Внешняя политика османской империи во второй половине 19 века

Решения Берлинского конгресса о создании вассального Болгарского княжества и Восточной Румелии как автономной области в составе Османской империи поставили в различные условия существования и развития болгар, живущих севернее и южнее Балканских гор. Положение, в котором оказался болгарский народ после 1878 года, обусловило стремление к национальному объединению, включая слияние Северной и Южной Болгарии, а также присоединение Македонии  и Одринской области. На передний план выступало желание добиться полной самостоятельности во внутренней и внешней политике.

Весной 1883 года впервые в истории  прозвучал девиз «Болгария для болгар».[97] В июле-начале сентября 1885 года в Лондоне и Вене  Баттенберг предпринял дипломатический зондаж относительно объединения. После провозглашения 18 сентября 1885 года в Пловдиве соединения Восточной Румелии с Болгарским княжеством временное правительство направило телеграмму князю Александру, сообщая, что соединение произошло его именем. Общественность обеих частей Болгарии встретила эти события с восторгом. Князь  Александр подписал Прокламацию к болгарскому народу, в которой официально признавалось объединение, и нация призывалась к защите «святого дела».[98] Себя Баттенберг объявил князем «Северной и Южной Болгарии».[99] Временное правительство Восточной Румелии было распущено, были сохранены только местные учреждения. После подписания 1 февраля болгаро-турецкого соглашения началось слияние бюджетов и администраций. Отношение великих держав к объединению было неоднозначным. Балканский курс британского кабинета подчинялся общей ближневосточной политике, направленной на сохранение английского господства в Средиземноморье. При смене кабинета от открытой антиболгарской политики  Англия отказалась. В английской элите укрепилась идея, что Болгария может и должна быть превращена в аванпост Англии в Юго-Восточной Европе. В Австро-Венгрии видели в восстановленном болгарском государстве олицетворение славянской опасности для империи. Вена старательно защищала режим капитуляций в отношении Болгарии, препятствовала созданию вооруженных сил княжества  в дунайском и железнодорожном вопросах.  Германский канцлер считал отдаление балканских стран от Австро-Венгрии весьма опасным. В такой ситуации в Вене сделали вывод об ошибочности враждебной Болгарии политике. Зрела мысль, что объединение ослабит русское влияние в Болгарии и нужно укреплять те болгарские элементы, которые будут сопротивляться политике Петербурга. В значительно меньшей степени болгарские события на протяжении всей первой половины 80-х годов привлекали внимание дипломатов Франции и Италии. Экономические интересы этих стран, хотя и были весомее германских и российских, но значительно уступали австро-венгерским и английским. Франция была поглощена колониальной политикой в Африке и Азии. Италию в этом регионе интересовал район Адриатики. И парижский и римский кабинеты с пониманием отнеслись к желанию князя Александра единолично управлять страной, поддержав режим полномочий. Англия же хотела вернуть преимущественное влияние в Стамбуле. Сделать это было трудно из-за египетского вопроса, и решения поддержать болгар. 24 сентября сент-джемский кабинет уведомил великого визиря, что осуждает нарушение Берлинского договора. Несмотря на то, что личная уния Баттенберга делала призрачными верховные права султана, Уайт доказывал Абдул Хамиду, что поддержка Англией такой формы объединения, является гарантией направленности восстания против России, а не против Османской империи.[100] При этом он запугивал султана тем, что если соединение не будет признано, то Болгария договориться с Сербией и Грецией против Турции, а это будет иметь для последней катастрофические последствия. Сербия и Греция увидев опасность в объединении настаивали на соблюдении нарушенных статей Берлинского договора. Совместно они взяли курс на развязывание войны и отторжение западных провинций от Болгарии. Италия с самого начала кризиса шла в фарватере политики своих союзников – Германии и Австро-Венгрии. Она была заинтересована в Тройственном союзе, который выводил страну из дипломатической изоляции, что облегчало осуществление колониальной политики. Позиция Франции была выжидательной, потому что война на Балканах, в которую могла быть втянута Россия, создавала бы для Германии благоприятную обстановку для нападения на Францию. Забота же о правах султана диктовалась финансовыми и торговыми интересами.

