Гений родился в Италии. Микеланджело

Исполненные мужественной силы, фигуры обнаженных, обрамляющие  сцены, свидетельствуют об особенностях вкуса Микеланджело и его реакции  на классическое искусство: взятые вместе, они представляют собой энциклопедию положений обнаженного человеческого  тела, как это было и в "Битве  кентавров", и в "Битве при  Кашине". Микеланджело не был склонен  к спокойному идеализму скульптуры Парфенона, но предпочитал мощный героизм  эллинистического и римского искусства, выразившийся в крупной, исполненной  пафоса скульптурной группе Лаокоон, найденной  в Риме в 1506.

Жизнерадостность, смелость, радостное изумление перед  открывающимися тайнами мира, спокойное  созерцание, тревога, ликование, нега —  вот что изображают их дивные лица и их дивные фигуры. И быть может, эти образы — самое совершенное  из всего созданного Микеланджело во славу юной человеческой силы. Но торжество  этой силы, власть над миром и  мудрость даются нелегко. В росписи  Микеланджело жизнеутверждающая мощь уживается с трагической безысходностью. Нет, это не светлый, величавый, но и  беспечный мир Рафаэля.

Обнаженное человеческое тело приобретает для Микеланджело особое значение. Представленное в  самых разнообразных позах, движениях, положениях, оно смогло выразить все  многообразие идей и чувств, обуревавших  художника.

6.1.5 Пророки на  фресках Сикстинской капеллы  (1508-1512)

Среди восьми сотен  фигур Сикстинского свода, вышедших из-под руги "божественного" Микеланджело, как его именовали соверменники, особенно впечатляют драматизмом и  силой человеческого духа образы сивилл и пророков. Они давно стали  классикой мирового искусства, но до сих пор продолжают удивлять героичностью образов и ощущением безграничность воли.

"Тем не менее,  будто мастерство это воодушевилось  тем, что уже было сделано,  оно поднялось еще выше и  показало себя куда более великим  в пяти сивиллах и семи пророках, написанных здесь с высотой  каждой фигуры четыре метра  и более, во всех разнообразных  их позах, в красоте тканей  и разнообразии одежд, как и  вообще в чудесных выдумках  и рассудительности художника;  почему они кажутся божественными  всякому, кто различает страсти,  которыми охвачены каждая из  них" Вазари.

Титаническая сила, интеллект, прозорливая мудрость и  возвышенная красота характеризуют  образы пророков.

Стендаль заметил, что Микеланджело «... рано утвердился в той римской гордости, которая  не склонит головы ни перед какой  низостью и которую он обессмертил  тем, что сумел придать столь  поразительную экспрессию "Пророкам" Сикстинской капеллы» .

По словам Пушкина, каждый из пророков подлинно внял и  «неба содроганье, и горний ангелов  полет, и гад морских подводный  ход, и дольней лозы прозябанье».

На стене над  входом в капеллу изображен пророк Захария, на противоположной, алтарной стороне, пророк Иона. По сторонам от них, в углах часовни, по страсполагаются  сцены чудесного спасения народа Израильского.

Захария. Он сидит  с толстым фолиантом в руках. Но поворот его фигуры и волны  одежды создают впечатление сплошного  движения, как бы заполняющего собой  весь мир. В этом образе запечатлена  великая жажда знания, желание  обрести высшую мудрость. На его  пророчества о приходе Иисуса нередко ссылались авторы Нового Завета.

"... старец Захария,  который, разыскивая в книге  что-то, чего найти не может,  стоит, опершись на одну ногу  и подняв другую, а так как  увлечение поисками того, чего  он не находит, заставляет его  стоять в этом положении, он  забывает о тех неудобствах,  которые оно ему доставляет. В  этой фигуре прекраснейшим образом  показана старость, и по форме  своей она несколько грубовата,  но на ней ткань с немногими  складками очень хороша".

Исайя поэтически одухотворенный муж. В нем спокойная гордость и озарение и вместе с тем власть, себя сознающая и утвердившаяся. Он полон достоинства, величавого спокойствия, глубокого раздумья и одухотворенности, молодой человек с правильными  чертами лица, высоким лбом мыслителя. Он весь обратился в слух, внимая взволнованному, куда-то увлекающему  его младенцу-ангелу. По его молитве  совершались чудеса, его словами  обличал фарисеев в лицемерии  Иоанн Креститель.

"Но если присмотреться  к следующему за ней пророку  Исайе, увидишь, что все черты  его поистине взяты из самой  природы, подлинной матери искусства,  и увидишь фигуру, которая, будучи  вся отлично проработана, может  одна научить всем приемам  хорошего живописца: пророк, сильно  углубившись в свои мысли, скрестил  ноги и одну руку заложил  в книгу, отмечая то место,  где остановил свое чтение, локоть  другой поставил на книгу, подперев  рукой щеку, а так как его  окликнул один из путтов, что  сзади него, он повернул к нему  только голову, ничем не нарушая  всего остального".

