Теория мир-систем в концепции И. Валлерстана

На этом этапе  становится понятным что я пытаюсь описать, но может возникнуть и сомнение, зачем я пытаюсь дать этому явлению имя и, соответственно, сфокусировать на нем внимание. Дело в том, что я считаю гегемонию не результатом случайной перетасовки карт, а важнейшим феноменом, который возникает в специфических обстоятельствах и который играет значительную роль в историческом развитии капиталистической мир-экономики.

II

Используя это  ограничивающее определение мы можем получить только три самостоятельных случая гегемонии: Объединенные Провинции (Голландия) в середине ХVII в., Соединенное Королевство (Великобритания) в середине XIX в. и Соединенные Штаты Америки в середине ХХ в. Если кто-нибудь настаивает на указании дат, то я мог бы предварительно предложить в качестве крайних временных точек 1625-1672, 1815-1873, 1945-67 гг. Было бы ошибкой пытаться указать более точные даты, так как механизмы измерения очень сложны и не зрелы.

Я предлагаю  выделить четыре сферы, в которых, по моему мнению, разворачивающиеся события во всех этих трех отдельных случаях гегемонии были аналогичными. Разумеется, эти аналогии являются ограниченными. И конечно же, поскольку капиталистическая мир-экономика в моей интерпретации есть один непрерывно развивающийся организм, то отсюда по определению следует, что ее общая структура в каждой из трех точек гегемонии имела отличия. Эти различия реальны и являются результатом действия секулярных трендов мир-системы. Но и структурные аналогии между ними также реальны, так как они отражают циклические ритмы этой же самой системы.

Первая аналогия относится к последовательности достижения и потери относительной  эффективности в каждой из трех экономических  сфер. По-моему мнению, в каждом отдельном случае предприятия и фирмы государства, стремящегося к гегемонии, достигли необходимых преимуществ в эффективности сначала в сельскохозяйственном и промышленном производстве, потом в торговле, и затем в финансах. Я считаю, что и утрата этих преимуществ происходит в той же последовательности (этот процесс уже начался, но еще не завершился в третьем случае). Таким образом, гегемония относится к тому короткому периоду, в котором преимущества наблюдается одновременное во всех трех экономических сферах.

Вторая аналогия относится к идеологии и политике государства-гегемона. Такие державы  в период своей гегемонии склонны  выступать сторонниками глобального  “либерализма”. Они становились  защитниками принципа свободного движения факторов производства (товаров, капитала и труда) во всей мир-экономике. Они вообще враждебно относились к меркантилистским ограничениям в торговле, в том числе существованию заморских колоний для более сильных стран. Они расширили идею либерализма вплоть до всеобщей поддержки либеральных парламентских институтов (одновременно испытывая неприязнь к любым политическим изменениям с помощью насилия), политического ограничения произвола бюрократии и поддержки гражданских свобод (в то же время открывая двери политическим изгнанникам). Они пытались обеспечить высокий уровень жизни для своего национального рабочего класса, достаточно высокого по мировым стандартам соответствующего времени.

Ни один из этих пунктов не следует преувеличивать. Державы-гегемоны постоянно делали исключения из своего антимеркантилизма, если это было в их интересах. Они часто были не прочь вмешаться в политические процессы других стран ради собственной выгоды. При необходимости они могли проводить репрессии внутри своей страны для обеспечения национального “консенсуса”. Высокий уровень жизни рабочего класса в значительной степени был ранжирован в соответствии с внутренними этническими различиями. Тем не менее поразительно, что либерализм как идеология процветал в этих странах именно в периоды их гегемонии и, в значительной степени, только там и в это время.

Третья аналогия заключается в общей модели глобальной военной мощи. Державы-гегемоны были преимущественно морскими (теперь воздушными/морскими) державами. В период долгого восхождения  к гегемонии они, казалось, очень  неохотно занимались развитием своих  армий, открыто дискутируя возможное  истощение государственной доходов  и человеческих ресурсов в связи  с войнами на суше. Однако все  они в конце концов осознавали необходимость создания сильной сухопутной армии, также как и необходимость столкновения со своим главным соперником на суше, который пытался превратить мир-экономику в мир-империю.

