Уголовное Уложение 1903 г

Уголовное Уложение 1903г.

1. Процесс разработки и принятия Уголовного уложения 1903 г. оказался чрезвычайно долгим и в значительной степени отражал кризисное состояние российской пенитенциарной системы. В состав комитета и редакционной комиссии по составлению проекта входили ведущие российские пенитенциаристы Н. С. Таганцев, И. Я. Фойницкий, Н. А. Неклюдов, Э. В. Фриш, Г. Г. Савич, Э. Ю. Нольде и др. Общая часть проекта Уголовного уложения была разработана Н. С. Таганцевым, которого в литературе относят к представителям классической теории наказания. 
В объяснительной записке к проекту Уголовного уложения, представленной редакционной комиссией, наблюдается неопределенность и противоречивость в важнейшем вопросе, связанном с целями наказания: в одних случаях акцент делается на устрашение, в других – на исправление. В. В. Пржевальский, сопоставляя проект Уголовного уложения с воззрениями на основные институты уголовного права, писал: “Редакционная комиссия то заявляет, что наказание имеет своей целью исправление преступников, и дает даже одному из его родов, назначаемому за весьма суровые правонарушения, название “исправительного дома”, то вдруг говорит, что известный род наказания (каторга) преследует по преимуществу карательные, а не исправительные цели. Следовательно, одно из двух: или комиссия противополагает карательные цели исправительным, не считая, значит, исправление “карательной целью”, то есть целью наказания; или комиссия допускает, в некоторых случаях, наказание как неизбежную кару, как абсолютное социальное возмездие, независимо от достижимости каких-либо утилитарных результатов: Комиссия то совершенно основательно признает, что наказание не должно деклассировать преступника, навсегда выбивать его из социальной колеи, и вводит, ввиду этого, реабилитацию, отменяет пожизненное лишение прав, то, в явное нарушение принятого ею основного взгляда, вдруг, ни с того, ни с сего обязательно присоединяет к многим наказаниям (каторге, поселению, исправительному дому, тюрьме при имущественных и должностных преступлениях) лишение прав на известный срок и по отбытии уголовного наказания, независимо от мотивов, во имя которых действовал виновный, и таким образом препятствует реклассации осужденного”*(2). 
Двойственность позиции редакционной комиссии привела к тому, что в Уголовном уложении 1903 г. не оказалось ни одной нормы, где определялись бы цели наказания, его задачи и основные принципы исполнения. В целом же дух нового уголовного закона был предопределен не столько учеными-разработчиками, сколько государственными политиками, которые на рубеже двух столетий больше склонялись прежде всего к устрашающей роли наказания. Так, по мнению Особого присутствия соединенных департаментов Госсовета, где проект Уголовного уложения проходил последнюю, наиболее важную экспертизу, “лестница наказаний, являясь орудием, которым государство ведет борьбу с преступностью, должна удовлетворять многим условиям; заключающиеся в ней наказания, содействуя исправлению лиц, виновных в преступлениях (лишь содействуя, а не имея это основной задачей. – И. У.), должны, вместе с тем, устрашать всех помысляющих вступить на путь преступности; в то же время они должны отвечать чувству справедливости; не будучи жестоки, они не должны, однако, своею слабостию возбуждать представления о легкости последствий преступных деяний”*(3). 
В том же ключе можно расценивать и мнение Особого присутствия Госсовета, согласно которому осужденные в каторжные работы должны привлекаться на работах, “требующих значительного напряжения физических сил” (преимущественно в рудниках), чем осужденные к другим видам лишения свободы*(4). Элемент устрашения содержится уже в ст.1 окончательной редакции Уголовного уложения: “Преступным признается деяние, воспрещенное во время его учинения под страхом наказания”. 
О двойственности свидетельствует и нерешительность разработчиков в вопросе о введении одиночного заключения. При его обсуждении были высказаны две взаимоисключающие точки зрения: 
1) одиночное заключение необходимо распространить на все места заключения как наиболее целесообразную форму лишения свободы или, по крайней мере, придать ему широкое распространение; 
2) одиночное заключение не должно быть вовсе принято в русскую карательную систему, так как оно не соответствует условиям русской жизни и русскому народному характеру, крайне вредно отзывается на здоровье осужденных и влечет значительное увеличение издержек на постройку тюрем*(5). 
