Царствование Алексея Михайловича. Первые реформаторы России

     В зрелые годы царь Алексей  представлял в высшей степени  привлекательное сочетание добрых  свойств верного старине древнерусского  человека с наклонностью к  полезным и приятным новшествам.  Он был образцом набожности, того чинного, точно размеренного и твердо разученного благочестия, над которым так много и долго работало религиозное чувство древней Руси. Духовная атмосфера, среди которой он жил, развила в нем религиозность. По понедельникам, средам и пятницам царь во все посты ничего не пил и не ел и вообще был ревностным исполнителем церковных обрядов. Внутреннее религиозное чувство развивало в нем христианское смирение.  Добродушие иногда, однако, сменялось кратковременными вспышками гнева. Любитель и знаток церковной службы, Алексей Михайлович позволял себе иногда грубую брань в храме, когда замечал какой-нибудь непорядок. Однажды царь, которому пускал кровь немецкий доктор, велел боярам испробовать то же средство. Р. Стрешнев не согласился. Царь собственноручно "смирил" старика, но затем не знал, какими подарками его задобрить. Алексей Михайлович  был отзывчив на горе и радость близких к нему людей. В страсти к соколиной охоте выразились его эстетические наклонности большого любителя красивых зрелищ. Человек от природы умный и даровитый, он много читал, писал письма, составил "Уложение сокольничья пути". Впечатлительная натура царя влекла его к новым культурным течениям, уже прорывавшимся в московской жизни и выражавшимся в усвоении внешних форм западноевропейского быта. Алексей охотно знакомился с разными заморскими диковинами. Он любил "комедийные  действия", устраивал у себя вечерние пирушки с иноземной музыкой и танцами, вообще внес в свой личный обиход и в окружавшую жизнь больше свободы и движения. Он первый начал ослаблять строгость заведенного при московском дворе чопорного этикета, делавшего столь тяжелыми и натянутыми придворные отношения. Он нисходил до шутки с придворными, ездил к ним запросто в гости, приглашал их к себе на вечерние пирушки, близко входил в их домашние дела. Понимая необходимость более широкого образования, чем  то, которое до тех пор получали царские дети, он взял в наставники своим детям ученого Симеона Полоцкого, который учил царевичей латинскому и польскому языкам. Но, легко увлекаясь разными новшествами, Алексей не был способен стать во главе преобразовательного движения, зато он охотно выдвигал и поощрял людей, одаренных более или менее крупными реформаторскими талантами; таковы были А.Л. Ордин-Нащокин, патриарх Никон, Ф.М. Ртищев, А.С. Матвеев.

     Несмотря, однако, на свой пассивный  характер, на свое добродушно-нерешительное  отношение к вопросам времени,  царь Алексей много помог успеху  преобразовательного движения. Своими  часто беспорядочными и непоследовательными  порывами к новому и своим уменьем все сглаживать и улаживать он приручил пугливую русскую мысль к влияниям, шедшим с чужой стороны. Он не дал руководящих идей для реформы, но помог выступить первым реформаторам с их идеями, дал им возможность почувствовать себя свободно, проявить свои силы и открыл им довольно просторную дорогу для деятельности: не дал им ни плана, ни направления преобразованиям, но создал преобразовательное настроение.⁷

III. Федор Михайлович Ртищев

     Одним из замечательных государственных деятелей периода правления Алексея Михайловича был Федор Михайлович Ртищев. Почти все время царствования Алексея Михайловича он неотлучно находился при нем, служа по дворцовому ведомству. Он был почти сверстник царя, родился на четыре года раньше него (в 1625 году) и умер за три года до его смерти (в 1673 году).  Во дворец Ртищев попал благодаря своему отцу Михаилу Алексеевичу Ртищеву. Первым служебным дебютом молодого дворянина в 1645 году стала должность стряпчего при дворе. Эта должность, конечно, не была очень важной, но она приближала к царю, давала возможность приобрести высочайшее расположение.

