалога”, вне зависимости от используемых средств его ведения, в конце концов, сводится к опросу (или – “взаимному” опросу) одного участника диалога другим, смысл которого заключается в замещении присущего этому лицу “номинально известного” познанным.

Если же мы говорим  о “едином сознании” участников диалога, то мы в таком случае не более чем прибегаем к своеобразной интерпретации характера процесса превращения известного в познанное, параллельно протекающего в сознании каждого из участников диалога. Неизбежным же следствием данного положения  мы видим понимание, исключающее  какие бы то ни было основания для  отождествления “диалогу” еще и  некоего его “собственного” сознания, поскольку сам по себе “диалог” не обладает способностями хранения данных. Трансформируемые посредством  диалога данные хранятся именно в  сознании каждого из участников “диалога”.

Но в связи  с признанием нами “осведомленности”  в качестве неизбежного основания  “диалога”, нам следует определить и систему зависимостей, формирующих  на основе данного “основания”  теперь уже конкретные акты диалога. Осознание того, что некие данные доступны для познавателя только в качестве “номинально известного”, но не обретены им в качестве “познанного”, формирует лишь определенные выводы рефлексии, но не активизирует управляющее моторикой сознание, определяющее произнесение речи или написание слов. Следовательно, реализация диалога возможна лишь при формировании побуждающих выход в коммуникацию интенций, мотивируемых именно осведомленностью оператора познания о недостаточности знаний по некоторой интересующей его проблематике.

Складывающее  “чувство непонимания” порождает  разнообразные виды воздействий  на собеседника, понимаемого в таком  случае потенциальным “источником  информации”. Следовательно, мотивом  начала собственно “диалога” неизбежно  служит появляющееся у инициатора диалога  решение, признающее некоторого человека, потенциально способного быть его собеседником, предположительно могущим оказаться  источником описывающей некоторое  “номинально известное” информации. Причем “оптимальной моделью” диалога  служит, естественно, идея прямого “полного”  комментария, базирующаяся на ожидании в собеседнике способности познавательной компетентности. (Мы обсуждаем в  данном случае, нам следует напомнить, именно “познавательный”, но не всякого  рода формальные “социальные” формы  диалога.)

Высказывание  инициатором диалога тезиса или  вопроса вызывает ответную реакцию  в виде ответа или встречного комментария, на чем и завершается образование  ситуативного обрамления внешних проявлений “первого акта” диалога. Если и  на “внутреннем” уровне данный “первый  акт” диалога не переводит отношение  “номинальной известности” в отношение  “познанности”, то инициатор диалога, анализируя изменения в своем  состоянии осведомленности, осуществляет следующий акт диалога и т.п. Здесь приходит в действие такой  фактор развития “диалога” как  оценка компетентности собеседника, и  характер высказываний и вопросов уже  подбирается в соответствии с  рождающимся пониманием “возможности извлечения данных познания”.

На данной стадии управление “диалогом” передается от находящегося в сознании инициатора модуля “проблема” к модулю “представление о собеседнике”. И диалог, начавшийся как непосредственно актуализировавшаяся  “проблема познания”, трансформируется в процесс “общения с обладателем” некоторой способности познания. Окончательным же результатом “диалога”  следует понимать познание, фиксируемое  на положении воспроизведенного  подобного рода “коллективным разумом”. При этом если “коллективный разум” реализуется с помощью формального  или близкого формальному языка, то сформированная по завершении “диалога”  осведомленность фактически получает статус “абсолютной” (“теорема доказана”).

“Диалог”, как  мы видим, строится в силу обретения  представлений о недостатке или  достаточности данных, мотивирующего  давления этих представлений на интенциональный  механизм и построению с его помощью  определенных коммуникативных актов. Если мы исключим этап обретения представлений  о характере доступных познанию данных, то в таком случае развитие процесса “диалога” трудно будет  назвать мотивированным.