Однако доводы второго варианта были признаны неудовлетворительными. Особое присутствие отмечало при этом, что “нельзя утверждать, чтобы введение одиночного заключения всегда и безусловно гарантировало исправление заключенных, но во всяком случае несомненно, что при крайних сроках лишения свободы если и можно пытаться иметь какое-либо влияние на арестанта, то лишь при системе полного отделения его от других соарестантов и при возможной в этом случае индивидуализации мер исправления”*(6). 
Между тем эффективность одиночного тюремного заключения подвергалась сомнению еще с середины XIX века, когда прошла волна эйфории от практики его применения в Америке, где, к слову, эта система так и не нашла широкого распространения. П. Д. Калмыков писал, что условия одиночного заключения, “отдаляя осужденного от сообщества людей, поселяют чувство одиночества, вредное для него при переходе в общество: не представляют достаточных данных для суждения о нравственном исправлении осужденных”*(7). 
А. Д. Марголин, ссылаясь на практику одиночного заключения по французской тюрьме “Fresnes”, где при наличии отличных бытовых условий содержания (водопровод, парк для прогулок, вентиляция, свежая пища и др.) наблюдалось относительно большое число самоубийств и помешательств, писал, что “один год, а иногда два-три года одиночного заключения являются слишком продолжительными, более чем достаточно – три-шестьмесяцев”*(8). 
Все же в окончательной редакции Уголовного уложения одиночное заключение нашло место (ст.18, 20), что лишний раз подтверждает склонность законодателя прежде всего к устрашающей цели наказания. 
Подчеркнем, что, говоря об одиночном заключении, мы отделяем его от системы разъединения арестантов на ночь – эта система соответствовала передовым пенитенциарным идеям того времени и вопрос о ее применении активно обсуждался при разработке проекта Уголовного уложения. Было предложено ввести соответствующие нормы в закон. Однако верх взял здравый смысл, связанный с нереальностью подобного устройства мест заключения, поскольку это потребовало бы огромных затрат. 
Особое присутствие Госсовета, не желая все же отходить от передовых пенитенциарных идей, пошло на осторожный вариант, предписав министру юстиции принять надлежащие меры: 
а) для устройства в каторжных тюрьмах и исправительных домах приспособления для разобщения осужденных на ночь, а в исправительных домах – и на свободное от работы время; 
б) для устройства в исправительных домах необходимого числа камер одиночного заключения; 
в) для переустройства тюрем по системе одиночного заключения. 
В текст самого Уголовного уложения (ст.1) были включены позже следующие примечания. 
1. Содержащиеся в каторжных тюрьмах разобщаются на ночь, если имеются необходимые к тому приспособления. 
2. Приговоренные к заключению в исправительном доме, во время содержания их в общем заключении, разобщаются на свободное от работы время и на ночь, если имеются необходимые к тому приспособления. 
3. Лица мужского пола, в случае направления их на работы вне исправительного дома, отбывают оные отдельно от вольнонаемных. 
4. В крепостях преступники разобщаются на ночь, если имеются необходимые к тому приспособления. 
В отношении одиночного заключения никаких оговорок законодатель не сделал, подразумевая, что это требование должно выполняться неукоснительно. Однако и с указанными примечаниями, как показала практика, нормы о разъединении арестантов на ночь и в свободное от работы время, а также одиночное заключение, так и остались невыполненными. 
Тем не менее решение было принято, и оно тут же вызвало ряд критических замечаний. Так, Г. Г. Евангулов писал, что “изменению этому (разъединение на ночь и одиночное заключение. – И. У.) едва ли не суждено остаться на бумаге: Даже новые исправительные арестантские отделения и тюрьмы строятся по казарменному типу, с ограниченным числом одиночных камер. Таким образом, пенитенциарная реформа, предположенная новым Уложением, сведется, вероятно, на практике, к переименованию исправительных арестантских отделений в исправительные дома и тому, что суд будет назначать виновным заключение в тюрьме по расчету одиночного заключения”*(9). 
Известный профессор Лионского университета Р. Гарро также отмечал несоответствие предусмотренной Уголовным уложением карательной системы существующему положению, что, по его мнению, не позволяло реализовать эту систему в короткий срок*(10). Приведем еще мнение А. Д. Марголина, который писал, что одиночная система заключения существует пока лишь на страницах нового кодекса – в жизни практическое проведение ее будет исключительным*(11). 
