Рождение русского театра

В августе 1756 года Елизавета издала указ об официальном  создании на Руси театра: «Повелели  мы ныне учредить русский для представления  трагедий и комедий театр, для  которого отдать головкинский каменный дом... А для оного повелено набрать  актеров и актрис: актеров из обучающихся  певчих и ярославцев в Кадетском  корпусе, которые к тому будут  надобны, а в дополнение еще к  ним актеров из других неслужащих людей, также и актрис приличное  число...»

То было знаменательное для русской культуры событие. С  этой даты, 30 августа 1756 года, и ведет  точку отсчета наше профессиональное искусство театра.

Поначалу все  казалось радужным. Директором Российского  театра был назначен Александр Петрович Сумароков. На содержание труппы отпускали  деньги. Для наблюдения за театральным  зданием был определен специальный  надзиратель - бывший копиист Дьяков, получивший в связи с новым  назначением (как об этом сообщал  указ) чин армейского подпоручика.

Спектакли должны были быть платными, общедоступными.

Труппа определялась небольшая - всего двенадцать человек, но разрешалось набирать новых актеров  и даже актрис.

Вскоре по городу стали рассылаться афиши, которые  сообщали, что труппа Российского  театра начинает свои выступления и  что пропуск будет по билетам; «в партер и в нижние ложи билетам  цена 2 рубли, а в верхние ложи рубль. Билеты будут выдаваны в доме, где Русский театр, на Васильевском острову в Третьей линии на берегу большой Невы в головкинском доме. Выдача билетов прежде представления  кончится в четыре часа пополудни, а  представление начнется в шесть  часов, о чем желателям оное видеть объявляется. Господские и протчие  гражданские служители в ливрее ни без билетов ни с билетами впущены  не будут».

Но прошли первые спектакли, и радужное настроение начало постепенно рассеиваться. Из восьми предназначенных  к театральной деятельности певчих способными оказалось всего четверо. Под предлогом «неимения места» их пришлось отпустить, и они вынуждены  были бить челом императрице о  «всещедром» ее призрении. Из четверых же других один, по-видимому самый способный,- Петр Сухомлинов незадолго до организации  театра попал под караул. Он украл  из покоев А. Г. Разумовского золотую  табакерку, осыпанную бриллиантами, разломал ее, часть бриллиантов поменял  на клавикорды, несколько других продал «да отдал долгу два рубля, купил двое чулки нитяные, а протчия  на булки, на яблоки» издержал. Кражу  обнаружили, ион не только (как хотел  просить о том Разумовского) обратно  ко двору не попал, но и не был  на первых порах взят в труппу Российского  театра.

Таким образом, вначале под руководством Сумарокова актеров оказалось всего семеро: Федор и Григорий Волковы, Дмитревский, Попов, Уманов, Сичкарев и Татищев. Набрать  же новых комедиантов и комедианток  удалось не сразу. Да и на содержание новых актеров понадобились бы дополнительные средства. А денег явно не хватало.

Императрица приказала  выдавать на содержание театра всего 5000 рублей в год. Из них 1000 рублей предназначалась  на жалованье директору, а 250 - надзирателю. Выручка же от продажи билетов  шла в казну. Впрочем, выручка  от спектаклей была небольшая. Театр  на Васильевском острове посещался  плохо. Да и билеты по тем временам были дорогие. Те же, кому они были по карману, предпочитали попадать на придворные зрелища во дворцовых театрах, которыми по-прежнему были заполнены вечера «веселой Елисавет».

Русским актерам  ни о каком соревновании с подвизающимися при дворе иностранными труппами, получавшими плату по 20-25 тысяч  рублей в год, и думать не приходилось. Русский театр не имел даже постоянных музыкантов и вынужден был довольствоваться оркестром, обслуживавшим придворные маскарады.

Положение актеров  тоже было не из лучших. Скудное жалованье, которое они получали, выдавали им с перебоями. Положение в обществе они занимали низкое. Жили в том  же, сыром и темном, головинском  доме. Денег на мало-мальски приличные  еду и одежду им не хватало. Тут  было на что сетовать Сумарокову.

Прошло всего  четыре месяца после учреждения Российского  театра, а он уже с отчаянием  писал всесильному фавориту Елизаветы  И. И. Шувалову: «...Я сижу, не имея платья актерам, будто бы театра не было... Помилуйте  меня и сделайте конец, милостивый государь, или постарайтесь меня от моего поста  освободить...»