     В1648 году Ртищев становится преемником отца в должности царского постельничего. Должность постельничего приравнивается "по чести" окольничеству, второму после бояр придворному чину. В то время, как служебная карьера Ртищева была обеспеченной, он старался быть полезным и на другом поприще. Так, он развивает культурные связи с Малороссией, призывает оттуда в Москву ученых иноков и дает им приют в основанном на собственные средства Андреевском монастыре, который превращается в очаг религиозно-нравственного просвещения. Пользуясь покровительством царя Ртищев построил Спасопреображенский монастырь (ныне упразднен), открыл училище, где  обучали славянскому и греческому языкам,  риторике и философии вызванные им киевские монахи. Это училище в 1685 году было переведено в Заиконоспасский монастырь и послужило зерном Славяно-греко-латинской академии. Учителей Ртищев поощрял к переводам с греческого языка на славянский, а Епифания убедил составить славяно-греческий словарь. Будучи большим любителем и знатоком музыкального искусства, он выписал из Киева хор. Около 1650 года Ртищев основал за городом гостиницу для бедных; во время голода в Вологде, не имея денег, продал свои одежды и дорогие сосуды и на вырученные деньги помогал потерпевшим; жителям Арзамаса уступил бесплатно свои лесные дачи; участвуя в войне с поляками и литовцами, особенно заботился о раненых, как своих, так и иноземных. Он был одним из участников группы "ревнителей благочестия". Основная цель "ревнителей" - подчинить русскую жизнь строгим религиозно-нравственным требованиям путем царских указов, осуществить реформу богослужения.⁸

     Ртищев был один из тех редких  и немного странных людей, у  которых совсем нет самолюбия.  Из всего нравственного запаса, почерпнутого древней Русью из  христианства он воспитал в  себе наиболее трудную черту - смиренномудрие. Царь Алексей, выросший вместе со Ртищевым, разумеется, не мог не привязаться к такому человеку. Своим влиянием царского любимца Ртищев пользовался, чтобы быть миротворцем при дворе, устранять вражды и столкновения, сдерживать сильных и заносчивых людей  вроде боярина Морозова, протопопа Аввакума и самого Никона. Такая трудная роль тем легче удавалась Ртищеву, что он умел говорить правду без обиды, никому не колол глаз личным превосходством, был совершенно чужд родословного и чиновьего тщеславия, ненавидел местнические счеты, отказался от боярского сана, предложенного ему царем за воспитание царевича. Соединение таких свойств производило впечатление редкого благоразумия и непоколебимой нравственной твердости.

     Для успеха преобразовательного движения было очень важно, что Ртищев стоял на его стороне. Нося в себе лучшие начала и заветы древнерусской жизни, он понимал ее нужды и недостатки и стал в первом ряду деятелей преобразовательного направления, а дело, за которое становится такой делец, не могло быть ни дурным, ни безуспешным. Больше, чем кто-либо при царе Алексее, заботился о водворения в Москву образования при помощи киевских ученых. Ежеминутно на глазах царя и располагая его полным доверием, Ртищев, однако, не стал временщиком и не остался безучастным зрителем поднимавшихся вокруг него движений. Как только где-то проявлялась попытка исправить, улучшить положение дел, Ртищев был тут со своим содействием, ходатайством, советом, шел навстречу всякой обновительной потребности.⁹

      Наряду с просветительской и  благотворительной деятельностью  Ртищев занимался и служебными  делами, причем также весьма успешно.  В 1655 году он успешно исполнил  дипломатическое поручение. В  1656 году он становится царским  дворецким, руководит Приказом Большого дворца, а позднее Приказом тайных дел. Ртищев принимает деятельное участие в подготовке и осуществлении денежной реформы в 50-х гг., вызвавшей возмущение москвичей. Недаром во время московского восстания 1662 года бунтовщики требовали выдать им Ртищева для расправы. В1664-1670 гг. Федор Михайлович является воспитателем царевича Алексея Алексеевича. Смерть царевича произвела необычайно сильное впечатление на Ртищева, он отошел от дел и больше не играл никакой политической роли.

     Религиозно-просветительская деятельность Ртищева должна быть признана очень крупной.  Он был зачинателем реформ этого рода. Московскому обществу очень туго давалось сознание необходимости этих реформ; неудачей сопровождались попытки киевлян и греков внести школьное просвещение. Ртищев взял на себя исполнение проекта, только что отвергнутого московским правительством, и правительство, как бы устыдившись, что частная инициатива предупредила его, поспешила пойти по тому же пути, вызывая, в свою очередь, ученых иноков и открывая им возможность учено-литературной деятельности. Ртищев же  первый переходит и на практическую почву - вспомним его ревностную пропаганду первых реформ церковно-обиходного строя. Правительство и здесь как бы идет за ним следом, подкрепляя и утверждая его предприятия. Целый ряд улучшений в указанной сфере - отмена многогласия, введение наречного пения, устных проповедей, начало энергичной работы над переводом св. Писания и новым исправлением богослужебных книг - все эти меры были предприняты или по инициативе Ртищева, или при участии и горячем сочувствии его. Наконец, в эпоху первой борьбы с расколом он явился чуть ли не самым разумным деятелем просвещения, чуждым крайностям и резкостям; он старался перевести споры на академическую, богословную почву, устраивая у себя на дому диспуты противных сторон, с равным уважением относился к крупным деятелям обеих партий. Для него на первом плане, очевидно, было дело, а не лица. Благотворительные подвиги Ртищева не остались без влияния на законодательство. На церковном соборе, созванном в 1681 году, царь предложил патриарху и епископам устроить приюты и богадельни по всем городам, и отцы собора приняли это предложение. Так частный почин доброго и влиятельного человека лег в основание целой системы церковно-благотворительных учреждений, постепенно возникавших с конца XVII века. Тем особенно и важна деятельность государственных людей преобразовательного направления того времени, что их личные помыслы и частные усилия превращались в законодательные вопросы, которые разрабатывались в политические направления или в государственные учреждения.¹⁰                

