Способы выражения грамматического значения

Само собой  разумеется, что на основе экспрессивно-синонимического  значения могут развиваться другие, но только фразеологически связанные значения и употребления слова (ср. облечь властью, доверием, полномочиями и совсем изолированно: облечь тайной). В истории лексики мы можем наблюдать самый процесс создания такого рода синонимических рядов. Так, глагол приникать - приникнуть, широко употребительный уже в древнерусской письменности, до начала XIX в. имел значение "наклонясь, смотреть, глядеть вниз", или просто "наклоняться, нагибаться" [21]. Но уже в начале XIX в. в языке русской художественной литературы глагол приникнуть - приникать в силу своей экспрессивности, прибретает общее эмоциональное значение "припасть, плотно прижаться, прильнуть". Например, у Жуковского в стихотворении "Лесной царь": "К отцу, весь вздрогнув, малютка приник..."; у Пушкина в "Пророке": "И он к устам моим приник..." Так глагол приникнуть входит в синонимический ряд - прижаться, прильнуть, припасть как эмоционально-книжное слово.

Однако смысловая  структура и функция у разных типов синонимов неоднородны; характер соотношений их значений с номинативными значениями опорных или исходных слов синонимического ряда неодинаков. В зависимости от степени дифференцированности собственного значения, от его предметно смысловых и экспрессивно-стилистических оттенков экспрессивный синоним может выражать и свободное номинативное значение, не передаваемое другими словами того же синонимического ряда, хотя и соотносительное с ними. Так, в качестве синонима слов недисциплинированность, неорганизованность, распущенность, разболтанность в русском литературном языке в начале XX в. стало применяться слово расхлябанность.

Слова расхлябанный и расхлябанность сформировались на основе областных северновеликорусских глаголов расхлябать и расхлябаться [22]. В литературный язык они проникли не непосредственно из народной областной речи, а через посредство профессиональной рабочей терминологии (винты расхлябались и т.п.). Ср. в рассказе Г. Яблочкова "Инвалид" (1915): "Ну, капитан, - успокоительно заметил энергичный поручик, - полечитесь и побольше. Надо произвести основательный ремонт. У вас здорово таки расхлябались все винты" [23].

Слово расхлябанность в разговорной речи и в составе  произведений газетно-публицистического  жанра получило свои индивидуальные характеристические предметно-смысловые приметы, по-видимому, в силу своей большей выразительности, чем слова недисциплинированность, неорганизованность, и меньшей фамильярности, чем слово разболтанность.

Точно так же имеет свою номинативную специфику  слово пошиб - соотносительно с основными словами своего синонимического ряда - стиль, манера. Слово пошиб в древнерусском языке служило для обозначения стиля иконописания. К XVIII в. оно выходит из литературного употребления и возрождается лишь в 50-60-х годах XIX в. в более общем и широком значении - "стиль чего-либо". Тут смысловая сфера экспрессивного синонима выходит за пределы бытовых значений и употреблений основного, опорного слова небольшой синонимической группы, связанной со словом стиль.

И.Т. Кокорев  прямо предлагал заменить заимствованное слово стиль народнорусским пошиб [24]. Но в слове пошиб развились своеобразные смысловые оттенки, сближающие его не только со словами стиль, манера, характер, но и со словами типа повадка, замашки и т.п. Ср. у Бодуэна де Куртенэ в дополнениях к словарю Даля: молодец несовременного пошиба; у Достоевского в "Бесах": отставной армейский капитан нахального пошиба; у Тургенева в "Нови": "Нежданов тотчас почувствовал, что они оба, эта угрюмая девушка и он, - одних убеждений и одного пошиба". В черновых набросках этого романа, о Паклине: "Как будто имеет пошиб политика, но это только по наружности..." [25].

Таким образом, своеобразия экспрессивно-синонимических значений многих слов определяются характером и видами их соотношений с номинативными  значениями опорных, исходных слов соответствующего синонимического ряда. Между тем фразеологически связанные значения слов вообще не могут служить базой, основой синонимического ряда, хотя и допускают синонимические "заменители".

В языке художественной литературы соотносительные и однородные значения близких синонимов могут быть индивидуально противопоставлены одно другому, как обозначения разных предметов, хотя и принадлежащих к одному и тому же виду или роду, но качественно отличных. В "Молодой гвардии" Фадеева: "У Вали глаза были светлые, добрые, широко расставленные... А у Ули глаза были большие, темнокарие, не глаза, а очи..." С другой стороны, в языке художественной литературы как соотносительные и даже синонимические слова могут быть сопоставлены обозначения разных предметов. У Лескова в очерке "Колыванский муж": "- Да это перст божий. - Ну, позвольте... уже вы хоть перст-то оставьте. - Отчего же? Когда нельзя понять, надо признать перст. - А я скорее согласен видеть в этом чей-то шиш, а не перст".  