В каждом отдельном  случае достижение гегемонии обеспечивалось с помощью тридцатилетней мировой  войны. Под мировой войной я понимаю (опять для целей ограничения  понятия) наземную войну, вовлекающую (не обязательно постоянно) почти  все крупные военные державы  той эпохи в широкомасштабные столкновения, которые являются крайне опустошительными для земли и населения. Каждый пример гегемонии связан с одной из таких войн. Мировая война “Альфа” была Тридцатилетней войной 1618-1648 гг., в которой интересы Голландии в рамках мир-экономики одержали победу над интересами Габсбургов. Мировая война “Бета” являлась циклом Наполеоновских войн 1792-1815 гг., в которых Франция была повержена Британией. Мировая война “Гамма” - это длительные Евроазиатские войны 1914-1945 гг., в которых интересы США одержали верх над интересами Германии.

Если войны  с ограниченным количеством участников были постоянным явлением в межгосударственной системе капиталистической мир-экономики (едва ли был один год без военных действий в каком-либо месте этой системы), то мировые войны, напротив, были редкостью. Действительно, их редкость, а также количество и временные рамки, по-видимому, коррелируют с достижением одной из держав статуса гегемона, из чего вытекает четвертая аналогия.

Если мы посмотрим  на те очень длинные циклы, которые Рондо Камероном назвал “логистиками”, мы увидим, что мировые войны и гегемония в действительности связаны с ними. Эта тема мало изучена, так как в основном обсуждались и сравнивались А-В фазы периодов 1100-1450 и 1450-1750 годов. Всего несколько дискуссий обсуждали те логистические циклы, которые могли бы быть после. Но если мы примем во внимание первичные результаты научных исследований, используемые для определения этих логистик - вековые колебания инфляции и дефляции, - то их общая модель выглядит действительно все еще действующей.

Поэтому выглядит достаточно вероятным существование  таких (ценовых) логистических циклов вплоть до настоящего дня, их индикация может опираться на следующие даты: 1450-1730 гг. с 1600-1650 гг. в качестве ровного пика; 1730-1897 гг. с 1810-1817 гг. в качестве максимума; с 1897 по ? с еще не определенным максимальным пиком. Если такие логистические циклы существуют, это означает, что мировая война и последующая эра гегемонии находятся где-то около (прямо перед и после) пика логистического цикла. То есть эти процессы являются результатом длительной конкурентной экспансии, итогом которой становится особая концентрация экономической и политической мощи.

Итог каждой мировой войны включает значительную реструктуризацию межгосударственной системы (Вестфальский мир, Европейский  концерт, ООН и Бреттонвудсские соглашения) в той или иной форме отвечающей потребности в относительной стабильности новой державы-гегемона. В дальнейшем, когда гегемонная позиция начинает постепенно подрываться экономически (из-за утраты преимуществ в эффективности аграрного и промышленного производства), начинается упадок гегемонии. Одним из следствий такого упадка, по-видимому, является разрушение старательной выстраиваемой гегемоном системы союзов и альянсов, и, в конечном итоге, их серьезная перекомпоновка.

В течение долгого  периода, следующего за периодом гегемонии, постепенно возникают две державы  в качестве “претендентов на наследство”  – Англия и Франция после голландской  гегемонии, США и Германия – после  британской, и сейчас Япония и Западная Европа – после гегемонии США. Кроме того, возможный победитель из этой двойки в качестве сознательного элемента своей стратегии использует плавное превращение бывшего государства-гегемона в своего “младшего партнера” - Англия в отношении Голландии, США - в отношении Великобритании, …а сейчас ?

III

До настоящего этапа я пользовался в основном описанием. Понимаю, что такое описание уязвимо для критики со стороны  специалистов в тех или иных вопросах. Предложенные мной датировки могут  отличаться от чьих то других. Тем не менее, я считаю, для первой попытки эта датировка достаточно оправдана и я все-таки очертил общую повторяющуюся модель функционирования межгосударственных взаимоотношений. Вопрос теперь состоит в том, как ее истолковать. Что в функционировании капиталистической мир-экономики обеспечивает появление такой циклической модели функционирования межгосударственной системы?

Я полагаю, что  эта общая модель возникновения, временного расцвета и упадка держав-гегемонов  в межгосударственной системе является всего лишь одним из аспектов определяющей роли политических структур в функционировании капитализма как способа производства.

Существуют два  мифа относительно капитализма, выдвинутые его главными идеологами (и, как ни странно, широко поддерживаемые его  критиками в ХIХ в.). Один из них состоит в том, что он определяется через свободное движение факторов производства. Второй - в том, что в его определении подчеркивается невмешательство политических структур в функционировании “рынка”. В действительности, капитализм характеризуется частично свободным движением факторов производства и избирательным вмешательством политических структур в функционирования “рынка”. Гегемония является примером последнего.

