Женщина в исторические эпохи развития культуры

  Что касается костюма, то их формы и размеры  меняются в зависимости от прихотей сиюминутной моды. Так, например, для костюма XVII в. характерны следующие черты: пышность, парадность, величественность, мягкие пластичные, объемные формы. Ткани этого периода — декоративные растительные мотивы, гербы, короны, вазы. Цветовая гамма — яркая, насыщенная, зачастую контрастная: встречаются синий, красный, белый, черный цвета.

  XVII в. — это эпоха барокко, изобилие  рельефно «вылепленных» форм, достигаемых за счет использования самой ткани: рюши, оборки, пучки лент, банты. Ими могли украшать любую деталь костюма, вплоть до перчаток, штанов, туфель. Деталь, характерная для барокко и рококо — обувь на каблуках (как у женщин, так и у мужчин). Каблук меняет манеру держаться, делает походку несколько искусственной, но одновременно и пластичной.

  Экспансию барочной пышности не смогли остановить даже многочисленные законы против роскоши. Они запрещали не только простолюдинам, но и дворянству использовать золотую и серебряную отделку, ткани с золотой нитью, импортные чулки, кружева и другие предметы роскоши. В результате этих мер основным и часто единственным украшением костюма становятся ленты, и тем больше и щедрее их используют.

  На  протяжении всего XVII в. носят корсет, но форма его неоднократно меняется. В первой половине века он короткий, доминирующая линия костюма — горизонталь плечевого пояса. Объемные, баллонообразные рукава и пышная юбка создают впечатление крупной, полной фигуры. Поверх платья надевали еще одно, верхнее — распашной роб, скрепленный на корсаже застежкой или шнуровкой.

  Женщины делают прически из собственных волос: спереди челка, с боков локоны, а основная масса волос уложена в пучок. Украшений немного, чаще всего в них используется жемчуг: ожерелья, розетки, серьги и т. д. Туфли на высоких изогнутых каблуках из цветной кожи или тканей декорируют бантами, лентами, розетками. Обязательная принадлежность костюма — перчатки. Они искусно отделываются, пропитываются духами. У пояса на шнурках или лентах носят роскошные безделушки — веера, маленькие зеркальца и т. д. В моде мушки: их вырезают из черного бархата или тафты самых разнообразных форм — звезд, цветов, кораблей и пр. Они могли быть крошечными или достигать нескольких сантиметров — объем и количество зависели от личного вкуса.

  Со  второй половины XVII в. костюм теряет свою пышность. Корсет приобретает вытянутую форму, приподнимая грудь и сильно затягивая талию (40 см), линия которой несколько занижена. Рукава сужаются и становятся короче (до локтя), а снизу украшаются кружевными оборками. Создается впечатление «узкой», изящной фигуры. Особенность платья — декольте, его носят все. Среди модных деталей туалета — зонтики, кружевные фартуки, а также трубки для курения. Табак — новое явление моды, его курят (для чего используют длинные дамские трубки) или нюхают (используют изящные табакерки).

  XVIII в. — последний этап развития  аристократического костюма. Лидерство в создании новых модных форм переходит от двора к аристократическим салонам. Вместо величественности и импозантности — изысканность, вместо представительности — несерьезная детскость, незрелость. Костюм и косметика не дифференцированы по возрасту: напудренные, накрашенные, в париках, — все одинаково моложавы. Господствующая гамма цветов — светлая, постельная: розовый, голубой, лимонный.

  В женский костюм вновь возвращается каркасная юбка. Жесткая основа искажает естественные формы. Талия узко затягивается в корсет, а бедра чрезвычайно увеличиваются из-за панье⁴¹ — каркасной юбки на обручах из китового уса или металлических пластин. Объем бедер становится огромным (они даже снабжались специальными шарнирами, уменьшавшими их объем, когда нужно было пройти в дверь или сесть в карету). Затянутый корсетом лиф и расширенные до гротеска бедра создают в высшей мере искусственные формы. Женскую фигуру сравнивают с цветком в вазе, уподобляют опрокинутой рюмке.