В «Илдыз-кешкю» и правительстве возникли разногласия в отношении мер, которые следовало принять для восстановления власти Турции  в Восточной Румелии, как и в целом султанского сюзеренитета в обеих частях Болгарии. Абдул Хамид понял, что не имеет возможности воевать из-за Восточной Румелии вследствие военно-политической слабости империи при все углубляющемся ее финансовом кризисе. Получив заявление России и других держав о недопустимости вступления турецких войск в Южную Болгарию, Абдул Хамид не исключал поражения своих войск в конфликте с болгарами, что могло вызвать широкий общебалканский резонанс  и  объединение антитурецких сил, грезившее султану потерей всех его европейских владений. Кючюк Саид-паша и правительство, обвиненное в том, что просмотрели развитие болгарского движения, получили отставку. Понимая невозможность добиться восстановления прежнего положения в Болгарии силой оружия, правительство Порты пошло по дипломатическому пути, возложив надежды на поддержку великих держав. Свою главную задачу султан видел в сохранении спокойствия в Македонии и Албании.

4 сентября в Стамбуле открылось совещание представителей шести великих держав. Их объединяло желание сохранить мир на Балканах, и все кабинеты заявляли о своей заботе об интересах султана. Был выработан проект декларации, обращенной к Турции и Болгарии. В нем высказывалось удовлетворение мудростью султана, который не прибегнул к силе, осуждалось нарушение существующих договоров и незаконное введение болгарских  войск в Восточную Румелию. Вопрос о дальнейшей судьбе обеих Болгарий сознательно опускался, так как он не входил в задачи совещания.

Документ не мог удовлетворить Порту, которая 9 октября обратилась к державам с просьбой оказать ей реальную поддержку в ее правах на Восточную Румелию. А так же Стамбул указывал на усилившиеся военные приготовления Сербии и Греции и их  территориальные требования. 13 октября декларация была утверждена и на следующий день направлена Порте и болгарскому правительству. Тот же текст декларации с добавлениями, что правительства Сербии и Греции должны воздерживаться от нарушения мира, был направлен в Белград и Афины. Но Сербия и Греция вооружения не прекратили. Болгарское правительство развернуло необычайно энергичную дипломатическую деятельность. Первая нота Софии заявляла, что соединение совершено без враждебного Порте намерения, сюзеренитет которой признается, и содержалась просьба к державам признать новое положение вещей и выступить посредником перед султаном для санкционирования им соединения.[101] 25 октября болгарское правительство попросило о заступничестве держав перед Турцией, гарантируя спокойствие и порядок в стране. По совету Лондона, отношения Болгарии с Турцией постепенно развивались в мирном направлении. 21 сентября князь Александр направил телеграмму султану, заверяя его, что объединение двух частей Болгарии произошло без враждебных намерений по отношению к Порте, и, прося, признать объединение под сюзеренитетом Абдул Хамида. Аналогичная телеграмма была направлена в турецкий МИД. Абдул Хамид склонялся к тому, чтобы признать Баттенберга генерал-губернатором Восточной Румелии. Но осенью 1885 года никакого соглашения  с Портой болгарское правительство достигнуть еще не могло, ибо султан ждал решения великих держав и не оставлял мысли добиться прежнего положения в Восточной Румелии. В «Йылдыз кешкю» ясно видели, что среди великих держав нет единства, что Англия и Австро-Венгрия расположены в пользу Баттенберга и далеки от мысли способствовать его падению.[102] В конце октября в связи с подписанием англо-турецкой конвенции относительно Египта напряженность в отношениях между Турцией и Англией  значительно сгладилась, и султан стал внимательно прислушиваться к лондонскому кабинету. Посол Великобритании  не без основания говорил туркам, что, добившись низложения Баттенберга и возведя на престол своего ставленника, Россия признает объединение и Турция потеряет свои права на Болгарию. Абдул Хамида убеждали, что только поддержка князя Александра обеспечит мирное развитие кризиса, в чем султанское правительство было кровно заинтересовано. Посол Уайт развернул активную деятельность для установления прямых контактов между Софией и Стамбулом, заверяя Порту в полной лояльности князя Александра  к Порте и мусульманскому населению в Болгарии. Позиция Лондона была с благодарностью воспринята болгарской общественностью.

