Временной контрапункт как формообразующий принцип романа Пастернака "Доктор Живаго"

эти потенции, в  свою очередь, получают воплощение в  тех или

иных свойствах  формы "Доктора Живаго". Как  и в случае с

музыкой, здесь  действует общий принцип, который в конечном

счете можно  считать основным ключом к пониманию  формы "Доктора Живаго": то, о  чем говорится в романе,

обусловливает то, как роман написан; духовные ценности

претворяются  в структурные модели, организующие форму и стиль

романа.

Таким образом, построение романа в целом ориентируется не на

одну  идеальную художественную модель (например, модель

музыкального  контрапункта), а на целую парадигму различных

явлений, воплощающих различные  аспекты общей "вековой

работы" по преодолению времени. В этом смысле форма "Доктора

Живаго" символизирует  собою не свойства музыки, или литургии,

или антипозитивистской науки и философии, или поэтики

фольклора и  т.д., - а скорее историческую "работу" человечества

во всей ее совокупности, какой она представлена в том, что можно

считать идеологическим credo романа: философских монологах

Живаго и Веденяпина, произведениях Живаго (стихах), а  также в

рассуждениях  другой ученицы Веденяпина - Симушки  Тунцевой.

Одной из альтернативных культурных моделей, отразившихся в

построении  романа, является философия, к в частности некоторые

философские системы, которые в начале века выступили  в качестве

мощной антитезы позитивистскому мышлению и в  этом своем

качестве оказали  сильное влияние на весь духовный климат данной

эпохи.

Идея "преодоления  смерти" естественным образом вызывает

ассоциации с  философской системой Н.Ф.Федорова — мыслителя,

оказавшего сильнейшее влияние как на русский символизм  и

постсимволизм в целом, так и .на отдельных крупнейших писателей

первой трети этого века (в первую очередь А.Белого и

А.Платонова. Идея объединения всех культурных "работ" для

достижения конечной цели - преодоления смерти -несомненно

восходит к  Федорову. Ему же принадлежит идея синтеза

религиозных поисков, художественного творчества, достижений

современной науки, преобразования природы и социальных реформ в качестве взаимосвязанных сторон единой общечеловеческой

задачи.

 Конструктивная роль философии Федорова в романе

Пастернака  определяется прежде всего концепцией "общего дела",

согласно которой только объединение всех усилий, только синтез

многих  духовных "работ", преодолевающий их разобщенность  во

времени, пространстве и социальной жизни общества, способен

привести  к достижению конечной мистической цели.

Для понимания  структуры романа немалое значение имеет и

другой философский  прототип, к которому восходят развиваемые  в

романе телеологические  идеи, - учение Анри Бергсона.

Последний принцип  играет особенно важную роль в том, как

организуется  течение действия в романе. Спонтанность развития,

незаметность  переходов от одного состояния к другому  служит

одним из доминирующих художественных принципов, который

пронизывает собою весь роман  и проявляется  в бесчисленных и

разнообразных конкретных ситуациях: в описании смены времен

года и времени суток, настроений героя и духа времени, пейзажей

и исторических эпох, а главное, в том, как творчество -

афористически сформулированные мысли и стихи - вырастает из

"смуты"  неясных, путающихся и противоречивых  ощущений. 

Наконец, еще  одной философской системой, играющей менее

очевидную, но не менее важную роль в развитии повествования  в

"Докторе Живаго", является метафизика Платона. Особенно

значимым в  этом плане для Пастернака оказывается  знаменитый

образ из "Республики" Платона, рисующий постижение

трансцендентной истины человеком в его земном бытии. Платон

рисует усилия познающего духа в образе узников  в пещере,

прикованных лицом  к стене, на которой они видят  лишь отблески

света и движущиеся тени, отбрасываемые чем-то, что находится  у

них за спиной и что они не могут увидеть непосредственно.

Отчетливая реминисценция  этой картины проступает в сцене,

изображающей  путь Живаго через Сибирь:

Человеку снились  доисторические сны пещерного века. Одиночные тени,

кравшиеся иногда по сторонам, боязливо перебегавшие тропинку далеко

спереди и которые  Юрий Андреевич, когда мог, старательно  обходил, часто

казались ему  знакомыми, где-то виденными. <...> Эти  картины и зрелища

производили впечатление  чего-то нездешнего, трансцендентного. Они

представлялись  частицами каких-то неведомых, инопланетных сущест-

вований, по ошибке занесенных на землю (XIII, 2).