  В XVIII в. появляется неглиже (фр. — небрежный) — одежда для дома, утренних прогулок и приемов. Прически меняются неоднократно. В первой половине века головка у женщин маленькая, изящная с небольшими локонами. Волосы обильно пудрят, на лицо накладывают макияж. Все также увлекаются мушками. Во второй половине века прическе стали уделять такое внимание, что она превращается в настоящее искусство. Особенно неестественна и вычурна она была в 1980—1990-х гг. — в так называемую эпоху Марии-Антуанетты. Используя сложные каркасы, взбивая, завивая волосы, на голове создают целые композиции: корабли, блюда с фруктами, садово-парковые пейзажи. Прическа делалась, естественно, не на один день. Отсюда задачей становятся обычный сон, гигиена. Обильные употребления румян, краски, гротескные прически вовсе не способствовали частому умыванию. Запах пота, вши, сопровождающие самую аристократическую публику — отличительный признак того времени. В эпоху абсолютизма существует особая любовь, «любовь стала вопросом тщеславия. Иная женщина старается взять верх над другими женщинами числом своих возлюбленных»⁴³. Мужчины и дамы ведут «мотыльковый» образ жизни, порхая от одной связи к другой. Первый совет, который давали молодой жене ее светские подруги — «взять себе любовника». Его надо было иметь, чтобы соответствовать требованиям света. Общество желало быть в курсе дел. Дух галантности требовал впечатлений все новых и новых. Отсюда такие перемены или, лучше сказать, «смены». В высших слоях женщины именно в браке получают максимальную свободу, ведут праздную жизнь.

  Век женщины — феномен культурной, но не правовой сферы.   
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Женщина в эпоху XVIII – XX веков 

  Переломным  этапом в истории западной культуры и, следовательно, в трансформации  отношения к женскому началу стало  христианство.  О новом – христианском – соотношении мужского начала и женского писал Вячеслав Иванов в эссе «Древний ужас»: «Христианство дало разрешение борьбе полов. Мужеское как Сын, женское как Невеста, каждое действие как брак Логоса и Души Мира, Земля как Жена, стоящая на Луне и облеченная в Солнце при встрече Жениха, – вот символы раскрытой в христианстве тайны о женском и мужском…». В полной ли мере христианство «дало разрешение борьбе полов» сложно судить, но вплоть до XVIII века женщине отводилось второстепенное место в христианской культуре Запада. Она была Девой Марией, к которой обращались за заступничеством перед лицом пугающего «мужского» Бога (культ Мадонны в католичестве считают отголоском культа Богини). Она была Прекрасной Дамой для трубадуров и труверов, которые использовали ее образ и имя как поэтическую формулу, и для рыцарей, которые сражались в ее честь в пределах куртуазного канона. Она была Ведьмой, которую сжигали на кострах инквизиции и к которой обращались для составления приворотных зелий. Она была Мистической Розой или Душой Мира в оккультных учениях. Но центром христианской философии и культуры был Бог, Логос, Христос. Мужское и женское начала не определялись знаками «плюс» и «минус» так явно, как в язычестве, но зато, в отличие от язычества, эти начала уже не были равными: к женщине появилось снисходительное отношение превосходящего ее мужчины. Представительниц «слабого» и «прекрасного» пола полагалось защищать, ими можно было восхищаться и их нельзя было допускать до серьезных «мужских» дел. Как заметила американская исследовательница Глория Клайн, «…чтобы стать Дамой куртуазной любви, женщина, возведенная в патриархальном обществе на трон, должна была подчиниться обращенному к ней служению. Она должна была устранить в своей натуре те черты, что угрожают положению мужчины. Она должна была стать неподвижной, ограниченной своим пьедесталом…»

  Новое Время открыло «новый», активный тип женщины, стремящейся проявить себя в сферах, которые в патриархальном обществе считались сугубо «мужскими». «Новый тип» требует кавычек, поскольку  Богиня (то же и женщина) в древности не была пассивна: она была воинственна (Артемида, Астарта, скандинавские валькирии), умна и деятельна. То, что вместо мужского стремления делить и ограничивать, у женщины есть свойство вбирать в себя, растворяться, привело к нежеланию в какой-то момент подчиниться ограничениям, навязанным ей мужчиной. Новые возможности многоликая женщина стремилась вобрать и опробовать. 

  Во  второй половине XVIII века возник феномен  женщин-писательниц (литература средневековья, Возрождения и классицизма была «мужской»): во Франции творила Жермена де Сталь, в Великобритании – интеллектуальные дамы из общества «Синий чулок». Место «Синего чулка» в культуре Великобритании следующим образом охарактеризовала Н.А. Соловьева: «В культуре XVIII столетия очень значительна была деятельность этого кружка, поскольку именно женская активность породила расцвет романа готического, воспитательного, философского, полемического по отношению к Руссо и Вольтеру». В XIX веке женщина заявила о себе в социальной сфере (движение суфражисток за предоставление женщинам избирательных прав, выступления за женскую эмансипацию, т.е. за предоставление женщинам равноправия в обществе, трудовой и семейной жизни). Женщину, ожидающую у домашнего очага мужчину, сражающегося на войне, сменила женщина-валькирия.  