IV. Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин

      Одним из ближайших помощников  царя Алексея Михайловича, видным  государственным деятелем России  XVII века был Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин. В истории XVII века за ним прочно укрепилась репутация одного из предшественников Петра I. Никто из московских государственных дельцов XVII века не высказал столько, как он, преобразовательных идей и планов, которые после осуществил Петр. Он, точно библейский персонаж, возвещающий о приходе Спасителя, своим явлением ознаменовал неизбежность эпохи реформ. Однако до самой этой эпохи не дожил. История развела реформатора с Петром как минимум на полвека: в1672 году, когда удалившийся от дел Ордин-Нащокин принял постриг в Крыпецком монастыре, в царском дворце как раз шли приятные хлопоты, связанные с рождением царевича Петра Алексеевича.

     Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин  родился, как полагают историки, около 1607 года (точная дата неизвестна). Сын небогатого псковского помещика, Ордин-Нащокин вырос в среде, поддерживавшей живые сношения с западными соседями, и через нее рано испытал на себе  влияние Запада. В Пскове он и начал свою службу. Начав с традиционной полковой службы, Афанасий Лаврентьевич скоро перешел на дипломатическую службу (куда был привлечен с 40-х гг. XVII века), где сумел отличиться при выполнении ряда трудных заданий. Продвижению способствовал не только природный ум, но и образованность Ордин-Нащокина. Он знал риторику, математику, латинский, молдавский, немецкий языки, а в дальнейшем освоил и польский. ¹¹

     В начале царствования Алексея  Михайловича Ордин-Нащокин уже  был известен в Российском  государстве. Но еще большую  известность он получил в 1650 г., во время псковского бунта, направленного непосредственно против иностранцев и их сторонников,  много способствовал  успокоению волнения в качестве посредника между московским воеводой    и окрестным населением.  Именно по его совету Алексею Михайловичу удалось расколоть ряды восставших и успешно с ними разделаться.

     В 1652 году Нащокин возглавляет  комиссию по размежеванию границы  со Швецией. Он показал себя  искусным дипломатом в сложных  переговорах, сторонником мирного  решения спорных вопросов. Когда в 1654 году началась война с Польшей, ему был поручен чрезвычайно трудный пост: с малыми военными силами он должен был сторожить московскую границу со стороны Литвы и Ливонии. Он отлично исполнил возложенное на него поручение. С незначительными силами и при явном недоброжелательстве московских воевод, Ордин с успехом отстаивает завоеванный край против шведов, стремится умиротворить местное население, защищая его от грабежей казаков и московских служилых людей,    наконец, путем переговоров привлекает Курляндского герцога Иакова на сторону  России. Все это доставляет Ордину-Нащокину чин думного дворянина и звание наместника Шацкого и Лифляндской земли. В 1656 году началась война со Швецией и сам царь двинулся в поход  под Ригу. Когда московские войска взяли один из ливонских городов на Двине, Кокенгаузен (старинный русский Кукейнос, когда-то принадлежавший полоцким князьям), Ордин-Нащокин был назначен воеводой этого и других новозавоеванных городов. На этой должности он делает важные военные и дипломатические дела: сторожит границу, завоевывает ливонские городки, ведет переписку с польскими властями; ни одно важное дипломатическое дело не делается без его участия. Он приступает к устройству флота на Западной  Двине; но в это время московское правительство, ввиду возобновления войны с  Польшей, склоняется к миру со шведами, и Ордин-Нащокин едет для мирных переговоров в  Валиесар. Валиесарское перемирие (1658), сохранившее за русскими, сверх  ожидания царя, все их завоевания в Ливонии, было, несомненно, делом Ордина, хотя официально первое место среди уполномоченных занимал П.С. Прозоровский. Россия получила выход к Балтийскому морю; за ней на время перемирия (три года) оставались города, занятые русскими войсками; восстанавливались торговые отношения между Россией и Швецией. Наконец, он сослужил самую важную и тяжелую службу московскому правительству: после утомительных восьмимесячных переговоров с польскими уполномоченными он заключил в январе 1667 года в Андрусове перемирие с Польшей, положившее конец опустошительной для обеих сторон тринадцатилетней войне за Украину и Белоруссию. Согласно его статьям, России возвращались Смоленское и Черниговское воеводства, Северская земля, Стародубский повет; признавалось воссоединение Левобережной Украины с Россией; Правобережная Украина и Белоруссия оставались за Речью Посполитной, Запорожская Сечь - под совместным управлением. Киев с округой по Андрусовскому перемирию оставался на два года за Россией, но был удержан навечно по условиям "вечного мира" (1686 г.). Заключение этого перемирия поставило Афанасия Лаврентьевича очень высоко в московском правительстве, составило ему громкую дипломатическую известность. После такой дипломатической победы Ордин-Нащокин был пожалован в бояре, а затем назначен руководителем Посольского приказа с громким титулом "царской большой печати и государственных великих посольских дел оберегателя", то есть стал государственным канцлером.¹²

