Особенности изображения духовно-эмоционального мира человека в повестях А.И.Куприна

       В этот момент влюбленным кажется, что, кроме них, в мире нет никого. Перед ними как бы открывается дорога жизни, по которой им так страстно хочется пойти вдвоем. Но багровый отблеск догорающей зари придает этой дороге какую-то печальную таинственность.

       Сцена объяснения в любви лаконична, но как в ней много сказано, каким горячим  трепетом, какой искренностью овеяно каждое слово! Писатель сумел вложить в сцену объяснения какую-то первозданную силу и чистоту, в ней слышится могучий зов природы, полной «свежих соков» и «жажды нового материнства».

       В лесу, приютившем Олесю и ее возлюбленного в первую ночь их любви, все полно таинственного очарования. Лунный луч, пройдя сквозь листву, рисует причудливые узоры на стволах деревьев. Главные усилия художника направлены к тому, чтобы передать многоцветность, бесконечное разнообразие и глубокую, затаенную жизнь ночного леса. Сияние лунных лучей он употребляет «серебристым», «прозрачным» и «газовым» покровам. Световую дорожку он называет «светлой», «нарядной», «прелестной» аллеей. Здесь, как часто у Куприна, наиболее распространенными являются сочетания трех прилагательных с существительным. Это имеет большое значение в звуковом отношении, создавая гармоничную завершенность. Вообще Куприн придает немалое значение благозвучию. Он крайне редко употребляет краткие прилагательные, звучащие более резко, отрывисто, чем полные. Чаще встречаются у него наречия, производные от качественных прилагательных. Но он иногда использует их именно потому, что, обладая некоторыми выразительными свойствами кратких прилагательных, наречия эти все же более благозвучны. Он не пишет, например, что в сиянии луны лес был «пестр» и «таинствен», «причудлив». Его предложение более мелодично: «Взошел месяц, и его сияние причудливо, пестро и таинственно расцветило лес».

       Любовь Олеси и героя повести расцветает в драгоценной оправе зеленого бора, простая и глубокая, нежная и чувственная, как природа. Эта любовь "языческая", но стыдливо-целомудренная даже в своих чувственных проявлениях.

       Лесная сказка кончается трагически. И не только потому, что в светлый мир Олеси врываются дикость и подлость окружающего мира. Писатель ставит вопрос более значительный.

       Герой повести искренне и глубоко любит Олесю, но он не может не считаться с мнением своей среды, общества, в котором он живет. Мысль о женитьбе на Олесе сначала лишь изредка приходила ему в голову. Но вместе с этой мыслью появлялись сомнения. И дело не только в том, что общество может отвернуться от него. Дело также в самой Олесе. Как эта девушка, воспитанная среди природы, свободная от всяких условностей мещанского общежития, почувствует себя в модном платье? Как она будет разговаривать в гостиной? У героя достаточно ума и сердца, чтобы преодолеть (или, по крайней мере, попытаться  преодолеть) свои сомнения. Он готов на все, ибо жизнь без Олеси ему кажется невозможной. Но какое решение примет Олеся?

       Тема разделенной любви сменяется в повести другой, постоянно звучащей в творчестве Куприна, темой - недостижимого счастья. Герой повести, увлекаемый своим чувством, закрывает глаза на будущее. Но так не может поступить Олеся. Ее любовь - "великодушная любовь", девушка больше всего боится причинить горе любимому человеку.

       "- Нет, нет... Ты и сам понимаешь, что об этом смешно и думать. Ну какая я тебе жена? Ты - барин, ты умный, образованный, а я? Я и читать не умею и куда ступить не знаю... Ты одного стыда из-за меня не оберешься..." [21,с.179].

       И дальше:

       "-Не сердись, мой дорогой! - с мольбой воскликнула она, видя по моему лицу, что мне неприятны эти слова. - Я не хочу тебя обидеть. Я ведь только о твоем счастье думаю" [21,с.180].

       В этих словах вся Олеся с ее врожденным умом и великодушным сердцем. Перед нами ярко очерченный образ девушки, цельной, благородной и чистой - один из интересных женских образов в русской литературе [7,с.84-99].

       Таким образом, повесть завершается сценой, вносящей в эту лесную сказку немногие, но значительные штрихи, способствующие созданию удивительного целостного настроения. Герой приходит в покинутую лесную избушку и видит на углу оконной рамы нитку красных бус, намеренную оставленную Олесей. Они всегда будут напоминать герою о "нежной, великодушной любви", разрушенной суровой жизнью. 
 
 
 
 
 
 
 
 

Глава 3. Изображение кризиса в армии как кризиса русской жизни в повести А.И.Куприна "Поединок"

3.1. Своеобразие конфликта в повести "Поединок": личность в армейской среде

       "Это был не только успех - слава" - такую известность приобрел, по словам его первой супруги, Куприн, после выхода в свет повести "Поединок" (6-й сборник "Знания", май 1905г.). Общественный резонанс произведения обусловило то, что в нем приоткрывались причины поражения России в войне с Японией: только что пал Порт-Артур, российский флот был разбит при Цусиме.