  В конце XIX – начале XX века образ женщины  впервые был серьезно осмыслен в  западной философии. Пожалуй, открытие женщины на Западе можно приравнять открытию того, что мифология есть не просто «болезнь языка» или наивные  воззрения примитивного человека, а особая картина мира. Внимание к Дионису после Аполлона, к архетипу и символу после понятия и аллегории, к германским и кельтским мифам после античных – это также и внимание к женскому после мужского. Еще Гердер обратил внимание своих современников, что чужое не обязательно неверное (а женщина была в положении чужого) и расширил горизонты вглубь (времен) и вдаль (по карте мира). Еще романтики отвергли европоцентризм как мировоззрение и удивились чудесам и мудрости других цивилизаций. В пример можно привести всплеск интереса к Востоку (Египту, Индии, Японии), а также легендарную мистификацию Макферсона, который создал своего «Оссиана», выдав поэму за аутентичное произведение кельтского эпоса.  

  Философское мышление стало возможным уже не только в строго логических («западных» и «мужских») формах. Конец века – это эпоха бодлеровских «соответствий», вагнеровского: формы перетекают одна в другую, не замыкаются в своих границах. Это верно в отношении музыки, живописи, поэзии, также это верно в отношении науки, в частности, философии. Очевидный стык двух дисциплин– философия и поэзия. Философ Ницше говорит на языке притч, афоризмов и стихов, претендуя не только, да и не столько на теоретическое оформление своего мировоззрения, сколько на донесение ее до читателей, более того, претендуя на убедительность заклинаний. Поэт Йейтс выходит за рамки стихотворного творчества, и конструирует свою философскую систему, считая, что настоящая поэзия объемлет весь мир и претендует на постижение тех же тайн мироздания, что и философия. 

  Особое  место женщине уделялось в  философии К.Г. Юнга, где она –душа, "бессознательная, женская сторона  личности мужчины". В конце XIX века на Западе появилось множество оккультных орденов (герметических, каббалистических, масонских, розенкрейцеровских и т.д.), где тайная мудрость, доступная лишь посвященным, воплощается в женском образе Мистической Розы, Души Мира или Софии. Эти образы, уходящие корнями в древнюю мистическую традицию, заняли важное место в русской философии начала XX века, в работах Владимира Соловьева, Вячеслава Иванова, Даниила Андреева. 

  Сейчас  на пороге тысячелетия вопрос о женском начале вновь актуален. В постмодернистской литературе художественными средствами выражается неприятие господствующей идеологии, которая как один, но мощный голос, вытесняет многочисленные голоса хора – репрезентации других. Вместо голоса тотализирующей репрезентации, каковым в западной цивилизации был голос мужской, постмодернизм уделяет внимание «другому»: неграмотному вместо грамотного, бедному вместо богатого, женщине вместо мужчины. Возможно, шире, чем в культуре постмодернизма появляется идея, что не женщина, идущая по теперь открытому ей пути мужчин, но женщина со своими исконно присущими ей свойствами несет новую мудрость. Искони женская установка на сохранение, а не постоянное преобразование, на доверие интуиции, а не только рациональному, на диффузность и слияние – с природой или с другим человеком, а не отделении себя от людей и вещей, и т.д. предстает как возможный путь будущего. 

  Тревогу за пути развития современной цивилизации  философы ощутили еще в конце XIX – начале ХХ вв. Юнг противопоставлял современное понятие «материи», сухое, внечеловеческое, чисто интеллектуальное, образу Великой Матери, несущий глубокий эмоциональный смысл, обращающийся к человеческим внутренним инстинктам. Вывод от сопоставления архаической модели с современной выглядит у Юнга безрадостно: «С ростом научного понимания наш мир все более дегуманизируется. Человек чувствует себя изолированным в космосе, потому что теперь он отделен от природы, не включен в нее органически и утратил свою эмоциональную «бессознательную идентичность» с природными явлениями. Теперь уже гром – не голос рассерженного Бога, а молния – не его карающая стрела. В реке не живет дух, в дереве больше не пребывает жизненная основа человека, змея не воплощает мудрость, а горная пещера больше не жилище великого демона. Уже не слышит человек голоса камней, растений, животных и не беседует с ними, веря, что они слышат. Его контакт с природой исчез, а с ним ушла и глубокая эмоциональная энергия, которую давала эта символическая связь».