Компьютерная метафора в современном англоязычном дискурсе

     Такого  рода метафоры создают тонко семантически дифференцированный язык чувств и вместе с тем обнаруживают тенденцию к семантическому сближению. Например, значение «разлюбить» может быть передано следующими метафорами: любовь потухла, угасла, умерла, смолкла. К сильному чувству применимы такие метафоры, как буря (пожар, вихрь, кипение, накал) страстей. Образность метафоры в этом случае ослабевает. Это подтверждается скрещением, контаминацией образов. Например: Недремлющий голос совести не переставал грызть меня (Л.Толстой), Любовь, отрава наших дней, Беги с толпой обманчивых мечтаний (А.Пушкин).

     Метафора, состоящая в переносе признака от предмета к событию, процессу, ситуации, факту, мысли, идее, теории, концепции  и другим абстрактным понятиям, дает языку логические предикаты, обозначающие последовательность, причинность, целенаправленность, выводимость, обусловленность, уступительность и др.: предшествовать, следовать, вытекать, выводить, делать вывод, заключать, вести к чему-либо и др. К метафоре восходят союзы хотя, несмотря на то, что, ввиду, вопреки. В этой сфере также действуют ключевые метафоры, задающие аналогии между разными системами понятий и порождающие более частные метафоры. Так, рассуждение обычно организовано аналогией с движением по пути, предопределяющей метафоры исходного пункта и конечной цели движения, а также остановки, возвращения и сокращения пути. Для научного дискурса характерны такие выражения, как отправной (конечный) пункт рассуждений, перейдем к следующему пункту (тезису), остановимся на этом положении, вернемся к исходной гипотезе и т.д. Итак, ключевые метафоры прилагают образ одного фрагмента действительности к другому ее фрагменту. Они обеспечивают его концептуализацию по аналогии с уже сложившейся системой понятий. Так, со времен Маркса стало принято думать об обществе, как о некотором здании. Эта метафора позволяет выделять в обществе базис (фундамент), различные структуры (инфраструктуры, надстройки, иерархические лестницы и ступени), несущие опоры, блоки. Об обществе говорят в терминах строительства, воздвижения здания, разрушения, а коренные изменения в социуме интерпретируются как его перестройка.

     Ассоциация  общества со зданием, домом присутствует не только в социологии, но и в  обыденном сознании людей. В 1937 Б.Пастернак  сказал А.С.Эфрон: «Как все-таки ужасно прожить целую жизнь, и вдруг  увидеть, что в твоем доме нет крыши, которая бы защитила тебя от злой стихии». Дочь Цветаевой на это ответила: «Крыша прохудилась – это правда, но разве не важнее, что фундамент нашего дома крепкий и добротный». Таким образом, основанные на аналогии ключевые метафоры предопределяют стиль мышления и выражения мыслей как в рамках той или другой научной парадигмы, так и в обыденной речи. Смена научной парадигмы сопровождается сменой ключевой метафоры. Так, биологическая концепция языка уподобляла его живому организму, позволяя говорить о живых и мертвых языках, сравнительно-историческое языкознание предложило метафоры языкового родства и языковых семей, для структуралистов ключевой стала метафора уровневой структуры языка. Соединяясь с отвлеченным субъектом, метафора быстро теряет образную силу и приобретает широкое, обобщающее значение.

     В соответствии с описанными выше процессами могут быть выделены следующие основные типы языковой метафоры:

     1) образная метафора, являющаяся следствием  перехода идентифицирующего значения в предикатное и служащая развитию синонимических средств языка;

     2) номинативная метафора (перенос  названия), состоящая в замене  одного описательного значения  другим и служащая источником  омонимии;

     3) когнитивная метафора, возникающая  в результате сдвига в сочетаемости предикатных (признаковых) слов (прилагательных и глаголов) и создающая полисемию;

     4) генерализирующая метафора (как  конечный результат когнитивной  метафоры), стирающая в значении  слова границы между логическими  порядками и создающая предикаты наиболее общего значения.

     Во  всех случаях рано или поздно метафора исчезает: ее значение выравнивается  по законам стандартной семантики. Сущность метафоры (ее семантическая  двуплановость) не отвечает первичным  коммуникативным назначениям основных компонентов предложения – его субъекта и предиката. Для указания на предмет речи метафора слишком субъективна; для предиката, содержащего сообщаемую информацию, – слишком неопределенна и неоднозначна. С этим связаны стилистические ограничения на употребление живых метафор. Они не используются в деловом и юридическом дискурсе: законах, распоряжениях, приказах, инструкциях, правилах, циркулярах, обязательствах и т.п. Метафорой не пользуются в вопросах, рассчитанных на получение точной и недвусмысленной информации, и в ответах на них. Метафора употребительна в тех формах практической речи, в которых присутствует экспрессивно-эмоциональный и эстетический аспекты. Она удерживается во фразеологизмах, кличках, крылатых фразах, присказках, афоризмах. Например: Человек человеку волк; Чужая душа – потемки; чужая совесть – могила; Сердце без тайности – пустая грамота; Свой глаз алмаз; Закон – дышло: куда захочешь, туда и воротишь и др.