Согласно ст.2 Уголовного уложения лестница наказаний, связанных с лишением свободы, выглядит следующим образом: 
1) каторга; 2) заключение в исправительном доме; 3) заключение в крепости; 4) заключение в тюрьме; 5) арест. 
По сравнению с Уложением о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. перечень видов лишения свободы сократился, однако и пять видов относительно уголовного законодательства других стран следует признать явлением преувеличенным. В связи с этим А.Д. Марголин писал: “Исправительный дом и тюрьма в европейских странах почти нигде не существуют вместе. Где критерии их разделения? Редакционная комиссия оправдывает… для долгосрочного заключения более подходяще общее содержание, а для краткосрочного – в виде одиночного заключения… Однако различия не столь уж существенны… И поэтому несравненно целесообразнее было бы безвозвратно пожертвовать исправительными арестантскими отделениями, не создавая их суррогат в виде исправительного дома, а ограничиться лишь тюрьмою… Заключение в крепости также может быть вычеркнуто без особенного ущерба для карательной системы. Взамен этого можно было бы придумать максимальный срок ареста – хотя бы до 6 лет”*(12). 
Как представляется, данное предложение было достаточно резонным. К этому следует добавить, что условия содержания в каторжных тюрьмах по внешним признакам мало отличались от собственно тюремных помещений; то же касается и арестных помещений. Поэтому все указанные виды лишения свободы можно было бы объединить, проведя необходимые различия по режиму содержания. Это, как известно, и было реализовано, хотя и в других формах и при совершенно других социально-экономических условиях, – в УК РСФСР 1960 г. и ИТК РСФСР 1970 года. Напомним, что одной из причин включения усложненной лестницы лишения свободы является усилившееся влияние социологического направления теории наказания, представители которого входили в состав разработчиков проекта Уголовного уложения (И. Я. Фойницкий, Н. А. Неклюдов и др.)*(13). 
Согласно ст.16 Уголовного уложения каторга назначалась без срока (за особо тяжкие преступления) или на срок до пятнадцати лет. Приговоренные должны были размещаться в каторжных тюрьмах, в общем заключении, и подвергаться принудительным тяжким работам как в помещениях тюрем, так и вне их. По отбытии каторжных работ осужденные переводились на поселение в предназначенные для этого местности. Как видно, принцип отбывания данного вида лишения свободы остался прежним. Осужденные к каторге без срока по истечении пятнадцати лет, а осужденные к срочной каторге по истечении двух третей определенного им срока, в случае одобрительного их поведения, могли быть переведены на поселение. В дальнейшем, по истечении десяти лет и также в случае одобрительного поведения, они могли быть освобождены и от поселения (ст.23). 
В сравнении с Уложением о наказаниях уголовных и исправительных рассматриваемое наказание претерпело существенные изменения. Во-первых, значительно упрощено название (ранее было: “лишение всех прав состояния и ссылка в каторжные работы”). Во-вторых, упразднено деление каторжных работ на степени (было семь степеней). В-третьих, исключено телесное наказание, с которого раньше начиналась реализация ссылки в каторгу. В-четвертых, произошло сокращение максимального фиксированного срока наказания (было до двадцати лет), исключено вечное поселение после отбытия каторжных работ. В-пятых, значительно сокращен перечень лишаемых прав осужденного. Наконец, в-шестых, упразднен сословный признак. Все эти новеллы вобрали в себя произошедшие за полвека изменения в жизни российского общества, к числу которых нужно отнести прежде всего увенчавшееся успехом движение за отмену телесных наказаний, крестьянскую реформу, которые, в свою очередь, отражали распространение в России либерально-гуманистических идей, предполагающих раскрепощение личности человека, уважение его права на свободу, человеческое достоинство и личную неприкосновенность. 
Особо подчеркнем в связи с этим конкретизацию правового положения осужденных, в том числе к каторге. Так, согласно ст.30 Уголовного уложения приговоренный к каторге, заключению в исправительном доме и заключению в тюрьме (с лишением прав состояния) утрачивал права: 
1) участвовать в постановлениях и выборах сословных собраний и быть избирателем или избираемым в земских, городских или общественных собраниях; 
2) состоять на государственной, сословной, земской, городской или общественной службе; 