За этим письмом  последовали другие, еще горше  и отчаяннее:

«Никто не может  требовать, чтобы русский театр  основался, ежели толикия трудности  не пресекутся» (29 апреля 1757 года).

«Нет ни одного дня комедии, в которой не только человек не был возмущен в таких  обстоятельствах, ангел бы поколебался... Жаль только тово, что... не можем работать, да и актеров ни актрис сыскать  без указу нельзя, а которые  и определены… отходом мне  стращают» (7 января 1758 года).

«От начала учреждения театра ни одного представления еще  не было, которое бы миновалося без  превеликих трудностей, не приносящих никому плода» (19 мая 1758 года).

При таких «хлопотных и всем бесполезных обстоятельствах», делал удручающий вывод Сумароков, он «лишен всех поэтических мыслей»  и не может «ничего зачать к  удовольствию двора и публики».

И вероятно, не окажись 8 труппе человека уравновешенного, энергичного, не менее Сумарокова любящего театр, но куда более жизнестойкого, умеющего преодолевать препятствия, вряд ли бы Российский театр сумел устоять.

Федор Григорьевич Boлков стал не только исполнителем главных  ролей, но ближайшим помощником директора  Российского театра. Все тяготы, о которых писал Сумароков, ложились прежде всего на него.

В результате неустанных хлопот Сумарокова Российскому театру в 1757 гору было разрешено играть сначала  по четвергам, а потом и в те дни, «когда опер, французских комедий  и интермедий представлено не будет», не только в головкинском доме, но и  на придворной сцене - в принадлежащих  императрице «городовых» зданиях.

Представления и здесь были платными, публичными. Об этом извещало объявление, помещенное в тот год в «Санкт-Петербургских  ведомостях»: «По четверткам будут  на Большом театре, что у летнего  дому, представляемы русские трагедии и комедии, и будут зачинаться всегда неотменно в шесть часов  пополудни. Цена та ж, которая была прежде».

Русская труппа смогла вздохнуть свободнее. Представления  давались в благоустроенных театрах, на оживленной Адмиралтейской стороне. Сборы разрешено было не отчислять  в казну, а собирать в собственную  пользу.

Но тут начались для Сумарокова и возглавлявшего труппу Волкова новые огорчения. Дни, отданные для представлений  русских актеров, часто оказывались  занятыми иностранными. Костюмов для  представлений недоставало.

Федор Григорьевич  Волков не был ни дворянином, ни офицером, не почитался он и как стихотворец. Но именно он не дал распасться только что учрежденной русской труппе, уверенно ведя ее за собой.

Вскоре пополнил ась труппа женщинами – первыми  русскими актрисами: Аграфеной Мусиной-Пушкиной (ставшей женой Ивана Дмитревского), Марией Волковой (женой брата Федора Григорьевича - Григория), Елизаветой Билау, Анной Тихоновой. Кое-кто из певчих отсеялся. Но вся труппа стараниями Волкова и Дмитревского (вначале  исполнявшего главные женские роли, а затем ставшего основным партнером  Федора Григорьевича в мужских) за два  года значительно расширилась.

Получила она  и новое сценическое помещение  в придворном театре при деревянном Зимнем дворце, стремительно выросшем на углу набережной реки Мойки и  Невской першпективы, куда в ожидании еще одной перестройки Зимнего  дворца на Неве переехала Елизавета.

По единодушному мнению современников, деревянный дворец был поистине одним из шедевров Растрелли. Главный фасад его выходил  на Мойку и тянулся от Невского проспекта до нынешнего Кирпичного переулка, в котором возвели дворцовые  пристройки, пересекавшие нынешнюю улицу  Герцена. Среди этих построек и был  сооружен специальный театр. Согласно записи дежурного камер-фурьера, в  нем 5 мая 1757 года состоялось представление  «для народа вольной трагедии русской  за деньги».

Российская труппа выступала перед публикой разноликой. Часть ее с жадным вниманием и  сочувственным откликом внимала  пылким монологам трагедий и насмешливым  намекам комедий. Другая - с наивным  любопытством привыкала к непривычному сценическому действу. Третья удостаивала  своим посещением театральные «забавы» с высокомерным недоверием. И все  же уроки, которые получали зрители, приносили свои плоды.