     Метафора  распространена во всех жанрах речи, предназначенных  для воздействия на эмоции и воображение адресата. Ораторское искусство и публицистика широко пользуются метафорой. Метафора характерна для полемического, особенно политического дискурса, в котором она основывается на аналогиях: с войной и борьбой (нанести удар, выиграть сражение, команда президента), игрой (сделать ход, выиграть партию, поставить на карту, блефовать, приберегать козыри, разыграть карту), спортом (перетягивать канат, получить нокаут, положить на обе лопатки), охотой (загонять в западню, наводить на ложный след), механизмом (рычаги власти), организмом (болезнь роста, ростки демократии), театром (играть главную роль, быть марионеткой, статистом, суфлером, выйти на авансцену) и др.

     Естественное  для себя место метафора находит  в поэтической (в широком смысле) речи, в которой она апеллирует к воображению и через него к пониманию жизни и сути вещей. Метафору роднят с поэтическим дискурсом следующие черты: актуализация далеких и неочевидных связей, нераздельность образа и смысла, диффузность значения, допущение разных интерпретаций, устранение мотивировок и разъяснений. Метафора основана на принципах функционирования поэтического слова, компенсирующих отказ от мотивировок единственностью и точностью выбора. Метафора расцветает на почве поэзии, но она не составляет ее вершины. Порожденная воображением, метафора всегда – прямо или косвенно – соотнесена с действительным миром. Это отличает ее от символа, часто получающего трансцендентные смыслы. Метафора углубляет понимание чувственно воспринимаемой реальности, но не уводит за ее пределы. 
 

     1.2. Метафора с точки  зрения когнитивной  лингвистики 

         В последнее время в сфере  когнитивной  лингвистики   появляются  работы, рассматривающие  метафоры как результат когнитивного  мышления.

         Американский ученый-лингвист Джордж  Лакофф  в  своей  книге  «Метафоры, которыми мы живем» подчеркивает, что метафора  пронизывает  всю   нашу   повседневную   жизнь   и проявляется  не  только  в  языке,  но  и  в  мышлении  и  действии.   Своим утверждением, что наша обыденная понятийная система,  в  рамках  которой  мы мыслим и  действуем,  метафорична  по  самой  своей  сути,  он  подчеркивает когнитивную роль метафоры [6, с.3-45].

         Понятия, управляющие мышлением,  вовсе не замыкаются в сфере  интеллекта. Они  управляют   также  нашей  повседневной  деятельностью,   включая   самые обыденные,  земные  ее  детали.  Эти  понятия  упорядочивают  воспринимаемую человеком реальность, способы его поведения в мире и его контакты с  людьми. Понятийная система играет, таким образом,  центральную  роль  в  определении повседневной реальности. Соответственно, понятийная система  человека  носит преимущественно метафорический характер  и  мышление,  повседневный  опыт  и поведение в значительной степени обусловливаются метафорой.

         Однако понятийная система отнюдь  не  всегда  осознается  человеком.  В повседневной деятельности мы чаще всего думаем и действуем более  или  менее автоматически, в соответствии  с  определенными  схемами.  Что  представляют собой эти схемы, для человека  совсем  не  очевидно.  Один  из  способов  их выявления состоит в обращении к естественному языку. Поскольку  естественно-языковое общение базируется на той же понятийной  системе,  которую  человек использует в мышлении и деятельности, язык  выступает  как  важный  источник данных о том, что эта система понятии собой представляет.

         Благодаря языку мы получаем  доступ к  метафорам,  структурирующим   наше восприятие, наше мышление, наши действия.

         Например, рассмотрим понятие «спор»  и понятийную метафору «спор   –  это война». Эта метафора представлена в многочисленных  и   разнообразных выражения обыденного языка:

         - Он нападал на каждое слабое место моей аргументации.

         - Его критические замечания били точно в цель.

         - Я разбил его аргументацию.

         - Я никогда не побеждал в споре с ним.

         - Вы не согласны? Отлично, ваш выстрел!

         - Если вы не будете следовать этой стратегии, он вас уничтожит.

         - Он разбил все мои доводы [6, с.40].