3)состоять на службе в армии или во флоте; 
4)занимать церковные должности; 
5) выбирать промысловые свидетельства на ряд торговых предприятий; 
6)быть опекуном или попечителем; 
7) быть начальствующим, воспитателем или учителем в общественном или частном учебном заведении; 
быть третейским судьей, а также членом конкурсного управления или администрации, присяжным попечителем, присяжным заседателем, присяжным поверенным или поверенным по делам, производящимся в государственных, сословных, земских, городских или общественных установлениях; 
9) быть свидетелем при договорах или актах, требующих свидетельской сказки. 
Указанные права могли быть восстановлены по прошествии определенного срока после освобождения (от пяти до десяти лет), за исключением случаев, когда тому препятствуют специальные установления (ст.31 Уголовного уложения). Кроме того, уточняются некоторые имущественные права осужденных (ст.29), а также ограничения осужденных в выборе места жительства (ст.34, 35). Следует расценивать указанные положения как одно из главных достоинств нового российского уголовного законодательства начала века, позволяющего говорить об укреплении гарантий прав осужденных. Заметим, что в последующих российских уголовных и уголовно-исполнительных законах, включая УИК РФ 1997 г., степень регулирования данных вопросов уступает Уголовному уложению. 
Обратим внимание и на следующие обстоятельства. Во-первых, в Уложении впервые обнаруживается связь между уголовным и уголовно-исполнительным законодательством: в ст.29 Уголовного уложения дается ссылка на Устав о ссыльных (в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных такой ссылки не было, несмотря на действие Устава о ссыльных). Во-вторых, отмеченная выше неизбежность отмирания каторжных работ в том виде, в котором они были закреплены в Уложении 1845 г., подтверждается тем, что в Уголовном уложении наказание в виде каторги уже мало чем отличается от заключения в исправительном доме или тюрьме. 
В целом можно констатировать следующее. Уголовное уложение 1903 г. было “крупным событием первостепенной важности” в российском праве того времени. В правовой истории России это заметный шаг в развитии уголовного права. В нем более четко отрегулировано, в частности, правовое положение осужденных. Несколько снижена суровость наказаний, связанных с лишением свободы, что отражало общеевропейскую тенденцию гуманизации уголовных наказаний. Закреплена непосредственная связь уголовно-правовых и уголовно-исполнительных норм. Предоставлены большие возможности для проведения принципа индивидуализации наказания. 
Вместе с тем Уголовное уложение имеет немало недостатков. Нельзя не согласиться с П. П. Пусторослевым в том, что этот закон составлен “бюрократическим путем: безо всякого участия представителей русского народа”*(14). Особо подчеркнем это, потому что во многих других странах над подобными законопроектами уже давно работали представительные органы власти. Добавим, что в этом вопросе Уголовное уложение в принципе ненамного продвинулось вперед по сравнению с Уложением о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года. 
Представляются серьезными и упущения, заключающиеся в отсутствии норм, определяющих цели, задачи наказания, прежде всего лишения свободы, как наиболее употребляемого, и принципов его исполнения. Если отсутствие таковых норм в Уложении 1845 г. можно объяснить и тем, что такой закон в России создавался впервые, и тем, что к тому времени еще не сложилась наука уголовного права, то к концу XIX века этих причин уже не было; более того, ряд российских ученых-криминалистов имели международное признание (И. Я. Фойницкий, Н. С. Таганцев, Н. А. Неклюдов, Н. Д. Сергеевский и др.). Вполне справедлив упрек П. П. Пусторослева по поводу того, что в Уголовном уложении не нашел применения “новейший институт” в виде “испытания преступника” (условное осуждение)*(15). Неоправданно слабое развитие получил и институт условно-досрочного освобождения. 
Есть достаточно серьезные основания согласиться с критикой Уголовного уложения Н. Н. Полянским в части назначения наказаний за государственные преступления, имея в виду фактически поставленную на первое место цель охраны государственной власти, а не прав граждан (“отсутствие каких бы то ни было норм, направленных к ограждению политических прав народа”*(16)). Наконец, отметим и то обстоятельство, что Уголовное уложение мало изменило ситуацию в пенитенциарной системе России, которая в значительной степени развивалась сама по себе.

