Зарождение и развитие профессиональной морали журналистского сообщества

Зарождение  и развитие профессиональной морали журналистского сообщества. Формирование профессионально-этических  взглядов в журналистике. 

Журналистика  – профессия молодая.

Ярлычок «вторая древнейшая», который намертво приклеился к ней  после появления  в русском переводе Роберта Сильвествра «Вторая древнейшая профессия» (1957 год), скорее воспринимается как характеристика журналистских нравов, чем возраста самой профессии.

Как вы уже  знаете из курса «История журналистики»  история нашей профессии насчитывает  немногим более трех с половиной веков. 

В научной  литературе насчет появления профессиональной морали журналиста существуют две точки зрения. Согласно одной: она моложе профессии: возникла тогда, когда профессия стала массовой, и журналисты осознали себя единой сущностью, стало быть, где-то в середине прошлого века. Согласно второй, она едва ли не старше самой профессии.

Профессор Кумылганова пишет по данному поводу следующее: «Исторический экскурс показывает, что с момента возникновения самой журналистики профессиональная мораль явилась неотъемлемым ее компонентом. То есть в процессе формирования специфических функций печати в системе социальных реалий, в процессе выделения журналистики в самостоятельную отрасль трудовой деятельности складывалось и нравственное сознание работника это отрасли».

Правы, пожалую  оба исследователя, как ни парадоксально  на первый взгляд. Развитое общество знает две формы организации деятельности: любительство и профессионализм. Рождается же всякая деятельность как любительская. Любительство – первая фаза развития деятельности и первая, подходящая форма ее организации. Любительская деятельность отмечена тем, что осуществляется человеком по личной склонности, вне рамок каких-либо должностных обязанностей, без специальной подготовки, без жесткой ответственности за результат. А профессиональная деятельность формируется в процессе общественного разделения труда на базе любительской, однако не поглощает ее – они в наше время существуют параллельно. Став для человека основным родом занятий, профессиональная деятельность приобретает новые черты. Она протекает в виде исполнения соответствующих должностных обязанностей в рамках сотрудничества с другими ее участниками, связана с ответственностью за результат, требует специальной подготовки, словом превращается в профессию. Таким образом, что профессия всегда моложе деятельности, с которой она создана. У журналистики тоже была первая фаза ее развития, и очень длинная, растянувшаяся на века, точнее даже на тысячелетия. Первые признаки того, что общество нуждается в информационном продукте, который бы оперативно ориентировал людей в происходящих событиях и расширял опыт отдельного человека, обнаружились очень давно. Материалы культуры античного мира сохранили немало свидетельств на этот счет, они широко известны. Обычно мы рассматриваем в качестве предреформ журналистики подобие газеты в Древнем Китае, гипсовые доски с известиями для сената и для народа в древнем Риме, сообщения, рассылавшиеся корреспондентами доброхотами знатным римлянам, когда те отлучались из города (между прочим, это была уже работа за плату!). практиковалось устное распространение новостей. Интересны данные, говорящие о том, что потребность в таких продуктах и подобной деятельности осознавалась. К примеру, у Плутарха читаем: «Говорят, что цезарь первым пришел у мысли беседовать с друзьями по поводу неотложных дел посредством писем, когда величина города и исключительная занятость не позволяли встречаться лично». Неважно, что речь в данном случае идет о переписке с друзьями: фактом является то, что в этих словах отражается осознанная потребность в оперативном общении по поводу неотложных дел. Пройдет еще очень много времени, прежде чем появится профессия «журналист». Но потребность общества в продукте, который, вызовет ее к жизни, заявлена, и уже начался поиск пути к его созданию – поиск способа деятельности.  

XV век, с  которым историки журналистики  связывают появление рукописных известий, рассылавшихся за определенную плату конкретным заказчикам, не оставил надежных свидетельств, способных помочь нам представить себе, что именно нужно было тогда от поставщиков таких «aviso». Но по тому, как менялось их содержание, можно уверенно предположить, что здесь мы имеем дело с реакцией на запросы, на пожелания или требования заказчиков.

Комментируя исторические факты такого рода, профессор факультета журналистики МГУ Авраамов пишет: «Если в XV веке наравне с важными сведениями об императорском дворе, театра военных действий, распространении реформации в известиях встречаются наивные и легковерные сообщения о политических пророчествах, чудесах, уродах, кометах, кровяном дожде, которые сопровождаются всякого рода опасениями и надеждами, то в XVI веке в газетах уже преобладает объективный, трезвый и деловой тон отчета. В них много политических сведений, реже попадаются сообщения о торговле. От излюбленных росказней о чудесах и приведениях не осталось и следа. Тенденция к правдивому изложению событий просматривается при таком сравнении с достаточной определенностью. Скорее всего, впервые газетчики руководствовались при публикации новостей не отвлеченными нравственными соображениями, а потребностями читателя. Основным потребителем информации в те годы была буржуазия, остро нуждавшаяся в объективном знании для решения своих революционных задач. Тенденция к правдивому изложению событий отвечала той объективной потребности».  
 
