Чем более я вглядывался, тем яснее видел Христа (по поэме Александра Блока «Двенадцать»)

Федеральное Агентство по образованию Российской Федерации

Байкальский государственный университет экономики  и права 
 
 
 
 
 
 

Сочинение.

«Чем  более я вглядывался, тем яснее видел  Христа»

(по поэме Александра Блока «Двенадцать») 
 
 
 
 

Выполнила:

Студентка группы П-04-1

Токарская О. 
 

Проверила: 

Казинцева М.Д. 
 
 

Иркутск

2005

     Когда люди не верят ни во что,

     они готовы поверить во все.

     Шатобриан. 

     Одна  чешская пословица гласит: «Вера  в Бога – это неверие в себя». Выходит, что человек обращается к религии лишь за неимением собственной внутренней силы, уверенности в своей правоте. Люди же с крепкой волей и «правильными» взглядами на жизнь, якобы, вообще не должны нуждаться в Боге. Однако не следует делать столь категоричных выводов. Что, если рассмотреть это высказывание наоборот, перевернуть его смысл? Тогда получится: «Неверие в Бога – это вера в себя», или, может быть, самоуверенность, самонадеянность? С. Марешаль считал, что «лишь добродетельный человек имеет право быть атеистом». Но имеет ли тогда право на существование абсолютный атеизм и полное низвержение религии как таковой?

     В нашей стране испокон веков христианство и народ были неделимы, православие  являлось стержнем культуры и организующим компонентом всей социальной системы. И все же… история поставила  и России перед вопросом, верить в Бога или же в новые – человеческие – «истины», или, может, не верить вообще? Этот вопрос, возникший в условиях «больших перемен», требовал у литературы того времени (начало двадцатого века) его решения. Он стал предметом размышлений и Александра Блока в его поэме «Двенадцать».

     На  протяжении всей революционной эпохи  интерес Блока к происходящему  в стране переживал свои «взлеты  и падения». Так формировалось  и гражданское самосознание поэта, разбуженное революцией. Заявив о себе как об активном стороннике советской власти, Блок тем самым, казалось бы, согласился с новой коммунистической идеологией, продемонстрировав свою принадлежность к низвергателям религии. И все же, был ли он атеистом на самом деле?  На этот спорный вопрос во многом способна ответить поэма «Двенадцать». Это противоречивое произведение, благодаря своей размытости и сбивчивости сюжетной линии, способно вызвать какие угодно мысли, создать какое угодно мнение о себе. Но в существующем многообразии субъективных интерпретаций все чаще, все яснее мне видится мысль автора о том, что «Святая Русь» должна оставаться святой.

     С первых строк поэмы Александр  Блок начинает полузаметными и редкими  штрихами обозначать присутствие Бога. Само число двенадцать в названии уже вызывает ассоциации с двенадцатью апостолами – учениками Христа. «Ветер, ветер - / На всем божьем свете…», автор не случайно употребляет словосочетание «божий свет»: что бы ни делали люди, каким заблуждениям ни подвергался бы человеческий мир, он все равно остается «божьим». «Двенадцать человек» можно рассматривать как единый образ, первая психологическая характеристика которого – «свобода, свобода, эх, эх, без креста!» Все они лишены страха – главной составляющей любой религии. Ничто не остановит их дикость и необузданность. Нет совести, но есть свобода, масштабы ее огромны. Это страшное состояние способно привести к трагедии, которую автор и раскрывает, сфокусировав наше внимание на смерти Катьки. Этот эпизод не зря находится в центре поэмы, такое композиционное расположение подчеркивает его значимость. Используя язык символов, Блок показал, что происходит на стыке черного и белого, - там всегда проливается кровь. Если вспомнить, что женский образ в творчестве Блока нередко олицетворял Россию, можно сделать вывод о том, что и Катька – символ обиженной, поруганной страны нашей. За нее борются многие, но страдает она одна. Так безжалостна свобода без креста. Еще не успев обрести новые моральные идеалы, человеческая толпа спешит беспощадно и кощунственно уничтожить ценности старого мира: «… И идут без имени святого / Все двенадцать – в даль. / Ко всему готовы, / Ничего не жаль…» Блок видит в настроении народа некое противоречие: с одной стороны – внешняя, зачастую показная готовность к радикальным действиям («Товарищи, винтовку держи, не трусь! / Пальнем-ка пулей в Святую Русь!»), с другой стороны – неизменное присутствие вековой национальной религиозности русского человека, которая периодически дает о себе знать («Успокой, господи, душу рабы твоея…»).

     Блок  «сфотографировал» мир, охваченный хаосом. Лютая снежная стихия сбила  с пути человека, он «на ногах  не стоит», ему «скользко, тяжко» и  не за что ухватиться, не на что опереться больше людям «без креста». Белая пурга, вьюга застилают глаза и путают мысли: заблуждения владеют умами. И только вечный, сильный образ Иисуса Христа, идущего «нежной поступью надвьюжной, и от пули невредим и за вьюгой невидим», он действительно выше всего земного, человеческого, несовершенного. Но почему тогда в руках его кровавый флаг? Куда он ведет красногвардейцев и весь «рабочий народ»? В том-то все и дело, что образ Христа далеко не однозначен. Автор и сам не до конца осознавал его неожиданное появление в конце поэмы и оставил читателю право судить об этом. На мой взгляд, Исус Христос (упрощенное – «Исус» вместо «Иисус») – это не что иное, как воплощение веры народа России, только веры не привычной, до конца не понятой. Эта та новая истина, за которой люди идут, но неизвестно еще, к чему она приведет их. Полные сомнений и подозрений ко всему окружающему, они шагают наугад. «Кто там машет красным флагом?... / Приглядись-ка, эка тьма!» Тьма… Ведь двенадцать – это еще и полночь в широком смысле слова, всеобщая полночь, после которой должен был бы прийти новый день, но не пришел… Полночь нависла над миром, и в этой кромешной тьме люди обезличились (всякий теперь – «товарищ»), не видно света белого – только снег, а за каждым сугробом – мнимый враг. Смятение, разруха…

     Судя  по моим впечатлениям от поэмы «Двенадцать» я уже не могу назвать Блока  «певцом революции». Слишком явно я ощущаю в его гражданском  сознании осуждение «строителей  коммунизма», желание (пусть робкое) предупредить, переориентировать «рабочий народ», заставив вспомнить все святое. Мне кажется, автор усомнился в правоте новой именно тогда, когда увидел воочию последствия лишения народа его религии. Людям запретили верить в бога, поверять им свои поступки, значит, нет у них больше прочный принципов, значит можно убедить их в чем угодно, увести куда угодно за собой, как каторжников, подчинить себе. Блок осознал главную ошибку коммунистов: они не предусмотрели всех последствий низвержения бога в душе русского человека.