2. Преступления по уголовному уложению 1903 г

Несмотря  на усилия реакционной  бюрократии по "придушению" освободительного духа великих реформ, вопрос об обновлении материального уголовного законодательства, о замене мрачного кодекса, каковым являлось Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, новым, более согласным с буржуазными принципами судопроизводства, похоронить не удалось.

Правительству при проведении технических  усовершенствований главного кодекса  волей-неволей приходилось  считаться с существованием принятого в контексте  судебной реформы  Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями.

В 1881 году началось разработка нового уголовного кодекса. Основной вклад в  создание его проекта  внесли выдающиеся русские  криминалисты Н.С. Таганцев и И.Я. Фойницкий. Н.С. Таганцевым разработаны проекты Общей части, статей о посягательствах на личность, о преступных деяниях против порядка управления, о подлоге и подделке. Законодательные работы имели хороший старт, но вскоре (в связи с нарастанием консервативно-охранительных настроений в правительственной среде) их ход замедлился. По этому поводу весьма определенно высказался смещенный в 1885 году с поста министра юстиции Д.Н. Набоков. Целых 10 лет тянулись затем работы редакционной комиссии среди всеобщего охлаждении". Всего же от начала этих работ до утверждения проекта Уложения прошло более двадцати лет. Утверждение состоялось 22 марта 1903 года.

Принятие, хотя и с большим  промедлением, Уголовного уложения, связано  не с ослаблением  контрреформаторских настроений высшей бюрократии, а с осознанием ею неудержимости процесса отвержения устаревшего уголовного законодательства практикой деятельности новых судебных установлений, что было чревато подрывом авторитета власти. Однако утверждение Уложения еще не означало его введения в действие. С этим дело затянулось. Вводилось оно осторожно, по отдельным частям. Полностью Уголовное уложение 1903 года царским правительством так и не было введено, в силу разного рода причин, в том числе из-за неподготовленности тюремной части для реализации одиночной системы содержания, а также отсутствия единообразия в устройстве местного суда.

Новый уголовный кодекс значительно превосходил  ранее действовавший  как в технико-юридическом  отношении, так и  по воплощению в нем  прогрессивных уголовно-правовых принципов. Наиболее юридически четко  сконструирована  его Общая часть. Этот кодекс, в отличие  от своих предшественников, уже не сковывал судей  рамками строгих  предписаний в  вопросах применения положений закона к конкретным деяниям, предоставляя простор  судейскому усмотрению при назначении наказаний. Уложение 1903 года покончило, хотя и не полностью, с пресловутой  казуальностью статей. Оно резко отличалось от предшествующего  кодекса высокой  степенью обобщенности понятий.

В Уложении 1903 года объединялось Уложение о наказаниях уголовных и исправительных с Уставом о  наказаниях, налагаемых мировыми судьями.

Но  при многих своих  достоинствах новое  Уложение, по мнению ряда прогрессивных  криминалистов того времени, значительно  отставало, особенно в части, относящейся  к государственным  преступлениям, "от уровня требований, предъявленных нравственным и правовым сознанием  современного культурного  общества. Слишком  робок и незначителен был шаг вперед, сделанный в области  постановлений о  государственных  преступлениях составителями  Уголовного уложения" П.П. Пусторослев обратил внимание на отсутствие в Уложении "прогрессивных новейших институтов культурного права, как, например, испытание преступника, по постановлению суда, на освобождение от заслуженного наказания". В Уголовное уложение не был введен институт условного осуждения, который уже получил признание в ряде европейских государств и за законодательное установление которого горячо ратовали многие прогрессивные русские криминалисты особенно А.А. Пионтковский. К числу наиболее неудовлетворительных частей Уложения, "проникнутых устарелыми охранительными идеями", П.П. Пусторослев относил постановления о действии уголовного закона во времени, о религиозных преступлениях и проступках, о государственных преступлениях, о смуте. Но так или иначе, Уголовное уложение 1903 года являлось значительным шагом вперед в развитии российского уголовного законодательства. Оно отказалось от градации мер уголовной репрессии по принципу принадлежности лиц, совершивших преступные деяния, к разрядам изъятых или не изъятых от телесных наказаний.

В Уложении сохранено, хотя и не раскрыто, понятие проступка. Преступление и проступок  охватывались общим  формальным определением преступного деяния: "Преступным признается деяние, воспрещенное во время  его учинения законом  под страхом наказания" (Уголовное  уложение 1903 года, ст.1). Новый кодекс ввел трехчленную классификацию  преступных деяний.

В новом уложении получили более четкую разработку условия вменения. В статье 39 дано определение  понятия невменяемости: "Не вменяется в вину преступное деяние, учиненное лицом, которое во время  его учинения, не могло понимать свойства и значения, им совершаемого или руководить своими поступками вследствие болезненного расстройства душевной деятельности или бессознательного состояния, или же умственного неразвития, происшедшего от телесного недостатка или болезни".

Уложение 1903 года не признавало преступным деяние, совершенное во исполнение закона или приказа  по службе, если приказ не предписывал явно преступного.

Как обстоятельство, исключающее  вменение, законодателем  рассматривалось  состояние необходимой  обороны. Этот институт уголовного права  получил в новом  Уложении предельно  краткую формулировку: "Не почитается преступным деяние, учиненное при необходимости обороны против незаконного посягательства на личные или имущественные блага самого защищавшегося или другого лица. Превышение пределов обороны чрезмерностью или несвоевременностью защиты наказывается только в случаях, особо законом указанных" (ст. 45).