      У Ордин-Нащокина было редкое  качество - тонкий, цепкий и едкий  ум, умевший быстро схватывать  данное положение и комбинировать по-своему условия минуты. Такое направление ума совмещалось у него с неугомонной совестью, с привычкой колоть глаза людям их несообразительностью. Ордин-Нащокин вечно на все ропщет, всем недоволен: правительственными учреждениями и приказными обычаями, военным устройство, нравами и понятиями общества. Привязанность его к западноевропейским порядкам и порицание своих нравилось иноземцам, но наделало ему множество врагов среди своих. Ордин-Нащокин был чужой среди московского служебного мира и как политический новик должен был с боем брать свое служебное положение, чувствуя, что каждый его шаг вперед увеличивает число его врагов, особенно среди московской боярской знати. Он знал, что его единственная опора - царь, не любивший надменности, и старался обеспечить себе эту опору.

     Царь долго и настойчиво поддерживал  своенравного и запальчивого  дельца, терпеливо выносил его  скучные жалобы и попреки, уверял  его, что ему нечего бояться,  грозил его недругам великими  опалами и предоставлял ему значительный простор для деятельности. Благодаря этому Ордин-Нащокин получил возможность не только обнаружить свои административные и дипломатические таланты, но и выработать, даже частью осуществить свои политические планы. В письмах к царю он больше порицает существующее, чем излагает свою программу.  Однако в его бумагах можно набрать значительный запас идей и проектов, которые при надлежащей практической разработке могли стать и стали надолго руководящими началами внутренней и внешней политики.¹³

     Первая идея, на которой упорно стоял Ордин-Нащокин, заключалась в том, чтобы во всем брать образец с Запада, все делать по примеру чужих земель. Это исходная точка его преобразовательных планов; но не все нужно брать без разбора у чужих. Это был один из немногих западников, подумавших о том, что можно и чего не нужно заимствовать, искавших соглашения общеевропейской культуры с национальной самобытностью.

     У Афанасия Лаврентьевича были  свои дипломатические планы, своеобразные  взгляды на задачи московской внешней политики. Помыслы о соединении всех славян под руководительством Москвы и Польши были его политической идиллией. Как практического дельца, его больше занимали интересы более делового свойства. Он старался устроить торговые отношения с Персией и Средней Азией, с Хивой и Бухарой, снаряжал посольство в Индию, смотрел и на Дальний Восток, на Китай, помышлял об устройстве казацкой колонизации Приамурского края. Частью по тем же соображениям им заключен был в 1667 году договор с армянской кампанией, согласно которому весь шелк из Персии должен был вывозиться в Россию.  Но в этих поисках на первом плане оставалась в его глазах ближайшая западная сторона, Балтийское море, которое должно  было открыть России прямой путь в Европу. Руководясь народнохозяйственными соображениями не меньше, чем национально-политическими, он понимал торгово-промышленное и культурное значение этого моря для России, и потому его внимание было усиленно обращено на Швецию, именно на Ливонию, которую, по его мнению, следовало добыть во что бы то ни стало. Отсюда стремление Ордин-Нащокина   использовать конъюнктуру, которая создавалась враждебными отношениями Дании,   Бранденбурга и Польши к Швеции и наталкивала Россию на совместные действия с тремя первыми против общего врага. Составить коалицию против Швеции, чтобы отнять у нее Ливонию, - это была заветная мысль Ордин-Нащокина, составлявшая основу его дипломатического плана. Для этого он хлопотал о мире с крымским ханом, о тесном союзе с Польшей, жертвуя западной Малороссией. Эта мысль не увенчалась успехом; но Петр Великий целиком унаследовал эти помыслы министра отца.