Наиболее глубокой характеристикой капитализма является тенденция к бесконечному накоплению капитала. “Избирательные” вмешательства  политических структур как раз и  стимулируют этот процесс накопления. Однако существуют две проблемы относительно “вмешательства”. Оно имеет свою цену, поэтому любое вмешательство выгодно настолько, насколько получаемый выигрыш превышает издержки. Более предпочтительно получение прибыли и благ вообще без какого-либо “вмешательства”, так как это минимизирует “издержки”. И, во-вторых, вмешательство всегда осуществляется ради выгоды одной группы аккумуляторов капитала против другой группы, и последняя всегда ищет возможности нанести ответный удар. Эти два соображения очерчивают круг задач гегемонии в межгосударственной системе.

Цена государственного вмешательства для данного предпринимателя  выражается двумя способами. Во-первых, через финансовые условия: государство  может взимать прямые налоги, влияющие на ставку прибыли (принуждая фирмы  осуществлять платежи непосредственно  государству) или осуществлять косвенное  налогообложение, которое может  понижать уровень прибыли через  воздействие на конкурентоспособность  продукции. Во-вторых, государство может  ввести законы, регулирующие движение капитала, рабочей силы или товаров, или установить минимальный и/или  максимальный уровень цен. Если прямые налоги – всегда расход для предпринимателя, то расчет воздействия косвенных  налогов и государственного регулирования  намного более сложен, так как  они являются издержками как для предпринимателя, так и для (некоторых) его конкурентов. Самое главное в условиях индивидуального накопления – это не абсолютная стоимость таких мер, а относительная. Даже высокие издержки могут оказаться приемлемыми для данного предпринимателя, если действия государства вызывают еще большие расходы у его конкурента. Абсолютный размер издержек является важным только если потери предпринимателя в среднесрочном плане превышают его приобретения, что является возможным из-за большей конкуренции, вызванной такими действиями государства. Отсюда следует, что абсолютный размер издержек является принципиальным только для тех предпринимателей, которые могли бы быть первыми в открытой рыночной конкуренции и без вмешательства государства.

В целом, поэтому  предприниматели постоянно стремятся  к вмешательству государства  в деятельность рынка в самых  разных формах: субсидий, торговых ограничений, тарифов (которые являться штрафными  санкциями для предпринимателей из других стран), гарантий, установления определенного максимума для  цен импорта и минимума для  цен экспорта, и т.д. Угрожающее действие внутреннего и внешнего сдерживания  также приносит прямую экономическую  выгоду предпринимателям. Чем больше постоянный процесс конкуренции  и государственного вмешательства  ведет к олигополистическим условиям внутри государственных границ, тем  больше внимания, естественно, уделяется  сохранению такого же олигополистического  состояния на самом важном – мировом  рынке.

Соединение конкурентного  давления и постоянного государственного вмешательства приводит к дальнейшему  усилению концентрации капитала. Выгоды от государственного вмешательства  внутри и за пределами страны имеют  кумулятивный характер. Политически  это выражается в расширении мирового влияния. Экономические преимущества предприятий и фирм растущей мировой  державы в сравнении с такими же показателями ее соперника могут  быть весьма незначительными и следовательно неустойчивыми. Вот тут то и начинаются мировые войны. Тридцатилетняя борьба может быть очень драматичной в военном и политическом отношении, но наиболее глубокое воздействие оказывает на экономику. Экономическое превосходство страны-победительницы достигается в ходе собственно процесса войны, и послевоенное межгосударственное соглашение призвано лишь закрепить это значительное преимущество и защитить его от разрушения.

Таким образом, данное государство возлагает на себя “бремя ответственности” за порядок  во всем мире, которое отражается в  его дипломатическом, военном, политическом, идеологическом и культурном положении. Внутри державы-гегемона предпринимаются  попытки установления коллективного  сотрудничества различных социальных слоев: предпринимателей, государственной  бюрократии и, с некоторым отставанием, рабочего класса. В результате такая власть может позволить себе действовать в “либеральной” форме, - обеспечивая реальное ослабление политических конфликтов внутри самого государства в сравнении с предыдущими и последующими периодами, а также позволяя осуществить важную на международной арене делегитимизацию попыток подрыва экономического превосходства державы гегемона со стороны других государственных аппаратов.

Дело в том, что стремящийся к рационализации и меньшим издержкам глобальный либерализм порождает свой собственную  гибель. Сдерживание распространения  знаний и опыта становится все  более затруднительным. Практически  неизбежно, что пришедшие более  поздно предприниматели со временем занимают наиболее прибыльные рынки  с наиболее передовыми технологиями и новейшим оборудованием, подрывая таким образом материальную основу производственных преимуществ державы-гегемона.