С большей четкостью  и основательностью в новом кодексе  разработаны стадии совершения преступлений. Под покушением понималось действие, которым  начиналось приведение в исполнение преступного  деяния, совершения которого желал виновный, но не смог довершить  по обстоятельствам  от его воли не зависевшим.

Уложение 1903 года избавилось от многосложности прежней  трактовки соучастия  в преступлении. Оно  признает три вида соучастия:

1. непосредственное  совершение преступления  или участие в  его выполнении;

2. подстрекательство  другого к соучастию в преступном деянии;

3. пособничество доставлением  средств, устранением  препятствий, указанием  помощи в совершении  преступления советом,  обещанием не препятствовать  его совершению  и сокрытию.

Среди преступлений против религии по-прежнему фигурирует богохульство, караемое ссылкой  на каторжные работы или на поселение, совращение христианина  в нехристианскую веру, а также православного  в иное христианское вероисповедание, наказываемое заключением в  исправительном доме или в крепости.

Введена уголовная ответственность  за поношение признанного  в России нехристианского  вероисповедания (ст. 76), за похищение или  поругание действием  умершего, как преданного, так и не преданного земле. Это преступление карается заключением  в исправительный дом на срок до трех лет. Ответственность  усиливается, если над умершим учинено оскорбляющее нравственность действие (ст. 79).

Последовало значительное увеличение числа государственных  преступлений и их соответствующее "усовершенствование" применительно к  эпохе. Выделена особая глава (III) о бунте  против верховной  власти, о преступных деяниях, непосредственно  направленных против императора и членов императорского дома (ст. 99).

Отдельная глава (IV) посвящена  преступным деяниям, составляющим государственную  измену. Как наиболее опасное среди  них рассматривается  шпионаж. За его совершение предусмотрена смертная казнь.

Появилась новая глава "О  смуте" (V). Под понятие  смуты подводились  деяния, так или  иначе, прямо или  косвенно направленные на подрыв авторитета верховной власти, ее революционное  низвержение и  возбуждение к  действиям бунтовщического  или изменнического характера. Много  места в главе  отведено таким преступлениям  как участие в "скопищах" и противозаконных сообществах. Под скопищем понималась массовая сходка людей "заведомо собравшихся в целью выразить неуважение верховной власти или порицание установленных Законами основными образа правления, или порядка наследия престола, или заявить сочувствие бунту или измене, или лицу, учинившему бунтовщическое или изменническое деяние, или учению, стремящемуся к насильственному разрушению существующего в государстве общественного строя и последователю такого учения" (там же, ст. 121).

Жестокую  заостренность на принуждении к  доносительству о  замышляемых и  совершенных государственных  преступлениях получили деяния главы "О  противодействии  правосудию". Недонесение  о большинстве  из них каралось каторжными работами.

Уложение  содержало специальную  главу о непотребстве, в которую были включены уголовно-наказуемые виды сводничества для  непотребства, кровосмешение  и др. Поскольку  Уголовное уложение в полном объеме введено  не было, продолжали действовать архаичные  нормы Уложения о  наказаниях уголовных  и исправительных 1885 года. Сохранялась  уголовная ответственность  за самоубийство, за прелюбодеяние, за вступление в брак с не христианами  и в четвертый  брак.

В Уголовном уложении 1903 года детальную разработку получили должностные  преступления, в том  числе самое опасное  среди них - взяточничество. По Уложению о наказаниях уголовных и исправительных понятие взяточничества слагалось из трех деяний: мздоимства, лихоимства и вымогательства. Неразграниченность взяточничества в собственном смысле слова и взимания лихоимственных сборов являлось серьезным недостатком конструкции этого преступления. Уголовное уложение 1903 года обособило взяточничество от понятия лихоимства. Законодатель исходил из того, что эти деяния, составляющие виды незаконного захвата имущества или преступного обогащения при помощи злоупотребления по службе, различаются тем, что лихоимство есть захват имущества под предлогом законности получения, а взяточничество является захватом или приобретением имущества заведомо для обеих сторон незаконным. Взяточничество признается простым, если взятка принимается за учинение служащим действия, входящего в круг обязанностей по службе, и тяжким, если взятка принимается им за совершение должностного преступления или проступка по службе. Вымогательство Уголовным уложением признается квалифицированным видом взяточничества (ст. 657).