Репертуар театра был серьезный. Ставили главным  образом трагедии Сумарокова: «Хорев», «Синав И Трувор», «Гамлет», «Семира», «Димиза», «Пустынник». Играли и комедии: переводные - Мольера («Скапионовы обманы», «Тартюф», «Мещанин во дворянстве», «Жорж  Данден» и другие), Гольберга («Гордость  и бедность»), Данкура, Руссо и русские - Сумарокова. Публика Петербурга приобщалась к тому, что позднее назовут классикой.

Но до чего же обидно мало дошло до нас непосредственных сведений о первом великом актере Российского театра! Обычная судьба подвижника сцены. После него не остается «вещественных» доказательств. Творения его остаются лишь в памяти людской, неверной и зыбкой, да в кратких  описаниях - непосредственных откликах на представления, неизбежно субъективных, порой легендарных.

Но на пустом месте не создается легенд. Подтверждения  легендам нередко мы находим в  непосредственных документах, сохраненных  в веках чьей-то заботливой рукой. Немало помогают представить духовный облик ушедших людей и портретные зарисовки художников, увековечивших  черты своих современников.

Взглянем на портрет Федора Волкова, созданный  его современником - живописцем Антоном  Лосенко.

Да, в этом портрете есть и символика, и условные приемы искусства классицизма. Поза Федора Григорьевича нарочито эффектна, складки  на одежде подчеркнуто декоративны. При всем том изображение заставляет вглядываться все пристальнее и  пристальнее...

Открытое лицо, честное, задумчивое, с едва заметной умной и грустной улы6кой. Мужественное и доброе, простое и благородное. Как ни странно, подчеркнутая индивидуальность лица не вступает в контраст с декоративной эффектностью одежды и позы. Простота уживается с парадностью, правдивость - с условностью.

Высокий, умный  лоб. Открытый взгляд больших и красивых карих глаз. Тонко очерченный рот  и резкие складки около губ, берущие  начало от чуть утолщенного носа. Странная смесь чего-то изысканного, по-женски мягкого с энергичным и сильным. Удлиненные пальцы и полные плечи. Волевая, чуть заметная ямочка на подбородке.

Нет, не случайно вложил художник в мощные руки кинжал и трагическую театральную маску. Это не просто атрибуты классицизма  и не обыденные предметы бутафории  в руках актера, как уверяли  некоторые искусствоведы, говоря о  том, что на портрете Лосенко Федор  Григорьевич написан в роли сумароковского Синава.

Художник создал обобщенный образ актера - борца, гражданина, человека, отдавшего жизнь благородному делу просвещения своего народа - «новому  источнику образования», как говорил  Белинский. Условные средства классицизма, которыми пользовался живописец, сделали  изображение нарочито приподнятым, откровенно возвышенным. Но не таким  ли, поставленным на героические котурны, было актерское искусство Федора Волкова?

Каждый подлинный  художник стремится к жизненной  правде. Каждый век правду искусства  видит по-своему. Лосенко, Волков и  Сумароков жили во времена господства в России классицизма. Отказываясь  от бытовых деталей, они стремились к укрупненному, облагороженному  изображению. От их творчества неотделима ясная аллегория, прозрачный злободневный намек, обращение к образам русской  истории и древней мифологии  как способам характеристики окружавших их людей и происходивших на их глазах событий. Но средствами далекого от нас искусства они добивались активного воздействия на своих  современников, а порой и глубокого  проникновения в сущность изображаемых ими явлений.

Жизнь первого  великого русского актера поражает своей  целеустремленностью, преданностью делу, которому он себя посвятил.

Всегда уравновешенный, спокойный, немного замкнутый, трезво оценивающий события, Федор Григорьевич  Волков поражал современников одухотворенностью, достоинством манер. Лишь в сценических  созданиях давал он волю своему «бешеному  темпераменту». Особенно славился он произнесением  монологов, столь характерных для  героев классицистских трагедий.

Какие роли исполнял он? До нас дошло всего лишь несколько  прямых упоминаний о них. Несомненно, он играл все главные роли в  поставленных тогда трагедиях Сумарокова. Трагическую музу, «прелюбезную Мельпомену», он, как и все деятели театра того времени, ставил выше комедийной музы - Талии (хотя успешно играл  и в комедиях).