Один из самых  патетических образов капеллы —  пророк Иезекииль. Этот могучий старец изображен в резком повороте, подчеркивающем смятение чувств, охватившее пророка. Остро характерен профиль старца, грозен его взгляд, обращенный к  ангелу, прекрасному, озаренному, с глубоким, умным взглядом. Тут все: исступление и страсть, и порыв, и такой динамизм, от которого дух буквально захватывает, в этой фигуре бушует титаническая сила и рвется куда-то неудержимо одухотворенная человеческая воля. Он жил в мире пророчеств, в другом измерении, Бог показывал ему и истолковывал множество видений, его снедала ревность о Господе, и ненависть к идолопоклонству и другим грехам народа Израильского.

"Иезекииль, полный  прекраснейшей грации и подвижности,  в просторном одеянии, и держащий  в одной руке свиток с пророчествами;  другую же поднял и повернул  голову, будто собираясь произнести  слова возвышенные и великие,  а позади него два путта  подносят ему книги" Вазари.

В Данииле — молодость, энергия мысли, и сосредоточенность, властность, опять-таки фигура в своем  движении, как бы готовая заполнить  весь мир.

«Невозможно представить  себе, — говорит Вазари, — что  можно добавить к совершенству образа Даниила, который пишет в большой  книге, выискивая что-то в рукописях  и копируя с невероятным рвением; для опоры этой тяжести Микеланджело поставил между его ног ребенка, который поддерживает книгу, пока тот  пишет, — ничья кисть не сможет никогда сделать ничего подобного».

Иона. Высшее озарение, исполненное великой надежды, отвага и вера в бесконечно прекрасной героической  фигуре. Пророк, который долго бежал  от своего призвания, и воззвавший к  Богу из чрева огромной рыбы, поглотившей  его, признан как самый успешный проповедник Ветхого Завета - от его проповеди покаялся и обратился  огромный нечестивый город Ниневия.

"Но кто же  не восхитится и не поразится,  увидев потрясающего Иону, последнюю  фигуру капеллы, где силой искусства  свод, который, изгибаясь по стене,  в действительности выступает  вперед, кажется прямым благодаря  видимому воздействию этой отклонившейся  назад фигуры, и, подчинившись  искусству рисунка, тени и свету,  он поистине как бы отклоняется  назад?" Вазари.

Иеремия - глубоко  задумавшийся скорбный старец. Как  воплощение скорби человечества воспринимается его фигура. Могучий старец сидит, скрестив ноги. Правой рукой он опирается  на колено. Глаза его опущены. Он ушел в себя, погрузившись в глубокую думу. Сидит он спокойно, опустив  голову, скрестив могучие ноги и  опершись рукой о колено. Но разве  не кажется вам, что, когда он подымет  глаза, ему откроется все, что  есть в мире, и потому мудрость его  отмечена горечью; а когда встанет  он, выпрямится и пойдет, все придет в движение от его поступи!..

Предполагают, что  Микеланджело изобразил себя в образе Иеремии-пророка, вслед за ним несчастный живописец повторял: "Когда утешусь  я в горести моей! сердце мое  изныло во мне... Проклят день, в который  я родился! день, в который родила меня мать моя" (Книга пророка  Иеремии). В фреске "Страшный суд" его лицо на содранной коже мученика Марсия.

"Взгляните на  этого Иеремию, который, скрестив  ноги, одной рукой поглаживает  бороду, опершись локтем на колено, другую же опустил между ног  и голову склонил так, что  явно видны его печаль, его  мысли и горькое его раздумье  о своем народе. Таковы же позади  него и два путта и такова  же и первая сивилла" Вазари.

В Иоиле Микеланджело мастерски передал сосредоточенное  внимание. Ничто не может его отвлечь, поглощенного чтением развернутого свитка. В лице этого скорбно-сосредоточенного мудреца с седыми волосами современники усматривали черты сходства с  Браманте, которого Микеланджело считал своим личным врагом, но которому не мог отказать в одаренности и  вкусе. Иоиль был пророком Божьего  наказания и прощения, он ходатайствовал пред Господом о народе своем, и получил  великие обетования о Небесном Иерусалиме.

"... Иоиль, который  сосредоточился, держа в руках  свиток, и читает его с большим  вниманием и пристрастием, и по  лицу его видно, какое удовольствие  доставляет ему написанное, и  похож он на живого человека, направившего большую часть своих  мыслей на что-либо одно" Вазари.

Кульминацией росписи  является экстатическая фигура Ионы, расположенная над алтарем и  под сценой первого дня творения, к которой обращен его взор. Иона является провозвестником Воскресения  и вечной жизни, ибо он, подобно  Христу, проведшему три дня в гробнице перед вознесением на небо, провел три дня во чреве кита, а затем  был возвращен к жизни. Через  участие в мессе у алтаря внизу  верующие причащались к тайне  обещанного Христом спасения.