В русле нашего разговора нам следует дать оценку и некоторой стоящей особняком  аргументации, представляющей диалог на положении условной структуры  “конструкций языка”. Мы не станем прибегать  к подробному анализу данной идеи, но укажем, что если “диалог” допускает  его сведение в систему “конструкций языка”, подобную, например, любой из сложных грамматических конструкций, то он должен быть описан порядком его  “употребления”. “Диалог” здесь отождествляется  как некоторая форма речевой  деятельности и может быть представлен  как применяемый в таких-то и  таких оборотах речи. Но “диалог” как  таковой применяется, как мы уже  и определили, не в силу потребностей речи, а в силу потребности познания, и служит не для выражения или конструирования мысли, а для получения неизвестных конкретному познавателю данных познания. В силу названных соображений мы и не предполагаем понимание “диалога” в статусе “конструкции языка”.

Другая проблема, нуждающаяся здесь в кратком  упоминании, это проблема неправомерного приравнивания конструкции языка  и конструкции выражения. Положение  вещей, когда конструкция языка  “вопрос” всегда представляет собой  конструкцию выражения “суждение”, или необходимость для выражения  конструкции “констатация” использования  лишь “повествовательного предложения”, не должно вести к выводу о переносимости  конструкций выражения на конструкции  языка. Согласие с подобного рода неправомерным тождеством лишь открывает  перспективы спекуляции на предмет  конструирования мнимой выразительной  конструкции “диалог” напрямую посредством  синтеза отдельных конструкций  языка.

Для нас подобные вольности дедукции недопустимы  по той простой причине, что конструкции  выражения никак не равны конструкциям содержательной функции языка. (Мы, по существу, повторяем здесь банальное  уже в наши дни требование лингвистики  о разделении “плана выражения” и  “плана содержания”.) Более того, в  части их формы языковые конструкции  способны мимикрировать под другие формы конструкций. Так, конструкция  выражения “констатация” может  быть выражена конструкцией языка “вопрос” если последний будет сводиться  не к самому собой вопросу, но выражать смысл уже риторического вопроса. Так и конструкция выражения  “запрос” допускает ее реализацию посредством грамматических конструкций  повествовательных предложений, специфическим  образом говорящих о непонимании, недостаточности данных, наличии  ошибок и т.п. Свидетельства неприводимости конструкций выражения к конструкциям языка – это еще один аргумент против использования модели “диалог” для построения любых смысловых  и выразительных конструкций.

Наша нескончаемая дискуссия со сторонниками смешения языковых и выразительных конструкций  позволяет нам предпринять попытку  обращения к решению проблемы выделения предмета логики из массива научного аппарата познания. Именно нерешенность этой важнейшей онтологической проблемы позволяет сторонникам логической “анархии” привносить в логику различные произвольно выбираемые методики и средства познания. Свой поиск способа выделения предмета логики из общего массива научных методов мы попытаемся последовательно реализовать, начиная с собственно стадии постановки проблемы.

Подбор выделяющей предмет логики из общей массы  научных методов формулировки мы попытаемся осуществить посредством  постановки следующего вопроса: какие  именно потребности специализации  знания допускают их выведение из суммарного предмета познания в статусе  специфик особенного познавательного  предмета “логики”? Подобного рода потребностями могут быть, а мы, на наш взгляд, не претендуем на научно тщательное решение данной проблемы, но просто нуждаемся в комментарии  к рассматриваемой нами теме “наполнения” предмета логики, - проблемы процедур верификации. Такие проблемы возникают во многих областях как практической деятельности, так и научного познания в случаях  появления потребности в квалификации уровней достаточности и полноты  принимаемых решений. Именно потребность  в подобной квалификации и вынуждает  обращаться к разработке систем квалифицирующих  категорий, что и составляет основное содержание предмета науки “логика”. “Диалог” же, не просто потому, что  его невозможно отнести не только к выразительным, но даже и к языковым структурам, а именно потому, что  он представляет собой собственно структуру  коммуникации, не способен создавать никаких квалификаций, само собой посредством “диалога” фиксировавших бы детали смысловой и сущностной картины предмета достаточности и полноты решений.

Здесь мы позволим себе поставить точку и тем  самым сказать, что мы закончили  наш анализ эксперимента по внесению в предмет логики несостоявшегося  претендента на статус ее средства “диалог”, и теперь нам следует  сформулировать некоторые выводы. Полученные нами выводы мы разделим на две группы, – одна будет относиться к нашей  оценке некоторых особенностей характера  предмета познания науки “логика”, вторая будет связана с анализом взаимных отношений таких слагающих  познавательный процесс функций  как “осведомленность” и “коммуникация”.