         Крайне важно иметь в виду, что мы не просто говорим  о спорах в терминах войны. Мы можем реально побеждать или проигрывать в споре. Лицо,  с  которым спорим, мы воспринимаем как противника. Мы атакуем его  позиции  и  защищаем собственные. Многое из того,  что  мы  реально  делаем  в  спорах,  частично осмысливается  в  понятийных  терминах  войны.  В  споре   нет   физического сражения, зато происходит словесная битва,  и  это  отражается  в  структуре спора: атака, защита, контратака и т.п. Именно в этом смысле  метафора  СПОР – ЭТО ВОЙНА принадлежит к числу тех метафор, которыми  мы  «живем»  в  нашей культуре: она упорядочивает наши действия, которые мы совершаем в споре.

         Соответственно, сущность метафоры  состоит в осмыслении и   переживании явлений одного рода  в терминах  явлений  другого   рода.  Тем  самым  понятие  упорядочивается метафорически, и, следовательно, язык  тоже  упорядочивается метафорически.

         Более того,  речь  идет  об  обыденном  способе  ведения   спора  и  его выражения  в языке. В основе того, что  мы говорим о спорах,  лежит   метафора, которую мы едва ли  осознаем. Эта метафора проявляется не только в  том,  как мы говорим о споре, но и в том, как мы его понимаем. Язык спора не  является ни поэтическим, ни фантастическим,  ни   риторическим:  это  язык  буквальных смыслов. Мы говорим о спорах так, а не иначе потому, что именно таково  наше понятие  спора,  и  мы  действуем  в  соответствии   с   нашим   осмыслением соответствующих явлений.

         Наиболее важный вывод из сказанного  выше состоит в том, что метафора  не ограничивается одной лишь  сферой языка,  т.е.  сферой  слов:  сами  процессы мышления человека в значительной степени метафоричны. Именно это  имеется  в виду,   когда   говорится   о   том,   что   понятийная   система   человека упорядочивается  и  определяется  метафорически.   Метафоры   как   языковые выражения становятся возможны  именно  потому,  что существуют  метафоры  в понятийной системе человека.

         Таким образом, центральный тезис  Лакоффа состоит в  том,  что  метафоры облегчают процесс  мышления,  предоставляя  нам   эмпирические  рамки,  внутри которых  мы  можем  осваивать  новоприобретенные  абстрактные  концепты  [6,с.35].

         Помимо структурных  метафор,  т.е.  тех  случаев,  когда   одно  понятие структурно метафорически  упорядочивается в терминах  другого,  существует  и другой тип метафорического понятия, когда  нет  структурного  упорядочивания одного понятия в  терминах  другого,  но  есть  организация  целой  системы, понятий по образцу  некоторой  другой  системы.  Такой  тип  метафор Лакофф называет ориентационными метафорами, так как  большинство  подобных  понятий связано с пространственной ориентацией, с противопоставлениями типа «верх - низ», «внутри – снаружи», «передняя сторона – задняя сторона», «глубокий – мелкий», «центральный –    периферийный». Подобные ориентационные противопоставления   проистекают   из   того,   что   наше   тело   обладает определенными свойствами и функционирует определенным образом  в  окружающем нас   физическом   мире.    Ориентационные    метафоры    придают    понятию пространственную ориентацию: например, «счастье есть верх» [6, с.24].

         Подобные  метафорические  ориентации  отнюдь  не  произвольны   –   они опираются на наш физический  и  культурный  опыт.  Хотя  полярные  оппозиции «верх  -  низ»,  «внутри  –  снаружи»  и  т.п.  имеют  физическую   природу, основанные на них ориентационные метафоры могут варьировать  от  культуры  к культуре. Например, в одних культурах будущее находится  впереди  нас,  а  в других – позади нас.

         Степень, в какой конкретные  ориентационные  метафоры  пропитывают   наш язык,  иллюстрирует  особенности   представления  мира  в  наших   когнитивных типологиях. Например, метафоры,  использующие  направление   «вверх  –  вниз» (например, хорошее – вверху, плохое – внизу;  радость  –  вверху,  печаль  – внизу)  гораздо  более  распространены,  чем  метафоры  «вперед   –   назад» (например, будущее – впереди, прошлое – позади), но и они   в  свою  очередь распространены более, чем метафоры «левое –  правое»  (например,  хорошее  – справа, плохое – слева). С объективистской позиции  каждое  пространственное измерение  должно  обладать  одной  и  той  же  описательной  силой.  Но   с субъективной позиции  мы  замечаем,  что  малая  распространенность  метафор «левое – правое» связана с общей симметрией  человеческого тела  в этих направлениях. Поскольку левое и правое направления настолько типологически похожи, в эгоцентрической модели мира  это измерение используется  гораздо меньше. Но такого  рода симметрия отсутствует в направлениях  «вперед - назад» и «вверх - вниз».