 

XVII век открыл  в истории журналистики следующую  страницу. Продукция «составителей новостей» постепенно выходила на все долее широкую аудиторию и обретала такое свойство, как периодичность. Политические институты общества, и прежде всего государственная власть, начинали понимать, что с помощью нового информационного продукта они могут решать свои задачи, которые прежде решались с помощью устного слова. Именно тогда окончательно и определилось место журналистики в обществе: она включилась в оба контура регулирования жизнедеятельности общественного организма. Однако очень скоро тенденции властных структур на то, чтобы диктовать ей свои требования к продукту, стали жесткими и корыстно окрашенными. Возникла серьезная опасность потери того курса, который был задан объективными причинами, определившими ее рождение. В свете данных обстоятельств, принципиальное значение имел факт публикации в середине XVIII века работы М.В. Ломоносова «Рассуждение об обязанностях журналистов при изложении ими сочинений, предназначенных для поддержания свободы философии».  

М.В. Ломоносов 

Рассуждение об обязанностях журналистов  при изложении  ими сочинений, предназначенное  для поддержания  свободы философии 

  (...) Для подобных рецензентов следует наметить надлежащие грани, в пределах которых им подобает держаться и ни в коем случае не переходить их. Вот правила, которыми, думается, мы должны закончить это рассуждение. Лейпцигского журналиста и всех подобных ему просим хорошо запомнить их.

1. Всякий, кто берет  на себя труд  осведомлять публику  о том, что содержится  в новых сочинениях, должен прежде  всего взвесить  свои силы. Ведь  он затевает трудную  и очень сложную  работу, при которой  приходится докладывать  не об обыкновенных вещах и не просто об общих местах, но схватывать то новое и существенное, что заключается в произведениях, создаваемых часто величайшими людьми. Высказывать при этом неточные и безвкусные суждения значит сделать себя предметом презрения и насмешки; это значит уподобиться карлику, который хотел бы поднять горы.

2. Чтобы быть в  состоянии произносить  искренние и справедливые  суждения, нужно изгнать  из своего ума  всякое предубеждение,  всякую предвзятость  и не требовать,  чтобы авторы, о  которых мы беремся судить, рабски подчинялись мыслям, которые властвуют над нами, а в противном случае не смотреть на них как на настоящих врагов, с которыми мы призваны вести открытую войну.

3. Сочинения, о которых  дается отчет,  должны быть разделены  на две группы. Первая включает в себя сочинения одного автора, который написал их в качестве частного лица; вторая — те, которые публикуются целыми учеными обществами с общего согласия и после тщательного рассмотрения. И те и другие, разумеется, заслуживают со стороны рецензентов всякой осмотрительности и внимательности. Нет сочинений, по отношению к которым не следовало бы соблюдать естественные законы справедливости и благопристойности. Однако надо согласиться с тем, что осторожность следует удвоить, когда дело идет о сочинениях, уже отмеченных печатью одобрения, внушающего почтение, сочинениях, просмотренных и признанных достойными опубликования людьми, соединенные познания которых естественно должны превосходить познания журналиста. Прежде чем бранить и осуждать, следует не один раз взвесить то, что скажешь, для того чтобы быть в состоянии, если потребуется, защитить и оправдать свои слова. Так как сочинения этого рода обычно обрабатываются с тщательностью и предмет разбирается в них в систематическом порядке, то малейшие упущения и невнимательность могут довести к опрометчивым суждениям, которые уже сами по себе постыдны, но становятся еще гораздо более постыдными, если в них скрываются небрежность, невежество, поспешность, дух пристрастия и недобросовестность.

4. Журналист не должен спешить с осуждением гипотез. Они дозволены в философских предметах и даже представляют собой единственный путь, которым величайшие люди дошли до открытия самых важных истин. Это — нечто вроде порыва, который делает их способными достигнуть знаний, до каких никогда не доходят умы низменных и пресмыкающихся во прахе.

5. Главным образом  пусть журналист  усвоит, что для  него нет ничего  более позорного,  чем красть у  кого-либо из собратьев  высказанные последним  мысли и суждения  и присваивать  их себе, как будто он высказывает их от себя, тогда как ему едва известны заглавия тех книг, которые он терзает. Это часто бывает с дерзким писателем, вздумавшим делать извлечения из сочинений по естественным наукам и медицине.