Конференция в Стамбуле открылась 5 ноября 1885 года под председательством турецкого министра иностранных дел. Великие державы были представлены своими послами. Выяснилось, что Порта не намерена остро ставить вопросы, и считает своей задачей  «найти общую почву, чтобы добиться единодушия держав».[103] Стамбульская конференция потерпела крах, ибо болгарский вопрос решить не удалось – не был восстановлен статус-кво Восточной Румелии, но и объединение ни в какой форме признано не было. Помимо балансирования Турции, вызванного ее общей слабостью, неудачу конференции и особенно невозможность провести в жизнь ее решение определила и обстановка, сложившаяся на Балканах в результате сербско-болгарской войны. Абдул Хамид был недоволен поведением Лондона во время Стамбульской конференции и испытывал страх перед  растущим влиянием Англии в Болгарии. Все западноевропейские державы открыто и настойчиво говорили о необходимости признать объединение в форме личной договоренности Болгарии со своим сюзереном. В Европе искали способ «примирить права султана с законными вожделениями народных (болгарских) масс».[104] На соглашение с князем Александром подталкивала Абдул Хамида Англия, где были обеспокоены тайными русско-турецкими переговорами. Для достижения этого Англия дала обещание султану удержать Грецию от войны с Турцией, так как Афины, продолжая требовать территориальную компенсацию за объединение Болгарии, стали осуществлять военные приготовления, особенно на море. 1 февраля 1886 года между Болгарией и Портой было подписано соглашение, которое было представлено на утверждение великих держав. Оно  предусматривало следующее:  управление Восточной Румелией, остававшейся составной частью Османской империи, передавалось князю Александру сроком на 5лет, по истечении которых он должен был снова (и так каждое пятилетие) утверждаться в должности генерал-губернатора султанским ферманом. Села Кырджалийской околии с турецким населением и «непокорные села» в Родопских горах переходили под управление Порты.[105] Разграничение проводилось совместной комиссией. Князь и султан оказывали друг другу военную помощь в случае нападения на них. Болгарское княжество должно было платить Турции за Восточную Румелию ежегодную дань. Совместная комиссия должна была пересмотреть Органический устав. Правительство Болгарии было в целом удовлетворено соглашением. 3 апреля 1886 года послы шести великих держав и турецкий министр иностранных дел Сеид-паша подписали акт, представлявший собой измененный болгаро-турецкий договор, который, несмотря на неблагоприятные условия и ограничительные оговорки, означал международное признание соединения Болгарии.

Таким образом, основные направления внешней политики Османской империи в отношениях с западными державами сводились к распределению влияния на колониальных территориях Турции. Порта все более теряла свой авторитет и влияние на Балканах, и при этом искала новые пути соглашений с державами для поддержания своего положения на этих и других территориях. Захватническая политика колониальных держав привела к пересечению интересов на Балканах и Ближнем востоке, что определило ход внешнеполитической деятельности Порты.

3.2 Российско-турецкие отношения в 70-90-х годах XIX века.

Переходя непосредственно от рассмотрения взаимоотношений великих держав с Османской империей, обратимся в свою очередь к ближневосточной политике России, на которую существенным образом повлияли итоги последней войны с Турцией.

Восточный вопрос продолжал оставаться главным во внешнеполитическом курсе России. Элементы национальные (обеспечение безопасности границ и благоприятного режима черноморских проливов, создание условий для хозяйственного развития юга страны) сочетались со стремлением установить на Балканах свою политическую гегемонию. При крайне слабых экономических позициях на Балканах и в Турции, и в силу невозможности ввиду внутренней слабости, использовать новейшие методы экспансии (вывоз капиталов, железнодорожные концессии и.т.д.) интересы официальной России определялись в этом регионе политическими и военно-стратегическими соображениями. Стремясь укрепить свои позиции в ближневосточном регионе, Петербург традиционно поддерживал национально-освободительные движения балканских народов и стоял в принципе за создание в Юго-Восточной Европе независимых государств, которые должны были прочно войти в орбиту влияния России.

Важнейшие интересы самодержавия по-прежнему сосредотачивались на проблеме черноморских проливов и их судьбе в случае полного раздела Османской империи, который казался неизбежным и скорым.[106] Помимо важнейшего, военно-стратегического, проливы имели торгово-экономическое значение. Расширение внешней торговли России по мере освоения южных районов делало Босфор и Дарданеллы одной из центральных коммерческих магистралей.