IV

Связь значений в смысловой структуре слова, способы сочетания слов и значений в речи определяются внутренними семантическими закономерностями развития языковой системы. Здесь кроются основания и условия исторически сложившихся ограничений в правилах связывания значений слов и в семантических сферах их употребления. Вот почему далеко не все значения слов в живой функционирующей лексической системе непосредственно направлены на окружающую действительность и непосредственно ее окружают. И в этой сфере язык представляет собой продукт разных эпох. Многие значения слов замкнуты в строго определенные фразеологические контексты и используются для обмена мыслями в соответствии с исторически установившимися фразеологическими условиями их употребления. Многие слова в современной языковой системе вообще не имеют прямых номинативных значений. Они существуют лишь в составе немногочисленных фразеологических сочетаний. Их значение выделяется из этих сочетаний чаще всего путем подстановок синонимов.

Однако и прямое номинативное значение слова может быть очень узким и очень ограниченным в своих предметно-смысловых возможностях. Например, в прилагательном безвыходный основное номинативное значение относительного прилагательного "без выхода, без ухода" в русском литературном языке XIX в. реализуется лишь в словосочетании безвыходное сидение дома или безвыходный домосед [26]. В силу узости реального значения это слово толкуется в словарях неправильно, посредством мнимых, очень широких синонимов. В словаре под ред. Д.Н. Ушакова: "неотлучный, непрерывный", у С.И. Ожегова: "непрерывный, без отлучек куда-нибудь", в академическом "Словаре современного русского литературного языка": "безотлучный, постоянный". Круг применения основного номинативного значения слова безвыходный ограничен его реальным содержанием. Вот тут-то и обнаруживается глубокое качественное различие между основным номинативным и фразеологически связанным значением слова. Фразеологически связанным является отвлеченно-переносное значение слова безвыходный: "такой, из которого невозможно найти выход, исход; безрадостный" (безвыходное положение). В литературном языке XIX в. употреблялись сочетания безвыходная печаль (Достоевский, Хозяйка), безвыходное отчаяние (Герцен, Кто виноват?) и др. Но в современном русском языке такое употребление слова безвыходный вытесняется словом безысходный (безысходная грусть, печаль; безысходное отчаяние). Например, у Горького в рассказе "Коновалов": "Спокойное отчаяние, безысходная тоска звучали в песне моего товарища". Здесь фразеологическая связанность совсем не вытекает ни из этимологического значения слова, ни из его прямого отношения к соответствующему качеству (ср. невозможность сочетаний безысходное положение, безысходная трагедия, безысходная катастрофа и т.п.).

Глагол отвратить, если оставлять в стороне устарелое значение "повернуть в сторону" (со страхом очи отвратила), употребляется в значении "предупредить что-нибудь" (тяжелое, неприятное), "помешать осуществлению чего-нибудь" лишь в сочетании с небольшим числом отвлеченных существительных: отвратить опасность, беду, несчастье, угрозу чего-нибудь (ср. предотвратить).

Таким образом, многие слова или отдельные значения многих слов, преимущественно переносного  или синонимического характера, ограничены в своих связях. Эти  значения могут проявляться лишь в сочетании со строго определенными словами, т. е. в узкой сфере семантических отношений. Вокруг многозначного слова группируется несколько фразеологических серий. Большая часть значений слов фразеологически связана. Иметь разные значения для слова чаще всего значит входить в разные виды семантически ограниченных фразеологических связей. Значения и оттенки значения слова большей частью обусловлены его фразовым окружением.

Фразеологически связанное значение лишено глубокого  и услойчивого понятийного центра. Общее предметно-логическое ядро не выступает в нем так рельефно, как в свободном значении. Оно не вытекает ни из функций составляющих слово значимых частей (если это слово производное), ни из отношений этого слова к реальной действительности. Значение этого рода - "рассеянное": оно склонно дробиться на ряд оттенков, связанных с отдельными фразеологическими сочетаниями.

Например, глагол отрасти, хотя и определяется в толковых словарях общей формулой "достигнуть в росте каких-нибудь размеров", обычно применяется лишь по отношению к волосам, усам, бороде, ногтям. В других случаях говорится вырасти (ср. значения слова отросток: "побег, отходящий от стебля или корня" и "ответвление"). Однородные ограничения словесных связей действительны и в отношении глаголов отрастить (волосы, усы, бороду, ногти) и отпустить (себе).