6.1.6 Сивиллы на  фресках Сикстинской капеллы  (1508-1512)

В боковом поясе  свода Сикстинской капеллы Микеланджело изобразил поочередно ветхозаветних  пророков и сивилл, папа римский  Юлий II был человеком широких  взглядов. Считалось, что древнегреческие  сивиллы, т.е. женщины-пророчицы, предсказывали  приход Христа.

Прекрасна Дельфийская  сивилла — вдохновенная юная, с  широко открытыми глазами, глядящими  в будущее. Эта дева может выдержать  мир на своих плечах.

"А кроме того, есть еще одна сивилла, которая,  будучи обращенной к алтарю  с другой стороны, показывает  несколько исписанных свитков  и вместе со своими путтами  заслуживает похвалы не меньшей,  чем остальные" Вазари.

Величаво-задумчива  Эритрейская сивилла — воплощает  цветущую силу и уравновешенность, перелистывает древнюю книгу  и так повернулась, чтобы мы могли  любоваться ее взглядом, красотой и  силой ее сложения.

"... свою книгу  она держит далеко от себя  и, закинув ногу на ногу, собирается  перелистать страницу, сосредоточенно  обдумывая, о чем писать дальше, в то время как стоящий позади  нее путт раздувает огонь, чтобы  зажечь ее светильник. Фигура  эта красоты необычайной и  по выражению лица, и по прическе, и по одежде; таковы же и  обнаженные ее руки" Вазари.

Могуча старуха  Кумекая сивилла, исполненная силой  и мощью, со всем вниманием вчитывающаяся  в развернутый фолиант, куда заглядывают  два наивно-спокойных ребенка-ангела.

"... прекрасная  старая сивилла, которая, сидя, с предельным изяществом изучает  книгу; прекрасны и позы двух  написанных рядом с ней путтов".

Персидская сивилла  — в которой сочетается и мудрость и тайна.

"... которой он  хотел выразить старость, не говоря  о том, что, закутав ее в  одежду, показал, что время охладило  уже ее кровь и что во  время чтения он заставляет  ее подносить книгу к самым  глазам, пристально в нее вглядываясь,  ибо и зрение у нее уже  ослабело" Вазари.

Ливийская сивилла  — олицетворяет мудрость, красоту  и динамику, опять-таки то самое вечное движение, которое рождается волею  Творца и которое затем гений  художника подчиняет себе, замкнув  в рамки совершеннейшей композиции.

"...прекраснейшая  фигура сивиллы Ливийской, которая,  написав большой том, составленный  из многих книг, в женственной  позе хочет подняться на ноги  и намеревается одновременно  и встать и захлопнуть книгу:  вещь труднейшая, чтобы не сказать  невозможная, для любого другого,  кроме ее создателя".

Микеладжело считал человека венцом творения, а мужчину - воплощением телесной и духовной красоты. У женщин-предсказательниц, как и у обнаженных юношей, в  фигурах смешаны признаки мужские  и женские. Предполагают, что для  сивилл мастеру позировали мужчины-натурщики. Как по углам библейских сцен в  средней части свода написаны множество вспомогательных фигур - идеально-прекрасных юношей-рабов, так  и пророков и сивилл окружают маленькие  путти - атланты, трактованные в скульптурных формах.

6.1.7 Фрески парусов  свода Сикстинской капеллы Чудесные  избавления иудеев (1509-1511)

В четырех парусах  свода находятся сцены, каждая из которых – пример участия благого  Бога в спасении Своего избранного народа: - Юдифь и Олоферн (1509), - Давид  и Голиаф (1509), - Медный змий (1511), - Смерть Амана, или «История Эсфири» (1511).

Об этой божественной помощи повествовали пророки, предсказывавшие  пришествие Мессии.

"Что же можно  сказать о четырех историях  по углам в распалубках этого  свода? На одной из них Давид  со всей юношеской силой, какая  только может потребоваться, чтобы  одолеть великана, отрубает ему  голову, приводя в изумление солдат, чьи головы окружают поле битвы;  не иначе, чем иные, удивят прекрасные  положения, использованные им  в истории Юдифи, что на другом  углу; в этой истории показано  туловище Олоферна, причем чувствуется,  что оно обезглавлено, Юдифь же  кладет мертвую голову в корзину  на голове своей старой служанки, которая такого высокого роста,  что должна наклониться, чтобы  Юдифь могла достать до корзины  и как следует уложить в  нее голову. Юдифь же, ухватив  груз, старается его прикрыть, голову  же свою повернула к мертвому  туловищу, которое, хотя уже мертвое,  но одним только поднятием  ноги труп успел всполошить  всех, кто были в шатре, и  лицо ее выражает и страх  перед тем, что происходит в  лагере, и ужас перед мертвецом;  живопись эта поистине достойна  величайшего внимания.