       Действительно, до купринской повести в русской литературе еще не было произведения, где так обстоятельно, широко и полно, правдиво показывалась бы армейская жизнь в мирное время. Стереотипы оценок русской армии сложились в основном под воздействием художественной баталистики - од Державина, "Полтавы" Пушкина, "Бородина" Лермонтова, гениальных картин сражений в "Войне и мире" Л.Толстого. Эта  баталистика пронизана высоким патриотическим пафосом, героической идеей единства, соборностей людей всех сословий перед угрозой, нависшей над Отечеством опасности внешней агрессии.

       В армейской будничной, не боевой, а бытовой повседневности отшлифованные баталистикой мифологемы патриотического единения офицера-дворянина и солдата-простолюдина не находили места. Куприн, пожалуй, впервые раскрыл разъединенность двух армейских сред - офицерской и солдатской. Офицеры, дворяне в основном, и солдаты, вчерашние крестьяне по преимуществу, представлены по традиции реалистической литературы XIX века двумя разными, сущностно различающимися сословиями, чуть ли не враждующими частями нации. Следовательно, одной из проблем в произведении является поиск пути объединения людей этих искусственно разделенных сословий, групп. Возможный, альтернативный общепринятым в тогдашнем общественном сознании путям такого единения выход Куприн находит в идее братания офицера-дворянина Ромашова с солтатом-крестьянином Хлебниковым.

       По такому пути может пойти индивидуум, преодолевший групповую, кастовую, сословную мораль, психологию Л.Крутикова давно заметила, что "центральной проблемой повести... является проблема личности и перспектив ее развития в стране, отягощенной долгим рабством и невежеством [14,с.48] Л.Крутикова, как и другие исследователи, определив важность для Куприна проблемы противостояния личности несовершенному социуму, не нашла философского первоисточника этой проблемы. Сейчас очевидно, что он в философии Духовного Ренессанса начала XX века, частично в философии Ф.Ницше.

       Проблема чаемых путей в преображении России и роли в этом процессе человека, точнее, личности, в сюжете повести искусно увязана с хроникой будней армейского пехотного полка, расквартированного на задворках империи, в приграничном захолустье Юго-Западной России (граница с Австро-Венгрией). Действие хроники отнесено к 1899 году - конец века своеобразно фиксирует исчерпанность прежних традиционных ориентиров и взывает к поиску новых. Об этом же сигнализирует и провал основного дела полка в мирные будни - поддерживать боеготовность, ответственно исполнять функции, возложенные на армию государством. Пехотный полк, который почти 3 месяца с ранней весны до начала лета готовился к инспекторской проверке, с треском провалился на смотре. Бесталанные режиссеры - отцы командиры, офицеры - и актеры, солдаты, которых мордовали на ежедневных тренировках, репетициях, спектакль провалили. Вышло, как всегда...

        Застывшее, косное, консервативное многоаспектно на уровнях интеллектуальном, нравственном, профессиональном, бытовом, запечатлено в мастерских художественных характеристиках столпов военщины, индивидуализированных и групповых. До Куприна образы офицеров, защитников Отечества, были овеяны ореолом героики, за редким ислючением. Здесь же на первом плане иное, пафос разоблачения.

       Большинство офицеров полка, а их 75, можно назвать безликой, бесцветной посредственностью. Не только ума, но даже маломальских проблесков самости, самостоятельности, того, что дает право назвать человека личностью, нет ни у косноязычного подполковника Леха, ни у капитанов Петерсона, Дица, ни у поручиков Веткина, Лещенко, Михина, Бобетинского, Николаева, да и многих других, имена которых в связи с судьбой подпоручика Ромашова упоминаются в тексте. Приемы характеристики таких персонажей - фамилии, порой говорящие (Николаев - от имени царя, Веткин - часть большой кроны, Лех - подвал по-украински, пещерный человек), отдельные заурядные черты портрета и экзистенции. Так, подполковник Лех обильными возлияниями доводит себя до того состояния, что "папа-маму" не может сказать. К тому же косноязычен - толком не может поведать ни одну историю. Чахоточный Петерсон подбирает молодых поклонников для своей супруги, когда же те бегут от нее, мстит им. Диц - циник. Дубинноголовый Николаев дважды проваливался на вступительных экзаменах в академию генштаба: никак не может вызубрить элементарные статьи боевых уставов... Признаки ущербности, духовной и физической, в характерных портретах большинства господ-офицеров. Вот "подполковник Мигунов, толстый, надменный человек, с поднятыми вверх круглыми плечами". А батальонный адъютант (начальник штаба) Олизар - "длинный, тонкий, прилизанный, напомаженный молодой старик с голым, но морщинистым, хлыщеватым лицом". Или Липский - "сорокалетний щтабс-капитан, румяный и толстый... держал себя в офицерском обществе шутом...". Служебная, карьерная состоятельность таких господ не нуждается в комментариях.