Еще одной моделью  контрапунктного  мышления, к которой  нас

отсылает  роман, являегся современная  наука, и прежде всего такие

ее проявления, эмблематичные для научной революции начала

века, как теория относительности и другие новейшие концепции

теоретической физики (теория волн) и математики (понятие

бесконечности) 

". Однако следует  признать, что отсылки к этим

явлениям в  романе Пастернака носят более  спорадический

характер и не показывают такого глубокого проникновения в

сущность используемой идеи, которое Пастернак обнаруживает в

отношении музыки и философии.

Здесь идея контрапункта (воплощение всего "живого" для

Пастернака) и  ее излюбленный образ - расходящиеся с разными

скоростями, по разным уровням и направлениям поезда - получает

обобщение в  качестве ритмов современного города и обретает еще

>одну художественную  метамодель: новое художественное

мышление и  формальные эксперименты авангардного искусства

начала века.

Однако наряду с описанными выше "высокими" моделями

художественного мышления не менее важную роль в поэтике

"Доктора  Живаго" играет  ориентация на  народное искусство.

Роман наполнен скрытыми и  явными отсылками - от прямых

упоминаний  до стилистических реминисценций - к самым

разнообразным фольклорным жанрам.

Мы встречаем  в "Докторе

Живаго" отсылки  к таким древним и хорошо освоенным

культурной традицией  фольклорным жанрам, как духовный стих и

заклинание, историческая и лирическая песня; но наряду с этим

роман не чуждается и таких "низких" явлений, интерес к

изучению которых  пробудился лишь в начале XX столетия, как

скабрезная  частушка, сентиментальный  городской романс или

"жестокая" лубочная мелодрама.

Пастернак не только не затушевывает такие свойства

фольклорного текста, как стилистическая пестрота, алогичность

смысловых переходов, обилие беспорядочных словесных

нагромождений и смысловых контаминации, но подчеркивает

высокий позитивный смысл  всех этих, на первый взгляд чисто

деструктивных, явлений. "Как завороженный", вслушивается

Живаго в "бредовую вязь" этого неочищенного, невыправленного

литературной  обработкой словесного потока, с равным вниманием

вбирая в свой духовный опыт старинные заговоры, обрывки

духовных стихов и преданий, "непечатные" частушки или

"цветистую болтовню" возницы Вакха, сама личность которого

являет живой  пример контаминационного хаоса.

В интерпретации Живаго бесконечные и

беспорядочные повторы и наложения, контаминации, совмещения

различных источников, характерные для поэтики фольклора,

предстают в  качестве одной из наиболее действенных  моделей

духовного преодоления  времени. Иными словами, то, что на

поверхности, при "плоскостном" рассмотрении легко  может быть

принято за хаос и деградацию, обретаем высший смысл, как только

становится понятна "контрапунктная" природа рассматриваемого

явления.

Описанные черты  фольклорного сознания и поэтики  приоб-

ретают особенно важное значение для Пастернака в  качестве

идеальной культурной модели в связи с тем, что данные черты

обнаруживают  тесную связь с русской народной и книжной

христианской  традицией, а в конечном счете  со всей историей

христианства, какой  она предстает в романе. Пастернак  подчер-

кивает такие  черты христианской традиции, как  многосоставность

текста Священного Писания, параллельное сосуществование

различных канонических и апокрифических версий, — то есть

явления, характерные  для контрапунктной духовной системы.

Так, Живаго замечает, что в Евангелии образы Нового Завета

пронизываются мотивами, восходящими к Ветхому  Завету:

В этом частом, почти постоянном совмещении, старина старого, новизна

нового и их разница выступают особенно отчетливо (XIII, 17).

Но и сам  текст Евангелия подвергается дальнейшим искажениям

и контаминациям в  рукописной и в  особенности народной

религиозной традиции. В итоге история христианства (в частности,

русского) предстает в романе в виде культурного  палимпсеста, в

котором различные версии священных текстов  наслаиваются друг

на  друга, но при этом не уничтожают друг друга, а выступают  в

симультанном  полифоническом звучании.

Наиболее драматическим  примером этой художественной идеи

может служить  сцена, в которой Живаго осматривает  тела белого

офицера и красногвардейца, убитых в одном из сражений