6. Журналисту позволительно  опровергать в новых сочинениях то, что, по его мнению, заслуживает этого, — хотя не в этом заключается его прямая задача и его призвание в собственном смысле; но раз уже он занялся этим, он должен хорошо усвоить учение автора, проанализировать все его доказательства и противопоставить им действительные возражения и основательные рассуждения, прежде чем присвоить себе право осудить его. Простые сомнения или произвольно поставленные вопросы не дают такого права; ибо нет такого невежды, который не мог бы задать больше вопросов, чем может их разрешить самый знающий человек. Особенно не следует журналисту воображать, будто то, чего не понимает и не может объяснить он, является таким же для автора, у которого могли быть свои основания сокращать и опускать некоторые подробности.

7. Наконец, он никогда  не должен создавать  себе слишком высокого  представления о  своем превосходстве,  о своей авторитетности, о ценности своих  суждений. Ввиду того, что деятельность, которой он занимается, уже сама по  себе неприятна  для самолюбия  тех, на кого она распространяется, он оказался бы совершенно неправ, если бы сознательно причинял им неудовольствие и вынуждал их выставлять на свет его несостоятельность. 
 

В журналистской  среде нередко говорят об этом произведении как о начале научной разработки профессионально-этических проблем журналистики в нашей стране. Оно действительно содержит положения, актуальные для профессиональной этики журналиста и сегодня. Непосредственным поводом, побудившим Михаила Васильевича выступить на эту тему, стала опубликованная лицейским научным журналом неправильная информация о работе Ломоносова. Претензии ученого к продукту труда незадачливого автора были так велики, что он с присущей ему основательностью засел за изучение вопроса. М.В. Ломоносов изложил свои взгляды на продукт, ожидаемый обществом от журналистов, и на личные качества журналистов. Он проявил себя не только исследователем, но и гражданином, очень тонко чувствующим потребности и проблемы гражданского общества. Тем самым он создал противовес стремительно распространяющемуся отношению к журналистике как к придатку властей. Он практически предвратил тот подход к ней, который несколько позже привел к борьбе за ее независимость «отцов-основателей» свободной американской прессы. Один из них, Томас Джефферсон, спустя 33 года написал: «Если бы мне пришлось решать, что лучше, иметь правительство без газет или газеты без правительства, я, не колеблясь выбрал бы последнее». Вместе с тем именно тот факт, что журналистика стала использоваться властью в качестве средства управления, подтолкнул развитие ее технической базы и расширение границ аудитории, сделав ее массовой. Одновременно массовый характер приобрела и профессия журналиста. Знаковым, явлением, закрепившим превращение журналистики в устойчивый социальный институт, стала «громкая пресса» - дешевые издания для широких слоев населения, почти разом появившихся во многих странах на исходе первой трети XIX века. Можно считать, что к момен6ту своего утверждения в общественной жизни журналистика как вид деятельности подошла уже в определенным опытом.

Обучение  этому способу деятельности шло  на практике через формировавшиеся профессиональные традиции, причем включало в себя не только технологическую, но и профессионально-нравственную ориентацию. В соответствии с представлениями общества о необходимом характере журналистского продукта в профессиональной журналистской среде поддерживались, поощрялись те проявления личности, которые способствовали созданию такого продукта, а значит, и укреплению престижа и благополучия членов журналистской общности. Проявления личности, служившие помехой решению данных задач, естественно порицались и осуждались. Но разнонаправленность общественных требований к продукту, усилившаяся в результате того, что журналистика включилась в управленческий контур регулирования жизнедеятельности общества, не могла привести к различности критериев качества продукта. Из-за этого возник разнобой и в оценках

личностных  проявлений его создателей. Поскольку  членов профессиональной общности журналистов характеризовал разный уровень морали, подобная размытость критериев и оценок профессионального поведения оборачивалась фактором риска. Причем не только для журналистского сообщества, но и для общества в целом: ведь оно могло получить в таких случаях от журналистики «дисфункциональный продукт», обладающий вредоносной силой. Именно это обстоятельство и вызвало в жизни процесс, которому предстояло стать постоянной линией борьбы журналистского «цеха» за единство профессионально-нравственной позиции в своих рядах, а вместе с тем и за незыблемость общественного значения журналистики, за высокий престиж и авторитет профессии, процесс кодификации норм поведения и внутригруппового

контроля  за их соблюдением.  

Особенности формирования журналистской  этики в России. Начала кодификации норм можно считать, с одной стороны, свидетельством возникновения профессионально-этических воззрений, а с другой – подтверждение того, что наконец-то завершилось продолжавшееся века формирование профессиональной журналистской морали, и она начала функционировать с достаточной степенью результативности. Но это относится к тем странам, где шло естественное развитие цивилизации, без деформации переплетенных контуров регулирования общества как кибернетической системы.

Россия не входит в это число. Ведущие идеологи Коммунистической партии, претендовавшие на признание марксистско-ленинского учения подлинно научным и потому единственно верным, дали впечатляющий анализ истоков несправедливого распределения благ в