       Своеобразными службистами, приверженцами закосневшего армейского порядка выступают полковник Шульгович и капитан Слива. Им в повести уделено больше внимания, нежели другим. И не только потому, что первый - полковой, а второй - ротный командиры Ромашова. Они - столбы, опоры и блюстители жестокого армейского поряда, осколки старины, действующие по букве устава. Но каков их человеческий потенциал, авторитет? Только занимаемые должности, сила власти удерживают их на плаву.

       В эпизоде первого явления читателю Шульгович - деспотичный, властный, грубый человек, наводящий трепет на подчиненных, особенно солдат: их "точно гипнотизировал пристальный, упорный взгляд его старчески-бледных, выцветших, строгих глаз, и они смотрели на него, не моргая, едва дыша, вытягиваясь в ужасе всем телом...". Что-то ужасающее, мертвящее, цепенящее подчиненных в портрете полкового командира: "Его мясистое лицо очень широкое в скулах, суживалось вверх, ко лбу, а внизу переходило в густую серебряную бороду заступом и таким образом имело форму большого, тяжелого ромба. Брови были седые, лохматые, грозные". Подмечено, что "всю свою служебную карьеру" он сделал благодаря зычному, "знаменитому в дивизии голосу". Выразительна его манера общения с подчиненными - солдатами и офицерами. К солдатам и о них - "дурак", "каналья", "сукин сын", циничные ругательства, которые он артикулирует "с той особенно молодеческой виртуозностью, которая... присуща старым фронтовым служакам". К Ромашову:"...больше о бабьих хвостах думаете, чем о службе-с. Вальсы танцуете? Поль де Коков читаете?... Что?! - заревел он /.../ неестественно оглушительным голосом...- разговаривать? М-ал-чать! Молокосос, прапорщик позволяет себе..." [21,с.216].

       "Интеллектуальные" интересы полковника - банальные истории из жизни высшего начальства. Заботится он преимущественно о сытном обеде и сне. Бездетный, он иногда проявляет заботу о молодых офицерах, приглашает их к своему столу. Но в основном оставляет впечатление о себе как о тупом, невежественном, бездарном человеке. Опустившийся, невежественный, жестокий с подчиненными капитан Слива еще хуже. Он не только поощряет рукоприкладство в своей роте ("Драть его надо, расподлеца!" - его совет как относится к солдату), но и сам мастак "разгладить" кулаком физиономию нижнего чина. Слива отупел от бессмысленной, бесперспективной службы до такой степени, что даже у Ромашова, который неоднократно терпел издевки от своего ротного, появилось сострадание к этому одинокому, огрубевшему, никем не любимому человеку, "у которого во всем мире остались только две привязанности: строевая красота своей роты и тихое, уединенное ежедневное пьянство по вечерам - "до подушки..."[21,с.218].

       Отдельные из господ офицеров выделены на фоне всеобщей серости задатками одаренности, предрасположенности к иной, не армейской стезе: подполковник Рафальский, капитан Осадчий, поручик Бек-Агамалов, не говоря уже о Назанском и Ромашове. Рафальский, превративший квартиру в зверинец (за привязанность к животным его назвали "полковником Бремом"), увлекает Ромашова длинными рассказами о повадках животных. С образом Рафальского связан лирический мотив восхищения многообразием жизни, любви ко всему живому: "живут с нами бок о бок живые, мыслящие разумные животные, и хоть бы один приват-доцент удостоил заняться их психологией...". Осадчий - обладатель чудесного певческого дара: "славился... своим необыкновенным по размерам и красоте" голосом. Бек-Агамалов - великолепный наездник. Его кавалерийской статью, красивой, стройной фигурой, умением владеть шашкой не однажды любуется Ромашов.

       Но незаурядные природные задатки у упомянутых персонажей деформированы средой, извращены косным армейским бытом. "Брем, милый, славный чудак, добрейшая душа", однажды на маневрах за случайную ошибку горниста искалечил его: так ударил кулаком по рожку, который горнист держал у рта, что тот "вместе с кровью выплюнул на землю раскрошенные зубы".

       Осадчий фокусирует в своей индивидуальности идею насилия, жестокости, подспудное военщины, чуждое человечности. Недаром Ромашову в сумрачном лице капитана  всегда чудилось "что-то напряженное, сдержанное  и жестокое, что-то присущее не человеку, а огромному, сильному зверю". Кровожадностью пронизаны пьяные фантазии Осадчего о настоящих, свирепых, беспощадных войнах. Эталон таких войн, по мнению героя, "сложился в средние века: "ночной штурм. Весь город в огне. Ворвались! Кровь и огонь <...> Кровь и вино на улицах. О как были веселы эти пиры на развалинах! Женщин - обнаженных, прекрасны, плачущих - тащили за волосы. Жалости не было <...> - А под виселицами горели костры и пировали победители. Пленных не было..."