Но и в 80-е годы «прекрасная мечта» российского самодержавия о захвате Стамбула и Босфора продолжала оставаться мечтой.[107] По решению проблемы проливов после 1878 г. Россия имела две программы - минимум и максимум. Первая предусматривала сохранение статуса проливов и недопущение в их зоне усиления Англии. Вторая исходила их желания пересмотреть условия режима проливов в благоприятном для России плане (например, добиться права прохода через Босфор и Дарданеллы русских военных судов). Программа-максимум могла быть осуществлена мирным путем - соглашением с султанским правительством. В декабре 1882 г. направленный в Стамбул А.И. Нелидов представил в МИД записку о возможности занятия проливов. Одну из таких возможностей  он усматривал «в случае близкой связи или союза с Портой, если бы она могла быть побуждена к тому, чтобы самой искать нашего содействия». Против этого пункта царь оставил пометку: «Конечно, это было бы самое желательное».[108]

В стремлении любой ценой избежать новой войны Россия базировала свою балканскую политику на решениях Берлинского конгресса, и она сводилась к поддержанию спокойствия и сохранения статус-кво на Ближнем Востоке.[109]

Задачи проведения ближневосточной политики и укрепления в районе черноморских проливов неизбежно повышали значение отношений России с Турцией. В Петербурге был взят курс на восстановление прежних позиций на берегах Босфора и поддержку с Портой дружественных, добрососедских отношений, т.е. таких, какие существовали между двумя странами в первой половине 70-х годов XIX века. Более сложным оказался вопрос о Восточной Румелии, которая, по выражению Нелидова, была «чувствительным местом русско-турецких отношений».[110]

Свидетельством серьезного намерения Стамбула укрепить русско-турецкие отношения, а заодно продемонстрировать перед Западом дружбу с Россией был поднятый по инициативе Абдул-Хамида вопрос об обмене орденами между султаном и российским императором. После некоторых колебаний со стороны царя обмен все же состоялся. Но колебания Александра III относительно обмена орденами и желание получить доказательства дружбы Порты были, конечно, не случайны. Наряду со стремлением к сближению и сотрудничеству русско-турецкие отношения характеризовались большими сложностями, раньше всего это проявилось в вопросе о турецкой контрибуции России, так как с момента подписания Сан-Стефанского договора контрибуционные платежи Порты почти не поступали, несмотря на напоминание русского посла и многократные обещания султана. Конфликтная ситуация приобрела особенно острый характер в марте-апреле 1882г. Разногласия, правда, были преодолены, и 14 мая того же года состоялось подписание русско-турецкой конвенции о способах погашения и сроках уплат контрибуции. Однако в связи с финансовым положением дел Османской империи денежные обязательства, которые она взяла на себя, были, по существу, невыполнимы. Порта должна была ежегодно выплачивать 350 тыс. лир. Это означало, что минимальный срок погашения контрибуции составит 100 лет.[111] Сложный вопрос о турецких долгах поднимался русским посольством и в последующие годы. Султан неоднократно предпринимал попытки добиться аннулирования долгов, и использовал эту проблему как средство давления на царское правительство, обуславливая его согласие на отказ от выплаты издержек войны, чтобы достигнуть поворота общественного мнения Турции в пользу России для заключения политического союза.

Царское правительство и Порту объединяло желание сохранить статус-кво на Балканах и не допустить новой войны. Таким образом, создавалась почва для достижения соглашения между двумя державами. 8 февраля 1879г. был подписан русско-турецкий договор, открывавший дорогу для нормализации отношений и возможного сближения.

Предложение о сотрудничестве было сделано петербургскому кабинету султаном весной 1882г., в период майской англо-французской морской демонстрации в гавани Александрии, явившейся вмешательством во внутренние дела Египта и подрывавшей права султана. На отпускной аудиенции Новикову, покидавшему пост посла, Абдул-Хамид сказал, что он просит Александра III о содействии его усилиям помешать Англии и Франции решить судьбу Египта без участия Турции. Докладывая о разговоре с султаном, Новиков писал 20 мая Гирсу, что считает важным « ободрить» Абдул-Хамида, так как в интересах России, чтобы Турция сосредоточила свои усилия на событиях в Африке и «меньше думала о Балканах».[112] Гирс дал указание Новикову посоветовать Порте придерживаться умеренной политики.