В русском литературном языке с XV до конца XVIII в. славянизм  чреватый (ср. народно-областное черевистый) употреблялся как синоним народных слов простого стиля брюхатый, беременный, пузатый. Как слово грубое, неэлегантное, он не вошел в целый ряд стилей литературного языка: мы не найдем его у Карамзина, Батюшкова, Жуковского, Пушкина. В русском литературном языке начала XIX в. слово чреватый стало архаизмом и применялось по большей части с экспрессией иронии: употребление его было характерно для среды приказной, купеческой, для среды духовенства, разночинцев. В переносном употреблении оно было свойственно архаическим стилям стихотворного языка (ср. эпитет громочреватый). В переносном же значении это слово проникает в область научной и публицистической речи. В 30-40-х годах XIX в. в научно-публицистических сочинениях оно применяется со значением: "способный вызвать, породить что-нибудь" (какие-нибудь последствия, события) [27]. В пародической книжке "О царе Горохе. (Подарок ученым на 1834 г.)" читаем: "... все, по его мыслительности, чревато силою, все поставлено над ним ..." [28]. В письме Е. А. Колбасина к Тургеневу (от 29 сентября 1856 г.): "Мы пока что только чреваты надеждами, дай-то бог, чтобы хоть половина их исполнилась"; у Салтыкова-Щедрина в "Пестрых письмах": "Почем вы знаете, чем чревато будущее"; у Стасова в статье "Академическая выставка 1863 г.": "И за этакую картину академия дает нынче профессорство? Шаг решительный, profession de foi, важный, чреватый последствиями".

В рецензии на сочинение  А. Г. Дювернуа "Об историческом наслоении  в славянском словообразовании" И. Г. Прыжов неодобрительно замечал: "С  первой и до последней страницы диссертации  в ней не найдете и не услышите ничего другого, как только: ... при этих посредствах мы хорошо объясним себе чреватость значения слова "медъ" в славянщине, суффикс, имеющий весьма чреватое словообразовательное значение - ошибка, чреватая последствиями... и так далее, далее, далее" [29]. Так слово чреватый, утратив свое прямое номинативное применение, развивает фразеологически связанное значение и реализует его в сочетаниях с формой творительного падежа ограниченной группы отвлеченных существительных (чаще всего последствиями).

У синонимов могут развиваться и вполне синонимичные, фразеологически связанные значения. Яркий пример - глаголы впасть и ввалиться. У глагола ввалиться одно из его значений - фразеологически связанное, синонимическое с глаголом впасть: "глубоко осесть, стать впалым". Это значение реализуется в сочетании со словами - глаз (глаза), щека (щеки), рот, губы, грудь, бока. Например, у Пушкина в "Гробовщике": "... ввалившиеся рты"; у Тургенева в повести "Странная история": "Губы до того ввалились, что среди множества морщин представляли одну - поперечную"; у В. Шишкова: "... бока у лошади от бескормицы ввалились" ("Алые сугробы", VII). Любопытно индивидуально-метафорическое употребление глагола ввалиться у Л. Андреева в повести "Губернатор": "Дальше опять домишки и три подряд голые, кирпичные корпуса без орнаментов, с редкими ввалившимися окнами".

Глагол впасть характерен тем, что его прямое номинативное значение устарело и вышло из употребления (ср. древнерусск. впасть в яму, ров  и т. п.). Для выражения этого  глагола стали употребляться глаголы упасть и попасть (ср. упасть в яму и попасть в яму). Лишь в формах несовершенного вида сохранилось номинативное значение "втекать", "вливаться" (о реках, ручьях). В формах совершенного вида у глагола впасть закрепилось значение "стать впалым", синонимичное такому же значению глагола ввалиться. Оно связано лишь со словами щеки, глаза (очи), реже рот, губы, виски, грудь, бока. У Лермонтова: "бледные щеки впали" ("Бэла"); у Чехова в рассказе "Припадок": "Лицо его было бледно и осунулось, виски впали". Это фразеологически связанное значение соотносительно со значением слова впалый, круг применения которого гораздо уже, чем слова впадина (ср. впалые глаза, впалые щеки, впалая грудь). Истолкование значения прилагательного впалый при посредстве слова впадина в словаре С. И. Ожегова должно быть признано ошибочным [30].

Другое значение глагола впасть, также фразеологически  связанное, но вместе с тем и конструктивно  обусловленное - полувспомогательное: "начать испытывать какое-нибудь состояние (тягостное, предосудительное)" или "проявлять признаки чего-нибудь (расцениваемого отрицательно": впасть в бешенство, в отчаяние, в сомнение, в грусть, в тоску, в бедность, в ничтожество, в ересь, в противоречие, в шарж, в крайность, в пошлый тон и т. п.

Изучение изменений фразеологических связей слов в развитии русской литературной лексики помогает уяснить закономерности того сложного процесса, который переживали славянизмы после распада системы трех стилей в русском литературном языке XIX в. В качестве иллюстрации можно воспользоваться семантической историей глагола поглотить - поглощать. В памятниках древнерусской письменности слово поглотить выражало два значения: 1) прямое конкретное: "проглотить, пожрать, съесть" с оттенком: "принять в себя, в свои недра" (о земле и море) и 2) в обобщенном смысле "уничтожить".